Розы в декабре

старых знакомых. Они были обручены.

Вид у Эдварда был смешной.

— Что ты говоришь? Труди была помолвлена?

— Я думала, ты знаешь. Ты как-то говорил, что она не предается напрасным

сожалениям о несбывшемся.

— Да, но я имел в виду то, что она посвятила жизнь своей несчастной матери.

Они присоединились к остальным. Эдвард велел детям, засыпавшим Гамиша

вопросами, бежать за Тамати, чтобы тот приехал на “лендровере”.

— Как странно, что вы, оказывается, знали друг друга, — обратился он к Хью и

Труди. — Я даже не представлял себе. Труди, поезжайте с мистером Алегзандером

на “лендровере”, а я предложу вашу лошадь брату Фионы. Остальные могут ехать с

вами.

Труди, все такая же румяная и привлекательная, заметила: — Как замечательно ты сделал, Эдвард, что пригласил сюда брата Фионы. Она здесь

совсем одна.

Наконец все собрались в доме. Настроение было праздничное. Катер доставил много

хлеба и всякой еды. Фиона тут же взяла на себя роль заботливой Марфы и рада

была обнаружить в холодильнике холодный копченый кабаний окорок и салат. Она

велела детям собрать побольше малины. Эдвард будто знал, он действительно знал, и сделал много сливок. Теперь понятно, почему он устроил охоту на кабанов на

прошлой неделе. Жена Гаса охотно помогала, что было очень мило, потому что

Труди была совсем не в рабочей форме. Она удалилась сразу же, как только

добралась до дому, и вскоре вышла в своем новом темно-синем платье, так удачно

скроенном Фионой, что Эдвард, видевший его первый раз, потом с изумлением

бросил Фионе:

— Чтоб мне провалиться! Ты настоящая ведьма, умудрилась сделать из Фебы

красавицу!

— Ты, видно, никогда в жизни не слыхал о корсетах, — насмешливо отозвалась

Фиона.

Вся команда катера вскоре после завтрака отбыла, а Хью Алегзандер, к немалому

восторгу Фионы, заявил безапелляционным тоном: — Феба, мы идем на прогулку, — и, повернувшись к хозяину, сообщил: — Мы хотим

восстановить связь времен… сегодня же. — И не успела Феба принести свои

извинения по части немытой посуды, как он вывел ее из дома.

— Ну и дела! — воскликнула Виктория. — Труди, оказывается, умеет краснеть. Кто

бы мог подумать, что он ее друг.

Эдвард не дал Фионе ответить, бросив:

— Будь я добрый хозяин, я бы тоже смотался, дав вам с Гамишем побыть одним, но

у вас в запасе вечность.

— Вечность? На сколько ты приехал, Гамиш?

— Пока не выгонят, — со смехом ответил Гамиш, — но когда Эдвард звонил мне, он

предложил провести здесь все лето. Приманки он раскидал дай Бог… пообещал, что может отвезти меня на Те Анау, что может достать мне право на фотосъемки и

на исследование такахе, считавшихся вымершими. Разве против этого можно

устоять?

Фиона с недоумением посмотрела на него:

— Когда он звонил тебе? Гамиш Макдоналд, проснись и спустись на грешную землю.

Ты хочешь сказать — писал.

— Я, кажется, ясно сказал — звонил. Представь, как я обалдел, когда мне в тот

вечер сказали про звонок из Новой Зеландии. Я уж не знал, что и подумать.

Перепугался до чертиков — вдруг что с тобой случилось.

— Так вот зачем ты ездил в Уэйнвуд-Хиллз? Ты сказал, что тебе надо позвонить. А

оказывается, тебе взбрело в голову звонить в Южную Африку.

Гамиш с первого же мгновения вписался в жизнь “Бель Ноуз”, словно он родился

здесь. Уильям и Джеймс стали его тенью, Виктория и Элизабет мало чем от них

отличались. Гамиш, доктор и дети часами пропадали где-то вне дома. Малколм

Ремингтон упивался отсутствием телефона, долгими, никем не нарушаемыми часами

сна, — словом, был счастлив провести отпуск в столь необычной обстановке.

А Феба? Феба Трудингтон двигалась как во сне, в счастливом сне. Внезапное

вторжение Хью Алегзандера не позволило ей снова укрыться в своей скорлупе. Это

была совсем неизвестная им Труди. Каждый раз, глядя на нее, Эдвард не

переставал удивляться.

— Конечно, с головой у нее всегда было все в порядке, — говорил он Фионе, — но

такого блеска остроумия раньше не было.

— Она сама мне говорила, — заметила Фиона, — что с ним никогда не чувствовала

смущения.

Приезд Малколма Ремингтона успокоил Фиону. Он согласился погост^1ть у них

несколько недель по приглашению Эдварда. Ему предложили место врача в небольшой

сельской больнице в Мальборо, но вакансия открывалась только в середине

февраля.

— Эмери должна родить до этого, — сказал он Фионе. — Она говорит, что готова

остаться, если я буду здесь тоже. А для меня это прекрасный отпуск. Эдвард

полагает, что один лишний рот вас не очень затруднит, а по мне, так жизнь здесь

кажется фантастикой.

Эдвард потом сказал Фионе:

— Надеюсь, я не перестарался? Ты ведь могла недель шесть провести в Ванаке.

Фиона посмотрела на него с удивлением:

— Да что ты, я и так чуть не рехнулась вдали от дома.

— Вдали от дома? — задумчиво повторил Эдвард.

Фиона быстро повернулась и ушла.

Как-то днем Фиона разыскала Фебу:

— Труди, ты сказала Хью, почему отвергла его?

— Нет еще.

— Смотри, иначе я сама скажу. А то он будет продолжать думать, что ты его не

любишь.

— Скажу, когда надо, — с улыбкой ответила Труди.

— Ты хочешь сказать, что он еще не сделал предложения, — так и вцепилась в нее

Фиона.

Труди серьезно посмотрела на нее:

— Он пробудет здесь всего восемь дней. Мы уже не те молодые и импульсивные люди

и взвешиваем все за и против, присматриваясь друг к другу.

— Очень я поверю, — фыркнула Фиона. — Мне кажется, каждый из вас хочет дать

другому шанс… шанс, который никому не нужен.

Труди бросила на нее внимательный взгляд, выходя из комнаты.

— Ты очень умна в моих делах, Фиона, совсем не так, как в своих.

Фиона так и осталась стоять как вкопанная. Что она имела в виду? Не могла же