Рожденный на селедке

– И пусть. Милее есть милорды, - зашипела Беатрис, разбрызгивая слюни. – Стефан меня вчера барал, Матье. Семнадцать раз. Теперь живи ты с этим.

– Спасибо, Стефан, блядин ты кусок печенки, - прошептал я злоебучему недоумку, который спас меня от крикливой Беатрис. А та, поняв, что сказала, пискнула и поспешила сбежать из зала, под громогласный хохот знатного люда.

– На этом все, милорд Эре? – спросила королева нового советника, который стоял рядом.

– Да, Ваша милость, - ответил тот, а я с удовлетворением заметил, что у него нет колючей лобковой бороды, лысины и дряблых щечек. Советник был одет просто, но со вкусом, а взгляд его был спокойным и кротким.

– Отлично. Спасибо, все свободны. Кроме вас, - глаза королевы пристально посмотрели на нас с Джессикой. – Сиятельный граф, пройдите с милордом Эре, он выдаст вам новую одежду и доспехи. А старые немедленно сожгите. Негоже здесь чуму и оспу разводить.

– Да. Ваша милость, - густо покраснел сиятельный граф и, подмигнув мне, направился к выходу вместе с советником.

– Итак. Закончился ваш план успехом, - сказала Её милость, когда мы остались одни, если не считать Софи, с улыбкой смотрящую на похожее колье, что и у Джессики.

– Я почему-то думал, что вы сразу явитесь, Ваша милость, - сказал я, вызвав смех королевы.

– Прости, Матье. Я просто загулялась, - ответила она и нахмурила брови. – Искала одного прохиндея.

– Его величество?

– А ты не глуп, - улыбнулась она и тяжело вздохнула. – Мерзавец Жори мне сдал его планы. Он отравить меня хотел и не хотел делиться властью. Но сам подох, застряв в дупле грязной девки. Нашла я его, и под страхом вечности со мной сей плут мне все и рассказал, как он пытался отравить и как его обольстил предатель.

– А что с изменниками будет, Ваша милость? Костер их ждет или топор? – спросила Джессика.

– О, нет, дитя. Слишком легкое это для них наказанье, - колко ухмыльнулась королева, переглянувшись с сестрой. – Они будут жить, но жизнь им эта Адом покажется.

– Дюже мрачно, Ваша милость, - поморщился я. – Вроде как темные времена на исходе.

– О, нет, Матье, - покачала она головой. – Не жалей ты их убогие души. Не скорби по ним ночами. Не знаешь ты и сотой доли того, что знаю я. Я десять лет жила под страхом страшной смерти. Я не могла кусочек хлеба съесть спокойно, вину успокоительный отвар предпочитая. Везде я чувствовала сладкий запах. Он тленом отдавал и сырой землей. И не было у меня друзей верных, кому я могла поведать горести или спросить совета. Лишь Софи, что с детства при мне, я доверяла. Ей и поверила, когда она поведала безумный ваш план. Ежели я бы не вернулась с того света, то светлейший герцог, да совьют чумные мухи в его заду гниющее гнездо, стал бы королем.

– Королем? – удивился я. – Да в нем же нет и грамма королевской стати? Он как дебил, но слюни с ветром контролировать умеет.

– А, - махнула рукой Её милость. – В каком-то колене он с моим блудливым мужем был кровью связан и на трон имел призрачную власть. Отсюда и берут начало его грязные игры, Матье. Он многих потравил и многих обманул, искусно вплетая в сахар слов своих отборный яд. Ты думаешь, что это финал, Матье? Отнюдь. Это начало.

– Отдайте только слово и я займу место у ваших ног, как раньше.

– О, юность, - улыбнулись королевы, а Её милость продолжила. – Так трогательна, чиста и непорочна, аж слезы в глазах блестят. Естественно, что я на вас теперь буду опираться. И не так страшно мне теперь. Сестра мне тоже руку помощи протянет.

– Не сомневайся ни минуты, - ответила испанка, рассматривая маникюр. – Мы жрать-то будем, Изабелла? Устала я и под ложечкой сосет от голода. Дела делами, но и о себе потребно думать.

– Мы вас оставим? – тихо спросила Джессика, сжав мою руку. – Нам тоже обсудить потребно много.

– Ступайте, но не надолго. Отныне ваше место рядом с нами, - сказала Её милость, и в её глазах я увидел то, чего не видел ранее. Надежду на хороший исход.

Epilogue.

Мы с Джессикой сидели молча уже добрый час, но так и не решились произнести хоть слово. Сидели мы на замковой стене, выходящей на лес, и смотрели на бирюзовое небо, по которому плыли пушистые, белые барашки облаков, на маленькую речушку, впадающую в ров, и на колышущиеся кроны древних деревьев.

Джессика держала меня за руку и хмурила густые брови, а я покусывал губу и не знал с чего начать.

– Матье, - тихо сказала она, и голос её слабо дрожал.

– Да?

– Ты глупый и скудоумный дурак, достойный лишь прогнивших потрохов слепой мышицы, - сказала она, заставив меня улыбнуться. – Не улыбайся. Я серьезна. Ты хитрый плут и обольститель глупых баронских дочек, которых имают недоумки по семнадцать раз на дню.

– Да, я такой, - честно ответил я, решив не начинать свое рыцарство со лжи. – Скудоумный и вырвижопный дурак, достойный лишь отрыжки своего господина.

– Правда? – она заглянула мне в глаза и кивнула. – Вижу, что правда.

– Я должен был найти тебя, - сказал я, вздохнув. Не так-то просто делиться чем-то, что очень тщательно всегда хранил в душе и обойтись при этом без ненужных вульгарностей. – Должен был бежать за телегой, на которой ты уезжала, и стереть ноги в кровь, но догнать.

– Да. Должен был, - ответила она, прижавшись. Её волосы щекотали мне нос и губы, но я не шевелился. Я наслаждался этим. Наслаждался тяжестью её черных волос, лежащих на моем плече. Она отстранилась на миг и снова посмотрела мне в глаза. – И много дев ты переимал в странствиях, подцепив гадкие болезни?

– Немного, - ответил я, решив, что для правды хватит. – Болезней не было вообще. Мой Джулиус кристально чист, как непорочный гриб, что ночью дождливой из-под земли вылазит.

– Ты их любил? – и воздух зазвенел от этого вопроса. Я улыбнулся и покачал головой.

– Мне было грустно, Джессика. О какой любви ты говоришь? Я уехал из дома в расстроенных чувствах, мерз под снегом и мок под дождем, вдыхая заразные ветры своего господина, жрущего клятый свиной рубец. Мне хотелось тепла. Твоего и только. Искал я его везде, но так и не нашел. Немного их было, Джессика, но ни одна не приблизилась хоть чем-то к тебе.

– А Беатрис? – пытливо спросила она.

– Меня её отец поймал. Почти как нас с тобой твой папа-хмырь.

– Мой отец не хмырь.

– Хмырь, - отрезал я. – Он тебя увез, а так поступают только бессердечные хмыри.

– Ладно. И что её отец? Он тебе Джулиуса узлом завязал и на балке повесил?

– Почти. Мечом размахивал, грозился кровь пустить, а потом рукой махнул и заставил клятву дать, мол-де – «Станешь рыцарем и дочь мою возьмешь в жены, как деву непорочную и чистую». А я со страху и согласился. Кто ж знал, что его дочь мне будет нервы мотать в каждом письме, если я не отвечу, не дай Бог. Мука-то была, не наслаждение