Розыгрыш с летальным исходом

– Не стоит, - отказался Семеныч, морщась от спазмов.
– Имя у нее очень сложное.

Янка влезла в венок; другой, что поменьше, нахлобучила на голову.

– Пошли, а то они без нас всю свою чачу выпьют.

– А как же я?
– растерянно спросил Нильс.
– Я же не могу в этом…

Он застенчиво стоял в углу хижины. Голый по пояс. Впалая грудь - в благородной серебристой шерсти. А снизу - от талии до колен - элегантная юбчонка, из которой сухими палками торчали узловатые ноги… тоже в серебристой шерсти. Отнюдь не благородной.

– В таком виде тебе нельзя, - серьезно сказала Яна.

– Без венка не пустят, тут с этим строго.

Да, тут с этим строго. Без штанов можно, а без венка - никак. Верх неприличия.

Яна довершила праздничное облачение Нильса венками, и против ожидания он не расстроился - склонил голову, уткнув свой длинный нос в цветы, подвигал им, принюхиваясь, и растроганно произнес:

– Какой аромат! Наверняка этот букет собирала Марусенька.

– Поплыл дед, - шепнула мне Яна с улыбкой.
– Как бы нам на обратном пути не пришлось роды в океане принимать. У этой малолетки.
– Она посмотрела мне в глаза и добавила без улыбки: - Впрочем, не в первый раз наверняка.

Пока мы шли к месту действия - под священный баньян, - я все пытался понять, что Янка имела в виду? Что она уже не раз принимала роды в океане? На обратном пути. Или что?…

Была ясная лунная ночь. Остров благоухал. Гладко серебрилась под луной поверхность океана. И было тихо.

Возле баньяна уже лежали сложенные в кольцо дрова. Аборигены смирно сидели на песке и ждали. Они были непривычно молчаливы и сосредоточенны. И позволили себе при нашем появлении лишь легкий шелестящий шепот восхищения. Вызванный Янкиным нарядом. Главным образом - ее очаровательной обувью.

Мне даже показалось, что в глубине сидячей толпы кто-то восторженно пропел, пришлепывая ладонями по груди: «Вальенки, вальенки, не почти что старьеньки…» Но тут же, видимо, получил тычок в бок и оборвал родную руладу. Славянизмы, как же-с…

Мы заняли отведенные нам почетные места: Янка уселась в драный шезлонг, белые вожди - у ее прекрасных ног, столь изысканно обутых.

– Праздник начнется, - шепнул нам Понизовский, - когда луна встанет над баньяном.
– И предупредил: - Курить нельзя.

– А пить можно?
– толкнула меня в бок Яна.

– Ауэ, ваине! Семеныч фляжку зажал. Лечится, наверное.

– Знаю я, как он лечится.

Что-то она много знает. Больше меня, кажется.

Задрав головы, аборигены терпеливо дожидались апофеоза луны. В полной тишине, не нарушаемой даже звоном москитов. Лишь иногда зачарованный океан почти беззвучно плескал в берег легкую волну, которая тут же, словно смутившись непривычной тишиной, отбегала назад и растворялась в бескрайней глади.

Честно говоря, я даже задремал немного, мне даже успел присниться мимолетный сон…

Едва Семеныч остался один, он перестал кряхтеть и постанывать. Выглянул, очень аккуратно, из хижины. Долго всматривался в лунные тени и вслушивался в тишину ночи.

Потом скользнул за порог, нагнулся, оставил на стыке циновки и дверного проема сторожок - совершенно невидимую, крохотную сухую травинку. И растворился в лунной темноте и тишине.

Сон мой прервался на самом интересном месте. Его спугнул грохот барабанов, визг флейт и мощная хоровая песня - гимн Белой Полной Луне. При которой так славно резвиться под пальмами.

Яростно вспыхнул, словно взорвавшись, огромный костер. Янка наклонилась ко мне, выдохнула в ухо:

– А солярочка-то у них есть, Серый.

Я кивнул. Я догадывался, что кроме солярки у них еще многое есть. В том числе - и оружие.

…Так же неожиданно, как исчезла, вернулась тишина. Перед нами, на вытоптанной площадке, появились два штатных жениха - Ахунуи и Ахупуи. На этот раз они не были похожи друг на друга: один в обеих руках сжимал длинные, блестящие в лунной ночи ножи, а другой потрясал большой мягкой циновкой. И оба были в масках. У одного - злобная, похожая на Тупапау, у другого - добродушная, с широкой застывшей улыбкой.

– Тупапау, злой дух, - давал вполголоса пояснения Понизовский, - украл луну с неба. И стало скучно жить. Прекратились пляски и смех, шутки и песни. И люди перестали увлекать друг друга под пальмы. И тогда храбрый юноша Оту вызвал на бой злодея Тупапау.

Бой начался. Злодей размахивал ножами, рычал, прыгал. Добрый Оту пытался набросить на него циновку и сковать тем самым его движения.

– В прежнее время, - шептал Понизовский, - ножи были не бутафорские. И их было четыре.

– А где еще два?
– спросила Яна.
– В ушах?

– Их привязывали к ступням. И такие удары ногами были, как правило, неотразимыми.

Но зрелище и с двумя ножами было захватывающим. Чем-то вроде боя быков. Стальные рога, плетеная мулета. Стремительные, гибкие и сильные движения. Обнаженные тела, освещенные луной и бликами пламени. Жутковато даже. Но местами очень знакомо.

– Тебе это ничего не напоминает?
– снова шепнула мне Яна в самое ухо.

И я ответил ей так же:

– Еще бы! Показательные выступления бойцов ОМОНа. В День милиции.

И где они нахватались?

– Вы не волнуйтесь, - с усмешкой придвинулся к нам Понизовский.
– Добро восторжествует. Вам понятно развитие событий?

Янка фыркнула.

– Нам даже первоисточник ясен.
– И продолжила заунывным голосом сказителя: - Мало-мало давно это было. Налетела черная туча, скрыла луну. Стало темно и мало-мало страшно. Но тут подул ветер и разметал тучу в клочья. Стало светло и весело. Мало-мало.

Собственно, так и произошло. Оту удалось набросить циновку на Тупапау и закрутить ее в рулон. Злой дух грохнулся наземь. Добрый Оту еще и потоптал его ногами очень, кстати, профессионально - и под торжествующий визг зрителей забросил злодея в кусты. Праздник начался.

Праздник как праздник. Застолье. Песни. Танцы. Флирт.

Полутрезвый вождь приосанился, отставил свой жезл и вежливо потянул временную королеву в расступающуюся перед ними толпу танцоров.

Янка не растерялась. Шаркая валенками, сверкая бедрами в разрезах юбчонки, разметав по плечам свои прекрасные волосы, она устроила такой отчаянный перепляс со своим кавалером, что даже Нильс начал подпрыгивать и повизгивать от восторга. Что это был за танец, не возьмусь объяснить. Какая-то дикая, но симпатичная смесь. Тут и румба, и самба, и твист, и рок, и барыня. Коктейль, компот, окрошка, рагу, винегрет…