Рубль – не деньги

– В самолете рейса Ленинград-Краснодар заложена бомба.

После этого судьбоносного заявления она резко выдохнула и повернулась лицом к залу. За ее спиной стояли двое милиционеров и двое в штатском. Для полноты картины не хватало только наручников.

Катины круги ада начались со спецкомнаты. Она все еще думала, что если ее шутку в аэропорту не оценили, то уж простить должны в любом случае – это ведь так невинно, да еще весело и находчиво! Однако, кроме нее самой, никто так не считал. Находчивость бедняжки не оценили и в положение не вошли. Игривая Катюша оказалась сначала в милиции, потом в Большом доме, а еще, чуть позже, – в СИЗО № 4 на ул. Лебедева. Искать ее и носить в следственный изолятор чай и сигареты было некому: Измайлова была из замордованного городка в Сибири. Правда, ей удалось переправить записку Владимиру – больше было некому. В крошечном клочке бумаги, свернутом треугольником, как фронтовое письмо, арестованная Катя сообщала о своем местонахождении.

В изоляторе было душно и холодно одновременно, а народу скопилось, как на первомайской демонстрации. Все кашляли, отплевывались, втихую курили и спали по очереди, поскольку места было катастрофически мало. Время от времени Катю выводили в кабинет к следователю, где ее пытались уговорить сознаться в связи с террористами, но фокус не удавался: всякий раз Катюша только горько плакала и рассказывала о своих трепетных чувствах к Владимиру и о том, как он любит «кисью в шоколаде». Следователь закатывал глаза и мечтал только об одном – чтобы Измайлову уже либо осудили, либо выпустили. В перерывах, за чаем, он грозился коллегам, что сам устроит ей побег.

Через месяц состоялся суд, на котором вдруг появился виновник торжества Володечка. Радости Катерины не было предела! Счастье видеть любимого не помешали ни бурные слезы, лившиеся из ее глаз, как в индийской мелодраме, ни присужденные ей три года отбывания в колонии общего режима.

Последующая жизнь Измайловой протекала в Мордовии, где она резво строчила пододеяльники. Возлюбленный приезжал на свидания. Жизнь была полна. Через год – в связи с внезапно организовавшейся беременностью – Катя подала на УДО. То ли «интересное положение», то ли время, проведенное за швейной машинкой в колонии, то ли слова Владимира при встрече на воле: «Я сделал для тебя все что мог» дали совершенно неожиданный результат и развернули жизнь арестантки Измайловой на сто восемьдесят градусов. Выйдя из дома, где ее, как выяснилось, не ждали, она направилась прямиком в Центральные железнодорожные кассы, взяла билет до Краснодара на ближайший поезд (скудных денег хватило на плацкарту) и отправилась к родителям теперь уже бывшего возлюбленного. Впервые задумавшись Катя ясно ощутила несправедливость, которая коснулась ее. Но ребенок-то был ни при чем! Пустота в душе, оставленная Владимиром, не должна быть вакантным местом, – решила будущая мать и занялась вплотную устройством жизни еще не родившегося младенца.

В поезде было Жарко. Она пила воду в вонючем туалете из-под крана, а спала без постельного белья, так как на него не было денег. Зато не голодала: угощали хлебосольные соседи. По прошествии полутора суток выйдя в пыльное южное марево, Катя пошла от вокзала пешком, уговаривая себя, что в ее положении ходить полезно. Ноги подгибались и хотелось есть. Проходя мимо фонтана она зачерпнула ладошкой теплой воды и с жадностью посмотрела на отливающих бензином рыбок. Через два часа Измайлова нашла нужный адрес: дом был похож на пятиэтажки в Купчино. И ободранная детская площадка рядом тоже напоминала Ленинград. Лифт работал только грузовой, но какая разница, если он везет!

Двери открыл плотный лысоватый мужчина и очень удивился.

– Вам кого?

– Вас, – сказала Катя, и от усталости, радости, неопределенности из ее глаз брызнули слезы.

Из глубины квартиры женский голос позвал: «Славик! Кто там?», и в коридоре появилась миниатюрная, несмотря на возраст, женщина. Ее голова была обмотана махровым полотенцем. А Катя все плакала… Женщина с тюрбаном отодвинула мужа и не говоря ни слова втянула ревущую девушку в коридор, прихлопнула входную дверь.

– Ты нам тут всех жильцов распугаешь! Сейчас же вытри слезы и говори, что тебе надо.

– Я… я…я – начала заикаться Катя и вдруг стала крениться вбок, словно у нее отказали ноги.

Женщина крепко взяла ее под спину и скомандовала:

– Славик, стул! И воды из кухни! – А потом сдернула с себя еще влажное полотенце и стала протирать им Катино лицо, то разговаривая сама с собой, то отдавая распоряжения. – Так, реветь прекратили, глубоко вдохнули… Неси что-нибудь сердечное! Э, да ты, мил моя, с животиком… Не надо сердечное! Славик, чай поставь! Кто тут у нас? – И уже, обращаясь к Кате:

– Ты же не воровка?

Измайлова заплакала еще горше.

Хозяйка дома сердито притопнула.

– Кончай сырость разводить! Встала, пошла в комнату!

За большим круглым столом, с чашкой чая в руках, Катя немного опомнилась и сообщила свое имя.

– А ты откуда?

– Из Ленинграда.

– Опаньки! – отреагировал полулысый Славик. От Вовки, что ли?

– Почти, – призналась Катя.

– Значит, так, – вмешалась мама Владимира, гораздо более прозорливая, чем отец. – Иди в ванну, умойся, ты наверняка голодная. Ведь ты с поезда к нам?

Катерина не только умылась, но залезла под душ, благо чужое полотенце все еще держала в руках, а когда вышла в комнату, на столе уже лежала скатерть и стояли давно забытые домашние яства. От запахов кружилась голова и щекотало в носу.

– Ну, а теперь давай с самого начала. Как тебя зовут? – Спросила хозяйка, когда гостья отвалилась на спинку венского стула.

– Катя Измайлова.

– Замечательно. А меня – Мира Мироновна. Это папа Володи, Владислав Игнатьевич. Рассказывай, зачем пожаловала. Только не ври.

И Катерина, как на духу, поведала свою грустную историю, даже про жуткий поезд «Ленинград – Краснодар» не забыла упомянуть. Ответное слово взял военный прокурор, по совместительству папа.

– Ты, конечно, дура. И не перебивай! Ради парня так вляпаться, чтоб еще и на зону угодить, это совсем без головы нужно быть.

– А… – сказала Катя.

– Б, – передразнил Владислав Игнатьевич. – Молчи лучше. Я своего сына не защищаю, но вы друг друга стоите. Ты чего хочешь, за Вовку замуж?

Катя радостно закивала.

– Вот уж не посоветую…

– Она к тебе не за советом приехала, – вмешалась Мира Мироновна. – Правда, девочка?

Та опять принялась кивать.

– Что ты все головой, как лошадь, прядаешь?! – возмутился несостоявшийся свекор. – Разбирайтесь тут сами, я пойду коньяку выпью, – и вышел из комнаты.

– Славик, лучше водочки, а то давление упадет, – вслед ему посоветовала Мира Мироновна и поплотнее села на стуле. – Я так понимаю, что идти тебе некуда и ты хочешь какое-то время пожить у нас?

Теперь Катя не могла остановиться кивать и вела себя, как китайский болванчик.

– Только я тебя предупреждаю, что мы через некоторое время отсюда уедем. Не кивай! Ты-то без нас куда денешься?!

Катерина успела чуть запрокинуть голову, как Мира Мироновна тихо простонала:

– Господи, это же балаган какой-то… Иди переоденься, я тебе здесь постелю.

Вещей, естественно, не было никаких – разговор утратил смысл. Ночьюв спальне между супругами Вольновыми шло оживленное обсуждение произошедшего, а попросту говоря, подбор вариантов на тему, что делать со свалившейся на голову гостьей.