Розовый слон

Однажды утром Байба вызвалась сходить за хлебом. Хлеба она купила, а у Азанды поинтересовалась, где тут поликлиника.

— В животе жуть как режет, уж не пристала ли желтуха, — пояснила она.

В поликлинике, в сером двухэтажном доме, рядом с рестораном, Байба искала не терапевта, а гинеколога.

В кабинете доктора Симсоне, в царстве накрахмаленных белых одежд, ее обтрепанные вельветовые штаны были единственной грязной вещью.

— У меня по утрам под ложечкой мутит что-то и слюни текут… — робко прошептала Байба, на миг позабыв, что для хиппи, в общем-то, все безразлично. Носик под веснушками даже покраснел. Симсоне, неестественно приветливо улыбаясь, кивнула в сторону никелированного кресла. Оказалось, что без мешковатых штанов Байба не хиппи, а испуганная девочка. Со вздохом начала она свой женский путь. Первый этап — кресло гинеколога с подпорками для ног.

— Вы много курите; как только вошли в кабинет, сразу почувствовался запах табака, — заметила Симсоне, продолжая записывать в карточку.

Байба уже надела штаны и, стоя на платформах, опять почувствовала свое превосходство над этой молодой, но старомодной докторшей, у которой на ногах были какие-то босоножки.

— Наши все курят.

— Ну что ж, тогда всем нашим этого не надо делать, — благодушно ответила Симсоне. — Бывает, и у девушек текут слюни и появляется тошнота, особенно если курят натощак. Сказать, что вы в положении, твердых оснований у меня нет. Зайдите, пожалуйста, через две недели. А пока применяйте это. Два раза в день. — Врач протянула брусочек, завернутый вроде бы в туалетную бумагу.

— …свидания, — выдавила из себя Байба.

У свикенской риги она с любопытством развернула сверточек Симсоне с тяжелым лекарством. На бумаге лежал кусочек мыла, совершенно нетронутый, с надписью "Банное".

— Вот коза, ну и коза! Броня ее отстегает! — И мыло полетело в траву. Пусть лягушки умываются. Однако Броне она ничего не сказала.

К столику в тени сирени они вынесли стулья с плетенными из камыша сиденьями, пили воду с клюквенным сиропом и закусывали белым хлебом с краковской колбасой. Денег оставалось еще два рубля восемьдесят копеек. Поев, они закурили.

— Бинний, тебя по утрам не тошнит от курения?

— Если еще ничего не ел, то иногда ужасно хочется плеваться, — ответил Броня.

На девятнадцатой волне отыскали музыку для послеобеденного отдыха. В сторону Бирзгале уносились знакомые раскаты гитары, сопровождаемые будто бы проклятиями. Наверное, Джеггер!

За домом кто-то громко крикнул:

— Есть здесь кто-нибудь?

— Что за чудеса, или они не слышат, что мы здесь, Заходи! — откликнулся Броня.

Во двор вошел мужчина в синих плавках обычного фасона, тучный, волосатый, с лысой вспотевшей макушкой, держа в каждой руке по вырванной лебеде, и начал орать:

— Целую неделю люди спать не могут без зимних шапок, дети по ночам вскакивают и со страху писаются в постели… Будет, наконец, тишина или нет!

Броня с достоинством, как дипломат, закинул ногу на ногу, пошевелил грязными большими пальцами и оглядел взволнованного обывателя.

— При чем тут я, если ваши дети мочатся в кровати?

— Чтобы тишина была, понятно! Надоело слушать, как в вашем доме ишаки орут! Если не прекратите, будем жаловаться!

Броня приглушил транзистор:

— Музыку слушать не запрещается. Если хотите писать жалобу, одолжу бумагу, — и возобновил прежнюю громкость.

Грозный окрик на английском языке поразил незнакомца. Думая, что грозятся тут же убить его, обыватель выпустил из рук лебеду, схватился за голову и убежал.

Биннии обменялись улыбками, без слов выражая удивление столь недоразвитой публике. В Манеже и во Дворце спорта играют вдвое громче и за вход надо платить четыре рубля.

Когда эта превосходнейшая вещь отзвучала, во двор, ворочая головой, как курочка, вошла, быстро семеня ногами, седая бабуся, подстриженная "под мальчика". Броня, взгромоздив ноги на стол рядом с транзистором, позу менять не стал.

— Добрый день. Это… я вам, дети… — Старуха поставила банку молока рядом с приемником.

От изумления Броня снял ноги со стола.

— Платить не станем, мы не заказывали.

— Батюшки мои, да я разве о плате, только очень, очень прошу: не играйте так громко, у меня курочки как услышат, так бегут с гнезд и теряют яйца в крапиве…

Так как старуха вела себя прилично, Биннии ее ни в чем не упрекали. Но, будучи честными, они не обещали играть потише, так как это было бы уже ограничением их личной свободы. Старуха молча поклонилась и засеменила в сирень.

Биннии пошли купаться. Броня заплыл поглубже, где над водой плавали цветы водяных лилий. Когда схватишь их, потянешь, стебли, кажется, растягиваются, как резиновые, потом с приглушенным щелчком отрываются от корней. Броня принес их Байбе. Байба смастерила из стебельков лилий нечто вроде бус, одну гирлянду повесила вокруг шеи, другую вокруг бедер.

— Как на Флориде… — шептала она и позволяла Броне положить ладонь в долину между бедрами и туловищем.

Тут их потревожил хруст гравия, лодка выползла на берег. Это была бело-голубая лодка "спасателей на воде". Теперь они уже знали, что одного спасателя, пухлого, рыже-волосатого, звать Помидором, а второго, с черными подстриженными до бровей волосами, Редиской. Приехал Помидор.

— Прихватите бутылку вина. Вечером приеду за вами, — сказал Помидор. — Ты обещал тонуть. Надо бы поскорее, а то начальство придирается, что мы никого не спасаем.

— Найди свидетелей, — фыркнул Броня, пыряя под лодку.

Под вечер Биннии в парадных костюмах — в пончо и на платформах — ждали лодочника. В заплечной сумке "Пан-Америкен" лежала бутылка "Бисера" за два тридцать. В кошельке еще оставалось примерно копеек пятьдесят.

— Достаточно для почтовых марок, — сказал Броня, — будем требовать, чтобы прислали денег, иначе домой не попадем.

Люди на посту были востроглазыми, зря свой хлеб не ели — в один момент лодку оттолкнули с того берега, и в три весельных взмаха спасатели были тут как тут. Они тоже были в парадных костюмах: в сине-полосатых тельняшках моряков и в джинсах с матросским клешем. У Редиски на шее висел бинокль. В лодке на решетке валялись резиновые ласты, очки ныряльщика, под рукой мегафон.

Перебравшись на другой берег к будке на сваях. Броня посмотрел вверх, назад на реку, потом на тот берег реки и констатировал:

— Вот где подходящее место было бы нашим раскинуть "Green camp".

Помидор разинул рот:

— Что это такое?

— По-английски. Зеленый лагерь. Это место, куда сходятся хиппи со спальными мешками и палатками. Спят, курят… Играют на гитарах, поют, можно танцевать экзистенциально… Как в Копенгагене.

Редиска стал у подножья лестницы и пояснил:

— По бумагам это считается спасательным постом третьего класса, а мы являемся матросами номер один и номер два, но можем устроить и гринкемп. Хау, наверх!