Рубеж веков-2

Он уже собрался уходить, потом задержался у двери, словно собираясь что-то добавить. Наконец, он обернулся и, понизив голос, сказал:

— Суд состоится скоро. Вам нужно быть готовым.

— Какой суд? Суд эпарха? Трибунал?

— Этого мне не сказали. Возможно, это будет военный трибунал. Вопрос слишком серьёзный, чтобы его решали только местные власти. Ваши враги настаивают на суде высшей инстанции.

Лемк криво усмехнулся.

— Значит, те, кто меня обвиняет, ищут способ либо сделать меня козлом отпущения… Это семья Конталла?

Благородный не стал возражать.

— Не только. вы многим наступили на мозоль, хотели вы того или нет. Так что вас будут судить не за то, что вы сделали, а в какой-то мере за то, кем вы стали или можете стать.

Лемк взглянул на него с неподдельным интересом.

— И кто же я, по их мнению?

— Пока никто. Но уже опасный человек, — сказал вельможа. — Человек, который знает слишком много, чтобы остаться свободным, и слишком мало, чтобы быть полезным.

Теодор рассмеялся, но в его смехе не было радости.

— Прекрасно. Значит, мой самый большой грех в том, что я был верен империи.

Вельможа отвернулся, будто не желая встречаться с его взглядом.

— Я лишь выполняю свою задачу, Лемк. Суд будет, и от того, что вы скажете, зависит, какой приговор вынесут.

— У меня такое чувство, что всё уже решено. — подытожил Теодор. — Скажу я правду или солгу — разницы не будет.

Больше Лемк в эту минуту не смог придумать что спрашивать, а посланник молчал.

— Я должен идти. Берегите себя, Лемк. Вы ещё понадобитесь Империи.

Он поднял капюшон плаща и направился к выходу, оставив Лемка наедине с его мыслями.

Он смотрел, как фигура посланника скрывается за дверью вместе с сопровождающими, а затем перевёл взгляд на записки, зажатые в кулаке. Он поспешил их прочитать.

В записке от друзей, Мардаита, Евхита и других, говорилось о том, что они делают всё возможное, чтобы Теодора выпустили. Из той суммы, что они оставили в казне отряда, были наняты хорошие табуларии/нотариусы, которые должны были помочь им победить имперскую бюрократию. Также среди солдат как отряда, так и других подразделений рассказывали о творящейся несправедливости.

За пару неделю до суда к нему допустили портного и цирюльника.

И когда пришло время, Лемк предстал перед судом в эпилориконе зелёного цвета — цвете надежды. Штаны ясно указывали на его происхождение: не аристократ, не богатый землевладелец, а человек из низших сословий. Кожаная перевязь с пустым кошелем висела на поясе, словно символ его теперешней участи — безоружный, без средств, без защиты. Сапоги, без лоска, но весьма крепкие, всё же говорили о том, что их хозяин был человеком, привыкшим к трудностям. Его волосы успели отрасти за время заключения, но были аккуратно подстрижены, как и борода, короткая и ровная. На голове не было никакого головного убора — традиционный знак смирения.

К Теодору явились ранним утром. Шум шагов по коридору раздался прежде, чем тяжелая дверь отворилась с протяжным скрипом. В темницу вошли два стражника, оба молчаливые и хмурые, с алебардами в руках, и за ними — префект тюрьмы.

— Теодор Лемк, — произнес тот сухо, не глядя в глаза. — Настал час суда.

— Наконец-то!

Декарх стражи, высокий, с обветренным лицом и слегка запавшими глазами, шёл ровным, размеренным шагом рядом с Теодором, тогда как префект ушел значительно вперед.

Он склонился чуть ближе, словно передал кому-то приказ, но вместо этого тихо заговорил.

— Вы должны знать, что о вас думают, — начал он так, будто просто делился новостями. — Многие мелкие офицеры, часть комитов… Они говорят, что вы герой.

Он не смотрел на Теодора, всё время глядя перед собой, словно боялся, что лишний взгляд может выдать его.

— Влиятельные семьи на вас обозлены…

— Убийство Конталла?

— Это не самое страшное, что вам ставят в вину. Они убеждены, что вы — сторонник той партии, что пригласила Георгия Ховра. Говорят, вы играете в их интересах.

— Это глупости! Бред! — выдохнул Теодор, не оборачиваясь.

— Возможно, — не стал спорить декарх — Но ведь это Империя. Здесь достаточно слуха, чтобы лишить человека головы. Эти семьи не просто хотят вас убрать. Они хотят, чтобы ваша смерть послужила уроком и предостережением. И ударила по Ховру.

Они свернули за угол, где жировые фонари освещали массивную дверь. Декарх замедлил шаг, и голос его стал ещё тише.

Теодор промолчал. Вигл чуть склонил голову и, не поднимая глаз, добавил:

— Успехов, во имя Империи!

С этими словами он передал Теодора другому десятнику и, не глядя больше на узника, скрылся в полутьме коридора.

Какое-то время Лемк не понимал куда они движутся. Однако попав на улицу, он слегка определился.

Вот Башня Анемаса.

А вон там мост Калинника. И поведут его сейчас в сторону Акрополя, наверное. Ведь там несколько лет назад проходил суды. А до него еще добираться весьма небыстро.

Но нет. Ему не дали посмотреть на родной город. Их целью стал расположенный неподалеку Малый Влахернский дворец. Это место само по себе многое значило. Дворец, выстроенный для частных аудиенций и деловых совещаний династии Палеологов, отличался скромностью, но при этом сохранял торжественность, что придавало происходящим в его стенах событиям особую весомость. Его залы, украшенные старинной мозаикой, изображающей сцены имперской славы, словно напоминали о том, что перед лицом закона и власти каждый должен отвечать за свои поступки, кем бы он ни был. Правда, годы запустения не обошли и это место стороной. Видны были трещины и сколы в мраморе, местами отсутствовали целые полотна мозаики. Знаменитая свинцовая крыша давно заменена на обычную керамическую.

У ворот, ведущих на территорию дворца, толпилось на удивление Теодора немало людей. Среди них ему удалось приметить Мардаита.

— Сид! Сид!!! Ты нашел кого-то из пропавших?

Тот попытался ему что-то крикнуть в ответ, но Теодор ничего не услышал.

— Молчать! — прошипели все стражники. И подкрепили приказ, довольно сильно ударив Лемка по плечу. Тут уже были не тюремные стражи. Сплошь сыны знати, или их приближенные, занявшие все возможные места, хоть сколько-то близкие к трону.

Под суд выбрали главный зал, где высокие окна пропускали достаточно света, чтобы подчеркивать каждую деталь на лицах присутствующих. Позолоченный орел — символ имперской справедливости — взирал с верхушки зала, возвышаясь над трибуной судей.

Вдоль стен, на деревянных скамьях, должны были разместиться свидетели, обвинители и те, кто пришел следить за этим процессом.

Один угол зала был закрыт завесой — велумом, за которой мог анонимно находиться император и его советники, пожелай они присутствовать.