Рождественские стихи русских поэтов

16 февраля 1972

* * *

Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве.

В эту пору – разгул Пинкертонам,

и себя настигаешь в любом естестве

по небрежности оттиска в оном.

За такие открытья не требуют мзды;

тишина по всему околотку.

Сколько света набилось в осколок звезды,

на ночь глядя! как беженцев в лодку.

Не ослепни, смотри! Ты и сам сирота,

отщепенец, стервец, вне закона.

За душой, как ни шарь, ни черта. Изо рта —

пар клубами, как профиль дракона.

Помолись лучше вслух, как второй Назорей,

за бредущих с дарами в обеих

половинках земли самозваных царей

и за всех детей в колыбелях.

1980

Рождественская звезда

В

холодную пору, в местности, привычной

скорей к жаре,

чем к холоду, к плоской поверхности более,

чем к горе,

Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;

мело, как только в пустыне может

зимой мести.

Ему все казалось огромным: грудь матери,

желтый пар

из воловьих ноздрей, волхвы —

Балтазар, Гаспар,

Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.

Он был всего лишь точкой. И точкой была

звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,

на лежащего в яслях ребенка издалека,

из глубины Вселенной, с другого ее конца,

звезда смотрела в пещеру. И это был

взгляд Отца.

24 декабря 1987

Бегство в Египет

…погонщик возник неизвестно откуда.

В пустыне, подобранной небом для чуда,

по принципу сходства, случившись ночлегом,

они жгли костер. В заметаемой снегом

пещере, своей не предчувствуя роли,

Младенец дремал в золотом ореоле

волос, обретавших стремительно навык

свеченья – не только в державе чернявых,

сейчас, но и вправду подобно звезде,

покуда земля существует: везде.

25 декабря 1988

* * *

Представь, чиркнув спичкой, тот вечер

в пещере,

используй, чтоб холод почувствовать, щели

в полу, чтоб почувствовать голод – посуду,

а что до пустыни, пустыня повсюду.

Представь, чиркнув спичкой, ту полночь

в пещере,

огонь, очертанья животных, вещей ли,

и – складкам смешать дав лицо с полотенцем —

Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.

Представь трех царей, караванов движенье

к пещере; верней, трех лучей приближенье

к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал

(Младенец покамест не заработал

на колокол с эхом в сгустившейся сини).

Представь, что Господь в Человеческом Сыне

впервые Себя узнает на огромном

впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.

1989

* * *

Неважно, что было вокруг, и неважно,

о чем там пурга завывала протяжно,

что тесно им было в пастушьей квартире,

что места другого им не было в мире.

Во-первых, они были вместе. Второе,

и главное, было, что их было трое,

и все, что творилось, варилось, дарилось

отныне, как минимум, на три делилось.

Морозное небо над ихним привалом

с привычкой большого склоняться над малым

сверкало звездою – и некуда деться

ей было отныне от взгляда Младенца.

Костер полыхал, но полено кончалось;

все спали. Звезда от других отличалась

сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,

способностью дальнего смешивать с ближним.

25 декабря 1990

Presepio [1]

Младенец, Мария, Иосиф, цари,

скотина, верблюды, их поводыри,

в овчине до пят пастухи-исполины —

все стало набором игрушек из глины.

В усыпанном блестками ватном снегу

пылает костер. И потрогать фольгу

звезды пальцем хочется; собственно, всеми

пятью – как Младенцу тогда в Вифлееме.

Тогда в Вифлееме все было крупней.

Но глине приятно с фольгою над ней

и ватой, розбросанной тут как попало,

играть роль того, что из виду пропало.

Теперь Ты огромней, чем все они. Ты

теперь с недоступной для них высоты —

полночным прохожим в окошко конурки

из космоса смотришь на эти фигурки.

Там жизнь продолжается, так как века

одних уменьшают в объеме, пока

другие растут – как случилось с Тобою.

Там бьются фигурки со снежной крупою,

и самая меньшая пробует грудь.

И тянет зажмуриться, либо – шагнуть

в другую галактику, в гулкой пустыне

которой светил – как песку в Палестине.

Декабрь 1991

Колыбельная

Родила тебя в пустыне

я не зря.

Потому что нет в помине

в ней царя.

В ней искать тебя напрасно.

В ней зимой

стужи больше,

чем пространства

в ней самой.

У одних – игрушки, мячик,

дом высок.

У тебя для игр ребячьих —

весь песок.

Привыкай, сынок, к пустыне

как к судьбе.

Где б ты ни был, жить отныне

в ней тебе.

Я тебя кормила грудью.

А она

приучила взгляд к безлюдью,

им полна.

Той звезде, на расстояньи

страшном, в ней

твоего чела сиянье,

знать, видней.

Привыкай, сынок, к пустыне.

Под ногой,

окромя нее, твердыни

нет другой.

В ней судьба открыта взору

за версту.

В ней легко узнаешь гору

по кресту.

Не людские, знать, в ней тропы!

Велика

и безлюдна она, чтобы

шли века.

Привыкай, сынок, к пустыне,

как щепоть

к ветру, чувствуя, что ты не

только плоть.

Привыкай жить с этой тайной:

чувства те

пригодятся, знать, в бескрайней

пустоте.

Не хужей она, чем эта:

лишь длинней,

и любовь к тебе – примета

места в ней.

Привыкай к пустыне, милый,

и к звезде,

льющей свет с такою силой

в ней везде,

точно лампу жжет, о Сыне

в поздний час

вспомнив, Тот, Кто сам в пустыне

дольше нас.

Декабрь 1992

25. XII. 1993

М. Б.

Что нужно для чуда? Кожух овчара,

щепотка сегодня, крупица вчера,

и к пригоршне завтра добавь на глазок

огрызок пространства и неба кусок.

И чудо свершится. Зане чудеса,

к земле тяготея, хранят адреса,

настолько добраться стремясь до конца,

что даже в пустыне находят жильца.

А если ты дом покидаешь – включи

звезду на прощанье в четыре свечи,

чтоб мир без вещей освещала она,

вослед тебе глядя, во все времена.

1993

Бегство в Египет (2)

В пещере (какой ни на есть, а кров!

Надежней суммы прямых углов!),

В пещере им было тепло втроем;

пахло соломою и тряпьем.

Соломенною была постель.

Снаружи молола песок метель.

И, припоминая его помол,

спросонья ворочались мул и вол.

Мария молилась; костер гудел.

Иосиф, насупясь, в огонь глядел.

Младенец, будучи слишком мал,

чтоб делать что-то еще, дремал.

Еще один день позади – с его

тревогами, страхами; с «о-го-го»

Ирода, выславшего войска;

и ближе еще на один – века.

Спокойно им было в ту ночь втроем.

Дым устремлялся в дверной проем,

чтоб не тревожить их. Только мул

во сне (или вол) тяжело вздохнул.

Звезда глядела через порог.

Единственным среди них, кто мог

знать, что взгляд ее означал,

был Младенец; но он молчал.

Декабрь 1995

Иван Бунин (1870–1953)

Источник звезды Сирийский апокриф

В ночь рождения Исы

Святого, любимого Богом,

От востока к закату

Звезда уводила волхвов.

В ночь рождения Исы

По горным тропам и дорогам

Шли волхвы караваном

На таинственный зов.

Камнем крови, рубином

Горела звезда перед ними,

Протекала, склонялась, —

И стала, служенье свершив:

За долиной, на склоне —

Шатры и огни в Рефаиме,

А в долине – источник

Под ветвями олив.

И волхвы, славословя,

Склонились пред теми огнями

И сказали: «Мы видим

Святого селенья огни».

И верблюды припали

К холодной воде меж камнями:

След копыт и доныне

Там, где пили они.

А звезда покатилась

И пала в источник чудесный:

Кто достоин – кто видит

В источнике темном звезду?

Только чистые девы,

Невесты с душой неневестной,

Обрученные Богу,

Но и то – раз в году.

1906–1911

Новый Завет

С Иосифом Господь беседовал в ночи,

Когда Святая Мать с Младенцем почивала:

«Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала.

Как нищая вдова, что плачет в час ночной

О муже и ребенке, как пророки

Мой древний дом оплакали со Мной,

Так проливает мир кровавых слез потоки.

Иосиф! Я расторг с жестокими завет.

Исполни в радости Господнее веленье:

Встань, возвратись в Мой тихий Назарет —

И всей земле яви Мое благоволенье».