Рубиновое сердце богини

– Таким, как я, нельзя рожать. Вам интересно?

Да, но дело даже не в моем интересе, Анастасии Павловне настоятельно требовалось выговориться, поделиться с кем-нибудь застарелой обидой и неуверенностью, в которой Снежная королева боялась признаться даже самой себе.

– Я была молода и честолюбива. Как и Ада. Она вам не рассказывала, что мы с ней из одного поселка? Уверена, что не рассказывала, она вычеркнула прошлое из памяти и считает себя коренной москвичкой. Пускай. На самом деле она из Краснознаменска, как и я. Мы дружили, а по-другому и быть не могло: в поселке один-единственный детский сад, одна школа, все друг друга знают, мало людей, много сплетен. А еще водка, пьяные драки, грязь на улицах в независимости от времени года и завод по производству комбикорма. Из перспектив – карьера бухгалтера на нашем предприятии. Это, Машенька, максимум. Из других профессий – воспитательница в детском саду, учительница либо продавщица в гастрономе, на выбор. – Анастасия Павловна печально улыбнулась. Она смотрела на огонь, на рыжие искры и раскалившиеся докрасна угли, на решетку камина и сухие поленья в ящике, куда угодно, лишь бы не на меня. Разговаривать с огнем проще, чем с человеком.

– А по радио пели про цветущую страну, про то, как строятся города, как советские люди покоряют дикую природу, про спутники и космос, про Москву… Столица, самый великий город самой великой страны. Мы в это верили, искренне и наивно, но тогда невозможно было жить по-другому. Я не помню, чья это была идея – ехать в Москву, – моя или Ады, но она захватила нас с головой. Поступить, учиться, выйти замуж, родить детей, совершить подвиг во имя страны, работать… Все сразу. Обычные мечты обычных провинциалок, и у нас получилось. Во всяком случае, тогда казалось, что мечты начали сбываться, мы поступили в техникум… Сколько было радости. Потом комната в общежитии, десять квадратных метров на четверых, но мы верили – это ненадолго, день, два, ну, максимум полгода, и мы встретим свою судьбу, прекрасный принц с квартирой и пропиской, цветы, роман, загс, ну и так далее по списку.

– И что случилось дальше?

– Смотрели фильм «Москва слезам не верит»? А, да чего я спрашиваю, у нас вся страна его смотрела. У нас с Адой получилось почти как в кино. – Анастасия Павловна протянула руки к огню и тут же отдернула, когда слишком живая искра оранжевой бабочкой села на ладонь.

– Больно! – пожаловалась она и как-то совершенно по-детски лизнула обожженное место. – Я красивая была, тогда не понимала, чего это парни табунами вьются, а теперь, когда фотографии просматриваю, прямо плакать охота. Подожди, Маша, я сейчас!

Госпожа Пыляева вернулась минут через пять с альбомом в руках. Старый, у моей бабушки тоже такой был, с толстенной обложкой нарядного темно-бордового цвета и тяжелыми серыми листами. Фотографии либо вклеивались, либо крепились на специальные уголки, которые постоянно отваливались, и при каждом просмотре снимки приходилось поправлять. Анастасия Павловна зажгла свет, и я зажмурилась. Не люблю такие переходы, глаза режет, и плывет все, но не будешь же смотреть фотографии в темноте, камин не в счет.

– Вот, смотри, это мы с Адой.

С черно-белой фотографии на меня смотрели две девушки. Аделаиду Викторовну я узнала сразу, время не слишком ее изменило: тонкие губы растянуты в улыбке, но брови нахмурены, а взгляд такой, будто она всеми фибрами своей юной души ненавидит фотографа. А вот Анастасия Павловна меня поразила, теперь понятно, в кого Дамиан пошел. Красавица. В сегодняшнем мире, где красоту поставили на коммерческую основу, агентства передрались бы за такую модель. В ее облике неистовый испанский огонь Кармен соединился с томным великолепием Лилит, девичья скромность, достойная воспитанницы Смольного института, с готовностью грешить, легко и бездумно, как делали это великие красавицы прошлого. Если Елена Прекрасная хотя бы чуть-чуть походила на Анастасию Пыляеву, тогда мне понятно, отчего рухнула Троя.

– Вот еще фотографии, и еще… Меня любили фотографировать.

Понятно, почему. На каждом следующем снимке облик менялся. Вот из черных глаз исчезла наивность, не выдержав напора новых чувств. Появилась гордость, уверенность, презрение. А потом фотографии закончились. Внезапно. Такое впечатление, будто стихийное бедствие, пожар или наводнение прервали удивительное повествование о жизни незнакомой мне красавицы. С последнего снимка на меня смотрела уже женщина, холодная, расчетливая, уверенная в себе и поразительно красивая. Настоящая королева.

– А дальше?

– Дальше мне стало не до фотографий. Здесь, – Анастасия Павловна взяла в руки снимок, – мне двадцать четыре. Димке было пять.

– Вы так рано?

– Рано. У меня были свои причины, но давай по порядку. На чем я остановилась? Ах, да, за мной ухаживали, цветы, пирожные, конфеты, газировка из автомата и прогулки по парку, за то, чтобы проводить меня до общежития, парни дрались, и мне это льстило.

– Любой девушке льстит внимание, – осторожно заметила я. Госпожа Пыляева улыбнулась и погладила фотографию.

– Вы правы. Наверное, в конце концов, я вышла бы замуж и успокоилась, но… Я встретила Никанора, и все поклонники канули в небытие. Он был старше меня на двадцать лет, женат и имел двух дочерей, старшая – моя ровесница. Это был грязный роман и совершенно бесперспективный, но тогда казалось – вот оно, счастье, протяни руку – и… И я позволила себе влюбиться, безумно, как в книжке, с тайной, надрывом и непреодолимым препятствием в виде жены… Честно, я не особо жалею, то время, наверное, было самым счастливым в моей жизни. Встречи украдкой, страсть, огонь, ревность, ссоры с битьем посуды и взаимными обвинениями, примирение и ласковые слова. Он устроил меня на работу, выбил квартиру, регулярно давал деньги «на красоту», это его любимое выражение, и подарки дарил, но, невзирая на все клятвы и признания, с разводом тянул. Где уж мне, дурочке, было знать, что генералы не разводятся, вредно для карьеры. Вот тогда-то Ада и посоветовала мне забеременеть. Она таким способом Алешку подцепила, я еще смеялась, нашла, мол, на кого силы тратить, ни рожи ни кожи, не то что мой Никанор. Но советом воспользовалась, да и с предохранением в те времена дела обстояли по-другому, короче, не прошло и полугода, как я обрадовала моего генерала.

– Он не слишком обрадовался?

– Ну, можно сказать и так, – Анастасия Павловна отвернулась, глаза женщины подозрительно заблестели. – Он не настаивал на аборте, предложил «уладить вопрос», я отказалась, все надеялась, что теперь-то он подаст на развод. А Никанор жил, как прежде, днем со мной, вечером дома. Ночевал изредка, наплетет супруге про командировку, полигоны и долг перед Отечеством, а я, дура, радуюсь, что не одна. А потом Димка родился, и мне начало казаться, будто это у нас семья, я, Никанор и Дима, будто это я – законная супруга. Никанор нас бросил, когда Димке исполнилось пять. Все чинно и благородно, адъютант принес букет желтых тюльпанов и длинное письмо-объяснение. Прости, дорогая, любовь наша будет жить вечно, но Родина требует… И так далее. Его переводили куда-то, кажется, в ГДР, по тем временам почти Европа, вот мой генерал и не рискнул играть с судьбой, красивая любовница не стоила открывавшихся перспектив. На мою долю осталась квартира, работа да толстый конверт «на всякий случай». Случай представился быстро, оказалось, врагов у меня хватало. Сначала я лишилась работы – директор той конторы, где я работала секретаршей, решил, будто имеет на меня какие-то права… Сначала намеки, потом последовало предложение, от которого я отказалась. Пришлось уйти, он сжил бы меня со свету. Потом начались проблемы по идеологической линии, аморальное поведение, тунеядство и так далее, в общем, из комсомола меня исключили. А тут и деньги кончились, тратить-то я привыкла не считая. Вот… Пришлось на работу устраиваться, еле-еле взяли учительницей… – Анастасия Павловна положила фотографию обратно в альбом. – Не хочу врать, что голодала, просила милостыню или мыла подъезды… Нет, Никанор не забывал о сыне, каждый месяц я получала денежный перевод, только… Тошно мне было, не передать словами. Такое чувство, будто тебя использовали, а потом выкинули за ненадобностью… Машенька, – госпожа Пыляева вдруг улыбнулась, – а давай мы с тобой выпьем? За нас, за женщин?

Белое вино с легким ароматом земляники как нельзя лучше вписалось в этот странный вечер. Наверное, со стороны это выглядело красиво: две женщины, старый альбом с фотографиями, хрустальные бокалы на тонких ножках, а сзади непокорная грива огня, который не терял надежды выбраться за очерченную каминной решеткой границу.

– Я тебя еще не утомила своими историями?

– Нет, что вы.

Анастасия Павловна посмотрела на пламя сквозь стекло, я последовала ее примеру. Красиво. Свет, преломленный сотней хрустальных граней, метался в бокале, поджигая вино изнутри, а мир вокруг сузился до яркой точки в центре…

– Тебе когда-нибудь доводилось работать в школе?

– Нет.

– Там своя специфика. Коллектив в основном женский, примерно половина не замужем. Вторая половина, с одной стороны, гордится положением, а с другой – отчаянно завидует, потому что муж пьет, зарплату не приносит, да еще время от времени поколачивает дюже образованную супругу. Дети – хамы, соседка – стерва, на работе неприятности. Ну и так далее. Единственный клапан для пара – сплетни, а лучшего объекта для сплетен, чем мать-одиночка, и придумать нельзя. Чего они только не сочиняли… Ну, за нас!