Рубиновый рассвет. Том I

Но Алый Взгляд видел больше: застарелая травма – разрыв связок в правом плече. Копейщик подсознательно щадил эту руку, чуть приподнимая щит выше, чем нужно; плохое кровообращение в левой ступне – он хромал, но маскировал это короткими, резкими шагами; глубокий шрам на животе – удар снизу мог раскрыть старую рану.

Гилен тихо бросил своим:

— Бейте в левую ногу. Он её щадит. Если зайдёте сбоку – правая рука у него неповоротливая.

Лысый здоровяк прищурился, медленно поворачивая голову.

— В следующий раз помолчи, а? — его голос был низким, словно рычание. — Такие навыки… не афишируют.

Сверху грянул магически усиленный голос, потрясая воздух:

"ДАМЫ И ГОСПОДА! ПЕРЕД ВАМИ – 'ЖАЛО ПУСТЫНИ'! ТРИДЦАТЬ ПОБЕД НА ЭТОЙ АРЕНЕ! СМОТРИТЕ, КАК ОН РАЗОРВЁТ ЭТУ ЖАЛКУЮ ПЯТЁРКУ МЯСА!"

Толпа взревела, сотрясая трибуны. Атмосфера натянулась, как тетива перед выстрелом.

Песок под ногами хрустел, будто перемалывая кости прошлых жертв. Копейщик начал двигаться по кругу, выискивая самых слабых и выбирая первую цель.

Гилен "неуверенно" перехватил меч, изображая растерянность.

Бой начался.

Жало Пустыни медленно развернулся, широко раскинув руки, будто обнимая адское пекло арены. Его спина – нарочито открытая, беззащитная – была презрительным вызовом. Она говорила, словно: "Смотрите, я могу убить вас — даже не глядя".

— СМОТРИТЕ, КТО ПРИШЁЛ УМИРАТЬ! — его голос, грубый и насмешливый, раскатился по арене, как гром. Древко копья с оглушительным лязгом ударило по щиту, и толпа взорвалась восторженным рёвом.

Он не просто дрался – он играл. Не следил за движениями пятерки, не заботился о защите. Он знал, что зрители обожают это бесстрашие, эту браваду, когда смерть дразнят, словно дикого зверя на привязи.

Гилен наблюдал. Его голос, тихий, но чёткий, прорезал шум:

— Не бросайтесь. Он этого ждёт.

Сам он оставался в роли "Пьяного Теневого Волка" – меч дрожал в его руках, словно неспособный удержать даже собственный вес, ноги заплетались, будто подкошенные хмелем. Но за тёмными стёклами очков глаза были холодны, как лезвие, приставленное к горлу спящего.

Двуручник фыркнул, пальцы судорожно сжали рукоять меча.

— Ты о чём? Это шанс!

Он не стал ждать. Его тело на мгновение помутнело – навык ускорения бросил его вперёд, клинок взмыл для удара, сверкая на солнце...

Жало Пустыни даже не обернулся. Он просто шагнул вбок, и меч пролетел в сантиметре от его шеи. Затем – молниеносный выпад. Копьё вошло под ребро двуручника с мягким, страшным хрустом.

— ПРОМАХ! — проревел гладиатор, поднимая тело на острие, как трофей.

Кровь хлынула на песок, алая, почти чёрная под палящим солнцем. Толпа взвыла, обезумев от кровавого зрелища.

Лысый здоровяк и боец с парными клинками переглянулись. В их взгляде мелькнуло что-то – решимость? Отчаяние? – и они рванули вперёд, вспомнив подсказку Гилена.

Лысый бил в левую ногу, тяжёлый кулак с размаху целясь в колено. Амбидекстер с кривыми кинжалами метил в правое плечо, туда, где связки были порваны.

Но Жало Пустыни знал свои слабости. Он резко развернулся, приняв удар лысого на щит, а копьё в тот же миг вонзилось в горло бойца с парными клинками.

— ДВА!

Кровь брызнула фонтанчиком, и прежде чем тело успело рухнуть, копьё уже выдернулось, развернулось и воткнулось в живот здоровяку.

— ТРИ!

Толпа бесновалась, трибуны дрожали от топота. Жало Пустыни даже не стал отряхивать окровавленное копьё. Он вскинул руки, будто принимая поклон, и его голос прокатился по арене:

— СТАВКИ, ДАМЫ И ГОСПОДА! КАК Я ИХ УБЬЮ? ВМЕСТЕ? ПО ОЧЕРЕДИ? МОЖЕТ, ЗАСТАВЛЮ УБИТЬ ДРУГ ДРУГА?!

Зрители вскричали, ставки посыпались, как град. Гилен стоял неподвижно. Его дыхание было ровным, но в груди глухо стучало что-то древнее, нечеловеческое.

"Стиль Пьяного Теневого Волка – не для агрессии. Он для выжидания. Для одного точного удара".

Он медленно перехватил меч, изображая страх, пошатнулся, будто вот-вот упадёт. Но за стеклами очков рубиновые зрачки уже выбрали точку. Шею. Там, где артерия пульсировала под кожей, где один точный удар – и даже тридцать побед не спасут от мгновенной смерти.

Толпа ревела. Жало Пустыни ухмылялся. А Гилен ждал. Песок арены впитал уже слишком много крови сегодня.

Худой парень стоял, буквально растворяясь в собственном страхе. Его ноги дрожали, по внутренней стороне бедер стекали золотистые струйки, впитываясь в ткань штанов. Губы, пересохшие и побелевшие, беззвучно шевелились, а глаза налились стеклянными слезами. Но когда его взгляд упал на "беспомощного" Гилена, что-то внутри щёлкнуло.

— Я… я не сдамся… — прошептал он, и эти слова, тихие, но упрямые, были похожи на последний выдох утопающего. Его пальцы судорожно сжали рукоять меча, поднимая клинок в дрожащую, жалкую пародию на боевую стойку.

Жало расхохотался, и его смех разорвал воздух, как кинжал — громкий, грубый, наполненный презрением. Он тыкнул копьём в сторону дрожащего юнца, будто указывая на особенно забавного шута.

— СТАВКИ БОЛЬШЕ НЕ ПРИНИМЮТСЯ! ВЫБОР СДЕЛАН! — его голос прокатился по арене, заставляя толпу затаить дыхание, затем указал на Гилена. — СЕЙЧАС Я РАЗДЕЛАЮСЬ С ЭТИМ СЛАБАКОМ, КОТОРЫЙ ДАЖЕ СТОЯТЬ НЕ МОЖЕТ! НАСЛАЖДАЙТЕСЬ, ДАМЫ И ГОСПОДА!

Он медленно, нарочито расслабленно зашагал к Гилену, размахивая копьём, как дирижёр палочкой перед началом симфонии.

Первый удар — Жало лениво ткнул копьём, будто прокалывая бочку с вином, а не живого человека. Гилен "споткнулся", упал на колени — и его щит, словно сам по себе, отбил удар с глухим лязгом. Второй удар — Жало ухмыльнулся, занёс копьё для эффектного удара сверху, чтобы рассечь этого жалкого "неудачника" пополам…

Но Гилен "потерял равновесие", споткнулся, чуть не упав вперёд — и его меч, словно сам собой, вошёл прямо в горло Жалу Пустыни.

А потом — кровь. Много крови. Гилен изображал ужас, выдёргивая меч — но на самом деле развернул лезвие, усугубляя рану. Даже если бы лекари кинулись к Жалу сейчас — ничего бы не вышло.

— О-о-о… я… я не хотел! — забормотал он, отползая от дергающегося тела, глаза за очками широкие, полные "ужаса".

Жало Пустыни захрипел, захлебнулся собственной кровью — и затих. Сначала тишина. Гробовая, леденящая, нарушаемая лишь лёгким шелестом ветра, несущего запах крови и страха.

Потом — шёпот.