Рубины леди Гамильтон

Вика слушала ее, раскрыв рот. Чего она совершенно не ожидала от матери, так это таких подробностей, особенно высказанных в столь резкой форме.

– Откуда ты все это знаешь?

– Сама ездила, когда тебя растила. Я всю жизнь проработала в школе и отлично изучила все прелести ее коллектива. В школах одни бабы работают, а это ненормально. Им ведь даже нарядами своими похвастаться не перед кем, а энергию-то выплеснуть хочется, вот они и плетут всякие интриги. Но в школе-то еще ничего, потому что потом все по домам расходятся, где у каждой училки – своя жизнь. А лагерь – это же как подводная лодка: три месяца вокруг тебя – одни и те же лица. И далеко не всегда самые приятные.

Старые грымзы лебезят перед начальством. Как правило, они работают в паре с девочками-студентками, и этих же девочек постоянно подставляют. Чтобы от них не избавились, как от ненужного балласта, им непременно надо показать начальству, какие они нужные и незаменимые: они, мол, болезные, пашут, в то время как молодая поросль бездельничает. Делается это как бы невзначай, и выглядит все так, словно они действуют из благородных побуждений. Подходит грымза к замдиректора и говорит: «Вы уж не ругайте мою Ирочку, если на пляже ее застанете. Девочка молодая, ей искупаться хочется, а я уж с детьми сама управлюсь, я привыкла, отчего же мне не управиться – двадцать пять лет опыта!» И замдиректора кивает: ах, какая же светлая вы душа, Вероника Селиверстовна, на таких, как вы, весь лагерь держится; а сам на ус наматывает и Ирочку на карандаш берет. А Ирочка эта впервые за всю неделю на озеро вырвалась. Она детей спать уложила, плакат нарисовала, сценку к конкурсу подготовила. Грымза-то ей сама к озеру сходить и предложила, завидев издалека, что начальство в их сторону направляется.

Грымзы, словно колорадские жуки, губят листву, которая их кормит. Дети их не любят потому, что грымзы ими не занимаются, и все, что они умеют, – это кричать. Они перекладывают на молодых напарниц всю работу, в то время как сами «пишут планы». Вся их деятельность сводится к присутствию в тех местах, где бывает руководство лагеря, – они водят детей в столовую, сидят с ними на концертах, и то, до той лишь поры, пока зал не покинет директор лагеря вместе со своим заместителем. Старые грымзы – великолепные имитаторы кипучей деятельности и непревзойденные подхалимы.

Старые грымзы не любят грымз помоложе, и это чувство взаимно. Ни одна молодая грымза не станет работать в паре с грымзой старой. Они и пальцем не шевельнут друг вместо друга. У молодых грымз работа отлажена в тандеме со своими проверенными боевыми подругами. Работают они только со старшими отрядами или со средними, но никогда – с младшими, потому что малыши крайне несамостоятельны и требуют по отношению к себе повышенного внимания. Первые дни молодые грымзы дрессируют своих подопечных, с тем чтобы в последующем они не мешали им отдыхать, а именно, не создавали проблем. За это детям позволяется все, кроме того, что вызывает недовольство лагерного начальства. Им можно хоть курить и головой о стенку биться, но так, чтобы об этом не узнало начальство и позже не предъявили претензий родители. Дети охотно включаются в игру под названием «очковтирательство». В итоге довольны все: дети – вседозволенностью, воспитатели – избавлением от хлопот, начальство – образцовым порядком и работой педагогов. Особого внимания заслуживает лагерное творчество. Ежедневно проводятся концерты и конкурсы, где демонстрируются таланты юных поколений. Это всевозможные поделки из всех мыслимых и немыслимых материалов: игрушки из картона, пластилина, шишек, веточек, камешков, мусорных отходов. Это рисунки на асфальте, красками, карандашами – на ватмане, фигурки, вылепленные из пляжного песка и из еловых иголок, венки и букеты, называемые «фестиваль лета». Это «дефиле» в одеждах из лопухов и листьев папоротника. Это бесконечные сказки на новые и старые лады. Это переделанные и инсценированные песни. Это, наконец, бессонные ночи девочек-студенток, которые рисуют, лепят, подбирают в лесу и на хоздворе любые материалы для этих чертовых фестивалей. Они бьются изо всех сил на репетициях «Колобков» и «Красных Шапочек», пытаясь разучить с Васей или Машей полторы фразы, которых все равно никто слушать не станет, потому что все ждут выступления старших отрядов. А малышня никому, кроме директора лагеря, не интересна, для них и время-то на концерте выделяется по минимуму, чтобы они не утомляли взрослых своим творчеством.

Старшие отряды к выступлениям готовятся с энтузиазмом. Это их площадка самовыражения. Воспитатели, то бишь молодые грымзы, самозабвенно подбирают реквизит и музыкальное сопровождение, переписывают уже готовые сценарии, приближая их к лагерным реалиям, чтобы все узнали популярного хулигана, Колю из второго отряда, или всеобщего любимца, физрука Геннадия Михайловича. Это играет на публику и всем нравится. Коля из второго отряда на пародию не обидится, напротив, он будет гордиться собственной популярностью. Геннадий Михайлович тоже не обидится. Он вообще парень не обидчивый, ему всего-то двадцать три года, и по отчеству его зовут только в лагере, ибо так положено. Геннадий Михайлович, услышав свое имя со сцены, обернется к залу и, краснея от удовольствия, театрально поклонится. У него и так от поклонниц отбоя нет – он же единственный, не считая сторожа Петровича, мужчина в лагере. С ним и так флиртует весь педсостав, включая уже немолодых грымз помоложе, на его физруковскую шею и так гроздями вешаются девочки-студентки и воспитанницы старших отрядов. После концерта даже малышня будет кричать вслед физруку какую-нибудь крамольную фразу из сценки, не понимая ее смысла.

За успешные выступления отряды получают призы – какие-нибудь экскурсии и грамоты. Но не это главное. Главное, они выступили и выделились, самоутвердились. Подросткам это нужно, как воздух. Их воспитатели получили похвалу от руководства лагеря и тоже самоутвердились – они молодцы, они лучшие, они – гениальные педагоги и мегатворческие личности! Ведь все знают, что это они придумали сценку, слова из которой цитирует теперь весь лагерь, и это они так удачно подобрали музыку, которая после искрометного танца с подушками стала гимном смены.

– Неужели в лагерях не бывает нормальных педагогов?

– Бывают, но крайне редко. Они ездят в лагеря потому, что любят детей и свою работу, а людей, любящих свою работу, вообще мало на свете. Обычно это женщина средних лет со своим ребенком. Ее ребенок находится в отряде наравне с остальными детьми, и к остальным детям она тоже относится, как к своим собственным. Такая женщина и напарницу-вожатую, если та моложе нее, воспринимает, как свою дочь. Заботится о ней, отпускает и, случись что, заступается за нее перед начальством. Начальство таких ценит, но делает это тихо, без дифирамбов и наград перед всем лагерем, потому что награждать их вроде бы и не за что – они не участвуют во всеобщей показухе, и поэтому результаты у них всегда реальные – чуть выше среднего, а не приукрашенные, как у остальных.

– Ой, мама, так все было сто лет назад! Теперь все по-другому, – оптимистично заявила Вика.

– Ну да, по-другому! Есть вещи, которые не меняются. Впрочем, поезжай, сама убедишься.

Конечно же, мама сильно сгустила краски. Лагерь, спрятавшийся на берегу живописного озера, был прелесть каким хорошеньким. И его сотрудники, с которыми Вика уже успела познакомиться в электричке, показались ей очень милыми и приветливыми людьми. В эти уходящие майские дни их, педагогический состав – вожатых, воспитателей, кружководов, – везли в лагерь для прохождения инструктажа, для знакомства друг с другом и с местом, чтобы они могли приступить к работе уже подготовленными.

На привокзальной площади ждал автобус, арендованный руководством лагеря. Всех подгоняла старшая вожатая Татьяна Игоревна – бойкая, с обширными телесами дама с оранжевым флажком в пышной руке. Полнота маскировала ее возраст, колебавшийся в пределах от двадцати пяти до тридцати пяти лет.

– Та-ак! Поторапливаемся на посадку, – гаркнула она.

У Вики, оказавшейся на сиденье рядом с Татьяной Игоревной, зазвенело в ушах. Несомненно, старшая вожатая – педагог со стажем. Толпа немедленно подчинилась ей, и все поспешили войти в автобус.

Ехали около часа, сначала по шоссе, затем по грунтовой дороге, по обе стороны которой раскинулся лес. Вика прикинула, что, если ей придется покидать лагерь досрочно, то добраться до города без заказного автобуса сложно, а рейсовые здесь не ходят. «Что это я о грустном думаю? – поймала себя на этой мысли Вика. – Мало ли что мама наговорила! Ей просто не везло с лагерями. А здесь, наверное, так хорошо, что уезжать вообще не захочется».

Когда они приехали и выгрузились из автобуса, Татьяна Игоревна велела всем следовать за ней на главную и единственную лагерную площадь.

– Это центральный корпус, в котором расположены столовая и актовый зал, – показала она рукой на двухэтажное здание на площади. – А это – административный корпус, – указала она на строение поменьше, примыкавшее к центральному зданию. – В нем будет находиться руководство лагеря, там же проходят ежедневные планерки.

На этот раз Вика предусмотрительно отошла в сторону. Она обратила внимание, как реагируют на это сообщение присутствующие: одни внимательно, другие вовсе не слушают, а стоя в сторонке, о чем-то разговаривают между собой. «Грымзы помоложе», – вспомнила она определение матери.