Розовая симфония

– Белла… - он улыбнулся.

Эдвард со своего ракурса прекрасно это видел, и на его душе сразу же стало спокойно. Все-таки уверенность - прекрасное чувство. А в Иззе он был сейчас уверен как никогда.

Не разочаровав композитора, девушка грациозно, но спешно поднялась со своего места, направившись к своему художнику. Ее не остановило ни удивление будущего мужа, ни его интерес, ни даже запах перегара. Она вплотную подошла и, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Слишком нежно - он, похоже, сам не ожидал, что чувства останутся такими живыми.

– Белла… - повторил он. И Эдвард эхом, одними губами, повторил за ним. Горько-сладкий привкус, в который внезапно окрасился чай, был новым, и не сказать, чтобы приятным. Быстро все стало не так, неправильно. И Эдвард этого боялся. От этого у него перехватывало дыхание.

А Изза, тем временем, уже обняла его сына - на ее правой руке обнаружилось даже подаренное им вчера кольцо.

– Хочешь чая, мой хороший?
– прозвучал в тишине ласковый шепот.

* * *

Казалось бы, все вернулось на свои места.

Птицы, как и прежде, пели в кустах под окном Эдварда, своими голосками подсказывая, какая нота больше подойдет в той или иной композиции.

Цветы, как и прежде, цвели по ту сторону резного заборчика возле его подъезда, привлекая жужжащих пчел и изредка вынуждая их залетать в раскрытую форточку квартиры композитора и, как правило, не возвращаться оттуда, потому что насекомых Эдвард не любил. Особенно на своей жилплощади.

Черно-белые клавиши рояля, как и прежде, были всего лишь клавишами. Но после того, как проснувшись одной ночью, он внезапно почувствовал нестерпимо-острое желание воплотить в жизнь не дававшую покоя музыкальную задумку, клавиши стали чем-то гораздо большим. Как избранные посланники, несущие признание души музыканта, они наполнились светом и душевностью, зазвучали иначе. На них исполнялась мелодия, посвященная Иззе. Колыбельная - под впечатлением от перебинтованных рук, розовой пижамы и теплого розовощекого тела рядом. Она была восхитительной женщиной. Она заслужила эту музыку. А он мог и хотел ей ее подарить, даже если девушке и не суждено было никогда ее услышать.

И все же, не глядя на отсутствие разнообразия, все вокруг неотвратимо становились иным. Эдвард отказывался это замечать, закрывал глаза, прятал внутри и не смел соглашаться, однако время брало свое.

Белла с Джаспером обручились и теперь блистали кольцами на редких встречах, которые происходили в основном из-за жизни по соседству, а у него каждый раз щемило слева.

Каллен видел их улыбающимися, счастливыми, наслаждающимися обществом друг друга… и с трудом дышал.

После того, как полежала (или поспала?) рядом с ним на диване, после того, как посмотрела этим зеленым пронизывающим взглядом, он уже не мог жить как раньше. Помешался. Или же просто превратился в маньяка.

Ночью Изабелла всегда ему снилась - день за днем, неделя за неделей. И если бы эти сны были безобидны, нежны и очаровательны, как она сама. Куда уж там… пошлые, развратные, с ясным финалом - сексом. Привлекательно-ванильным, конечно, вдохновительным, но все же сексом. Причем предлагала его девушка.

О каких родственных связях могла идти речь?! Он погрязал все глубже… и выход не маячил не то, что на горизонте, а даже за его пределами.

Эдвард готов был без разбегу забраться на стенку от этого сумасшествия. Музыка больше не писалась, заказы не исполнялись, а рояль покрывался слоем пыли. Изумленный Карлайл пару раз даже сам протирал инструмент, не поверив своим глазам. Он насторожился, но еще не понял. А для Каллена-старшего все было ясно как день. И так же недостижимо, как солнце на небосводе после полуночи.

Ночью он часто выходил на балкон подышать, причем обычно не тратя времени на куртки и тапки, за которыми следовало идти в прихожую. Просто выходил и все - босиком по холодной плитке. И если летом это еще сходило с рук, способное сгореть под теплом покрывала и погоды вокруг, то осенью положение дел значительно ухудшилось. Хватило трех таких выходов, чтобы заболело горло, а четвертый кончился неожиданной слабостью во всем теле, предвещающей жар.

Эдвард невесело усмехнулся и посетовал на ледяной ветер, разговаривая сам с собой, пока рылся в поисках термометра в своей аптечке, как в дверь позвонили. Отвлекли.

Он не сразу поверил, что в его. Повторный звук - вот то, что заставило прекратить поиски и пойти по коридору в нужном направлении.

Часы показывали двенадцать сорок пять ночи. Вряд ли это был визит вежливости.

…На пороге, к неимоверному удивлению композитора, оказалась не кто иная, как Изабелла. Собственной персоной. Бледная, растрепанная, испуганная. Как и он сам не так давно, она сиротливо стояла в проходе, пытаясь понять, что должна делать дальше.

Правда, на сей раз могла сойти за мираж, если не присматриваться. Бледность ее лица и хрупкость фигуры он уловил сразу, еще на первой встрече, а вот вспухшая скула, невымытые жирные волосы и губа, разбитая до крови, явно не являлись постоянными атрибутами внешнего вида.

Челюсть Каллена-старшего поздоровалась с полом, когда он увидел будущую невестку в таком виде. Тем более в такое время. Здесь. Она звонила?.. А он слышал?..

– Что случилось?
– из головы пропала забота о себе, мысли о градуснике и прочая дребедень. Сознание занимала лишь Изабелла и ее состояние, которое даже с натяжкой нельзя было назвать удовлетворительным.

– Я могу войти?
– вместе ответа прямо спросила она, сжимая тонкими пальцами свою сумочку.

– Разумеется, - Эдвард с готовностью отступил, пропуская девушку в квартиру и закрывая за ней дверь, - боже мой, вы же промокли!.. На улице дождь?

Белла запрокинула голову. Прерывисто, с болью, вздохнула сквозь зубы.

– Простите меня… мне не к кому было больше пойти, мистер Каллен… Эдвард… простите меня…

Слезы побежали по лицу, пальцы ослабели и отпустили сумочку, тут же упавшую на пол, а композитор не на шутку испугался. Столь обыкновенная, даже стандартная ночь, если не считать плохого самочувствия, превратилась в такую страшную…