Рубль – не деньги

10 ноября 1983 года я развелась с мужем. Эта история отдельная и многотрудная. Только в процессе развода я поняла, что выйти замуж – дело плевое, а вот развестись – почти невозможное. Выйдя из суда, я долго стояла у дверей осчастливившего меня (как мне тогда казалось) учреждения и соображала, чем бы таким сбить отвратительную оскомину после тяжбенного процесса. Решила, что надо напиться. И позвонила одноклассникам.

Эта парочка моих друзей поженилась после школы, но виделись мы не часто, так как они уехали в Уссурийский край по распределению. Сейчас они были в отпуске, и я подумала, что утешать и веселить меня после развода – их прямая обязанность и священный долг. Слава богу, они думали так же, и уже через три часа мы сидели в густо заполненном зале ДК им. Ленсовета на концерте в честь Дня советской милиции.

Но концерта было мало – там же не напьешься… И мы поехали в гостиницу «Карелия». Валютный гриль-бар. Что может быть лучше, увлекательней и запретней в 1983 году?

От гнусного состояния у меня появился невообразимый кураж. Мы вкусно ели, много пили, а потом – в качестве художественной части – я сорганизовала танцы для западных немцев, сидевших по соседству, хотя в гриль-баре танцы, как таковые, не были предусмотрены вообще. Во время танцев я упрямо втюхивала немцам, что я из Лос-Анжелеса. Идиоты фээргэшники верили.

В разгар веселья меня пригласил приятный молодой человек в вельветовых брюках. Поскольку он все время молчал, то понять, кто он – немец или русский (а может, как и я, «из Лос-Анжелеса») – было невозможно. Возможность появилась к завершающему туру: он предъявил мне красную книжечку. Сомнений не было. Через двадцать минут мы дружно сидели в комнате под лестницей, где со стены на нас укоризненно и с прищуром смотрел Дзержинский.

Кураж, правда, еще не пропал. Мы бодро продиктовали свои анкетные данные, а Лешка еще успел помитинговать в защиту советских офицеров, которые, не щадя живота своего, служат в непосредственной близости от китайской границы, а значит, и имеют право на отпуск (по Конституции) и выпивку в валютном баре (по этическим соображениям).

Трудности наступили в тот момент, когда мой партнер по танцам в вельветовых брюках, подозрительно щурясь (мало мне одного Дзержинского), спросил:

– А почему вы говорили по-английски?

– Потому что я не знаю немецкого.

– А английский знаете?

– Знаю.

– Откуда же? – он считал вопрос провокационным.

– Учила в школе. И в институте. Государственные курсы закончила, наконец.

– И по работе ей нужно, – встрял, не удержавшись, Лешка.

– Ну, и где же мы работаем? – ехидно поинтересовался «вельветовый».

Лешка гордо выпятил грудь:

– В магазине «Академкнига», в отделе «Антикварные книги на иностранных языках». Товароведом.

– Да-а-а… – протянул «вельветовый».

Через неделю я в «Академкниге» уже не работала.

Коммерсант

Есть люди, к коммерции совершенно неприспособленные. Это и понятно – не каждому дано. Но тогда и стараться нечего, надо сразу идти по назначению, то есть в любой вуз, кроме торгового, и не рыпаться.

С Вовкой сначала так и было. Он поступил на матмех и успешно проучился аж два курса, но вдруг на третьем году в голову ему пришла блестящая (он в этом был уверен) идея – бросить университет. Идею он срочно начал воплощать в жизнь. Ушел с матмеха и в том же году поступил в Ленинградский торговый институт, здраво рассудив, что от математики прибыли никакой, а вот специальность технолога пищевой промышленности в условиях устойчивого дефицита продуктов – полное эльдорадо.

Учиться было легко и комфортно. Впереди маячила летняя практика, которая помогла бы разжиться дармовыми продуктами.

Рабочее место практиканту Соловьеву деканат определил в ларечке на площади Стачек сроком на два месяца. Погода радовала, перспективы завораживали. И душа пела. Пела о том, что с его математическими способностями подзаработать – дело плевое. В первый же день для продажи поступили сливы. Расторговался Вовка быстро и с шуточками, но подсчитывая выручку, с удивлением обнаружил, что не достает 15 рублей.

– Не беда, – подумал он, – первый блин комом, завтра наверстаю.

Завтра слив уже не было – была бочка с солеными огурцами. Вовка взвесил запечатанную бочку, сверился с накладной и расписался. Пора было приступать к работе.

Изодрав руки в кровь и весь облившись рассолом, Вовка открыл бочку… Огурцов там была ровно треть – остальные растворились. Это была слизкая соленая труха, которую продавать было, конечно же, нельзя, но и сдать тоже – поздно, расписался.

Доплатив деньги из собственного кармана, Вовка слегка загрустил. Утешало только то, что впереди было два месяца.

Спустя три недели вся наличность была потрачена на восполнение выручки. Субсидий не предвиделось, а мысль о поступлении новой партии товара отдавалась в сердце и голове звонкими молоточками. По ночам мучили фруктово-овощные кошмары. Еще неделю спустя, не выдержав этой пытки, Вовка занял денег у соседей по квартире. Денег хватило на липовый больничный и билет в Евпаторию, где жили родители.

К 1 сентября отъевшийся и отдохнувший, он вернулся в Ленинград, чтобы продолжить занятия в столь вожделенном институте. И занятия шли. Вовка сдавал экзамены, но на время производственной практики он неизменно покупал больничный лист, с указанием почти смертельного диагноза, и билет в Евпаторию.

Рухнуло все в одночасье – он получил диплом. По распределению оказался в пригородном ресторане первой категории в должности шеф-повара. Мечты о наживе давно уже не посещали: каждый вечер в ресторан приезжали друзья, бывшие сокурсники и просто знакомые. Кормил он их за свой счет – мимо кассы. И еще давал с собой продукты и выпивку – тоже мимо кассы. Человеком он был широким.

Через три года, положенных для молодого специалиста, когда уже все осточертело, Вовка принял очередное судьбоносное решение. Наскоро женившись в четвертый раз, он эмигрировал в Израиль, – благо, мама была еврейкой, а следовательно, по законам Земли обетованной, он был евреем. Вот где можно было развернуться! И он развернулся…

Через год однокурсникам пришло письмо. В нем Соловьев сообщал, что устроился весьма прилично. Купил домик на Голанских высотах – правда, денег назанимал у половины Израиля. Друзья покивали, порадовались… Смущало только одно: они достоверно знали, что на Голанских высотах (в районе военных действий с Палестиной) жилье давали бесплатно и даже приплачивали. А ведь ему еще отдавать деньги половине Израиля…

Пятнадцать копеек

Сентябрь в том году выдался совершенно мерзкий. И это удручало – в первую очередь потому, что моя дочь шла «первый раз в первый класс».

Первое сентября было еще более или менее: холодновато, конечно, но дождь пошел, слава богу, когда линейка уже закончилась. Все последующие дни – сплошная мокрота и грязь. На текущую учебу это не влияло, но ведь ребенку нужно еще и погулять, и какими-то внеклассными делами заняться. Школьными науками моя Ксюшка не особо себя обременяла, приходила домой, усаживалась за лакированную парту, которую мы купили ей вместо письменного стола, открывала любой учебник на произвольном месте и говорила одну и ту же фразу: