Розовый слон

— Мрачная картина… — сказал Бертул.

— Пока можете быть свободны. Сидеть и ждать на спасательном посту! — распорядился Липлант, взял мокрые рубашки, первым раздвинул веревки и вошел на веранду, стараясь своими сандалетами не затоптать возможные следы преступления.

Так как "скорая помощь" шницеля не привозила, Броня выключил проигрыватель.

— Еще немножко надо подумать, — сказал он. — По системе йогов лучше всего думается стоя на шее. Неру, когда-то в Индии был такой президент, каждое утро пять минут стоял на шее и даже во время конференций выходил и делал вот так… — Броня лёг на тахту, задрал кверху ноги и руками стал придерживать собственное туловище.

Байбе удалось поднять только ноги и чуть оторвать попу от тахты. Из широких панталон торчали тонкие лодыжки, которые оканчивались грязными пятками. Все же и она почувствовала, что к лицу приливает кровь и мышление становится яснее.

В этой классической асане йогов, задней частью к дверям, их и застала комиссия. Услышав шаги, они не стали менять позу. Кто из йогов из-за посторонних когда-либо переставал сосредоточиваться на солнечном сплетении, то есть на собственном пупке.

Невиданная доселе картина ошеломила комиссию, потому что массовый йогизм они видели впервые. Липлант опомнился раньше всех:

— Так, значит, не утонули.

— Что-то гниет, — принюхивался Кергалвис, потому что сквозняк доносил из кухни ядовитый запах кошачьего мщения.

Полное запустение вокруг: засохшие мирты, кактусы, вплетенные в сети увядшие ветки с тряпками и лоскутами. Над тахтой на стене висел портрет: тощий волосатый молодой человек мрачного вида, сильно загорелый в огнях рампы, с раскрытым в устрашающем крике ртом. Шнуровочная рубашка раскрывала зверски волосатую грудь. Он держал гитару и что-то вопил.

Сунеп поднял с пола тюбик и бумажку с телефонными номерами:

— Фенобарбитал… Пустой. Номер двадцать восемь шестьдесят восемь.

— "Скорая помощь" больницы… — заметила Симсоне.

— Допустим… Попытка отравиться снотворным, сами же хотели вызвать "скорую помощь", бессилие… — нанизывал факты Бертул.

Бинниям этот голос казался необыкновенно благозвучным. Клюнул, дурак! Но возведенная Байбой пирамида немножко пошатнулась.

— Вряд ли. После снотворного спят и не шевелятся, а эти шевелятся. Но почему они такие… странные? — размышлял вслух Кергалвис.

— У некоторых после снотворного возникает противоположная реакция, психическое беспокойство, бред, — пояснила Симсоне. — Если приняли снотворное, то надо дать им кофеин и очистить желудок. Постой, постой, у меня же в сумочке стерильный шприц и кофеин. Давайте сперва вынесем их на свежий воздух, и там я им сделаю укол…

Липлант откинул занавеску из сетей, и все вошли в "спальню". Байба с закрытыми глазами спала стоя, вернее, в согнутом состоянии вверх, тормашками с внешней стороны тахты. Липлант и Кергалвис, как наиболее крепкие, принялись за дело, один сунул ноги Байбы под мышку, другой подхватил ее рукой под спину, чтобы поднять туловище.

— Не лапайте! — завизжала Байба, выдернула ноги и раскрыла злые, в черных омутах глазки: шницеля не дают, а собираются выворачивать желудок и откачивать остатки вина!

Попытка самоубийства сорвалась. Броня тоже проснулся:

— Почему заходите без стука?

Комиссия пришла в легкое замешательство оттого, что совершенно живые существа приняла за полумертвецов. Растерянность скрывают под напускной строгостью. Липлант вынул бумагу из портмоне. Бумага в руках милиционера в глазах всякого честного человека столь же опасна, как пистолет, но эти двое даже глаз не повернули в его сторону.

— Граждане, поступила жалоба, что вы систематически нарушаете первый пункт постановления исполнительного комитета об охране общественного порядка" который гласит, что с двадцати трех часов до семи утра запрещено в квартирах на полную громкость включать радио, магнитофоны, транзисторы, проигрыватели и играть на других музыкальных инструментах, производить громкое пение, а также сильный шум, который мешает спокойно отдыхать населению.

Биннни опустили уставшие ноги и полезли под простыню, потому что только самые закаленные хиппи могут лежать в нижнем белье на сцене. Правда, говорят, что в Вене один на глазах у зрителей даже облегчился.

— Эта бумага ко мне не относится. — Броня закурил и повернулся спиной к комиссии.

— Мы все не раз слышали, как от вашего дома раздается рев! Такой рев, будто… из ангинной глотки, — взволнованно сказал Кергалвис.

— Так говорить могут только невежды. Это Сачмо. Негритянский певец Луи Армстронг, — ответил Броня. — Или принесите мне шницель, или уходите!

— Я повторяю: на вас жалуются! — Липлант помахал бумагой.

— Ваша жалоба относится к неизвестному лицу, а не ко мне. Этот писака даже не знает моего имени.

Комиссия окружила Липланта с бумагой. Действительно: ни имени, ни фамилии, ни даже хотя бы неправильного отчества не было, только: "молодой человек с бородкой и девушка с веснушками, которые проживают в доме Амалии Свике".

— Гражданин, как вас звать?

— Так же, как моего отца. А отца так же, как деда, и меня, следовательно, так же, как моего деда.

— Отвечайте пристойно! Ваши документы!

— Я презираю документы!

Кергалвис любил активное действие:

— В таком случае заберем вас вместе с постелью в участок для выяснения личности. Там посмотрим!

Броня повернул голову. Кергалвис наклонил слегка кучерявую темноволосую голову и застыл в позе борца. Теперь он походил на виденного в газетах профессионального тяжеловеса. За такого нельзя было ручаться.

— Если нам так нужны документы, вон на подоконнике.

Липлант взял паспорта в синих обложках и прочел:

— Бронислав Камцерниек, родился в 1955-м. Байба Свика, родилась в 1955-м. Прописаны в Риге.

— Совершеннолетние, вот не сказала бы, непохожи на совершеннолетних, — в первый раз приоткрыла карминно-красные губы Шпоре.

— А вы вообще похожи на лягушку в этих зеленых штанах, — буркнула Байба.

— Где работаете?

— В тресте отдыха.

— Учитесь?

— Фу-ты ну-ты, слепые, что ли, — мы хиппи! — зафыркала Байба. — А что вы смыслите в этом деле?

— О боже, что бы с нами стало, кабы развелось подобных кикимор побольше… — вздохнула Шпоре.

В Броне проснулся теоретик.

— Точно, наших мало. Если бы каждый был таким, как мы, то нас никто бы и не заметил. Это уже была бы не жизнь. Тогда нас вроде бы и не было.