Рукопись в кожаном переплете

— Витя! — испуганно крикнул Петр Васильевич. — Не смей лезть в глубь щели! Сейчас же назад!

— Бу-бу-бу! — донеслось откуда-то из глубины пещеры.

— Вот же неслух! — рассердился Петр Васильевич. — Давайте, ребята, подтолкните меня, я полезу за ним.

Но лезть ему не пришлось. Под сводом мелькнули Витькины ноги. Пятясь, он выполз из щели и стал спускаться вниз.

Петр Васильевич был очень сердит и ни о чем не расспрашивал Витьку. Сам же он только и сказал:

— Щель метров десять, а дальше уступ вниз. Невысокий. И опять пещера, конца не видать, с отростками.

— Все марш к выходу! — скомандовал Петр Васильевич. — Тоже мне, отростки…

В лагере нас ждал гость — высокий худощавый старик с окладистой седой бородой и глазами-щелочками. На старике была форменная тужурка и фуражка с темно-зеленым околышем, на котором поблескивали два перекрещенных дубовых листка.

— Здравствуйте! — сказал гость и улыбнулся. Щелочки-глаза совсем исчезли в морщинах, которые тонкими лучами разбежались к вискам. — Вот пошел в обход участка, да и набрел сюда непрошенно-негаданно. Больно много мне Ленька про вас чудес нарассказал.

Мы поняли, что это Ленькин дед Фома, здешний лесник. Все уселись у костра. Ветка повесила над огнем наш большой чайник, а Петр Васильевич достал из своего рюкзака бутылку с яркой, блестящей этикеткой.

— Настоящий кубинский ром, — шепнула мне Ветка. — Папе его прислал один его большой друг, прямо из Гаваны.

Я с уважением поглядел на бутылку.

— Значит, пещёрами интересуетесь — спросил дед Фома. — Хорошее дело, азартное, можно сказать.

— Почему азартное — поинтересовался Гаррик.

— Как почему? Что в пещёре может быть окромя летучих мышей? Клад может быть. Атамановы клады здесь в горах не в одном месте оставлены. Я сам в молодости искал их, был грех. Многие искали. Только не простое это дело. Да и пропасть в иной пещёре можно. Заплутаешься — и все. Вот про ту, в которую я Леньке наказал вас повести, старики сказывали, будто запрятал в ней бочонки с серебром разинский атаман Федор Шелудяк, когда последний раз от Симбирска плыл к Астрахани. И казаков оставил караулить тот клад…

Значит, Ленька заранее знал, где пещера! Ему дед объяснил, как найти ее. Вот хитрюга рыжий! А еще насмехался: «Искать надо умеючи!»

Мы посмотрели на Леньку. Он сделал вид, что очень заинтересован буксиром, который тянет по Волге баржу. Однако так покраснел, что даже веснушки исчезли.

— Ке барбаридад [36] , Ленька! — возмутилась Ветка и ткнула его в бок.

— Небось и ты испанский тоже пораньше нашего проходить начала. А задаешься, — не остался в долгу Ленька. — Ла чика де чата! [37]

36

Какое нахальство.

37

Курносая девчонка.

— О чем это вы? — не понял дед Фома.

— Не обращайте внимания, незначительные прения, — усмехнулся Петр Васильевич. — А как вы думаете, глубоко уходит эта пещера, или она невелика по размерам?

— Как невелика! — дед Фома даже обиделся. — Да это может, самая что ни есть большая пещёра во всех горах! Только она обвалом закрытая. Старинный обвал, лет сто назад сделался. Тогда, сказывают, и склон оврага ополз, а на рынке [38] вроде дыры в земле приключилось. По весне в ней талая вода собирается. Целое озеро.

38

Водораздел между двумя оврагами.

— Карстовая воронка, — пояснил Петр Васильевич.

— Вот-вот, вроде, так ее называют. В общем, провал в земле. Видно, пещёра обрушилась, а земля-то и ушла туда. Но, сказывают, можно пройти Шелудякину пещёру, мы так ее зовем. Есть, говорят, ход. Только сам я не пробовал, врать не стану…

Дед Фома попил с нами чаю, похвалил кубинский ром, которым угостил его Петр Васильевич, и, наказав Леньке «не баловать», попрощался и пошел вдоль Волги по бечевнику [39] .

39

Узкая береговая полоса, по которой когда-то бурлаки ходили бечевой.

На закате мы спустились к реке, чтобы искупаться. Было тихо и очень тепло. Полоска зари совсем уже погасла, небо сделалось темно-синим, и на нем одна за другой загорались неяркие вечерние звезды.

У отмели стояла небольшая лодка. Двое рыбаков, сидя на корточках, разводили костер.

— Можно покататься — спросила их Ветка.

— Можно, — ответил один из рыбаков. — Только, чур, недалеко и с кем-нибудь из ребят, а то весла тяжелые.

— Генка! — крикнула мне Ветка. — Поплыли?

Я оттолкнул лодку и, перепрыгнув через банки [40] , сел за весла, Ветка устроилась на носу. Весла и вправду оказались тяжелыми, неудобными. Я бросил их и улегся на корме. Течение медленно тянуло лодку вдоль берега. В темной спокойной воде застыли перевернутые горы. Из-за их черного гребня высунулся краешек луны. Серебряные дорожки скатились на воду. Мне даже показалось, что они зазвенели. Ветка неподвижно сидела на носу лодки, повернувшись ко мне вполоборота. На фоне посветлевшего от луны неба четко вырисовывался ее силуэт. Слегка курносый нос и волна густых волос, перехваченных у самого затылка.

40

Лодочные сиденья.

Я на секунду зажмуривал глаза и тут же с невольным испугом открывал их: а вдруг кроме меня в лодке никого не окажется! Но Ветка сидела на носу. Я вновь закрывал глаза. И тогда надо мной сразу же начинал шуметь соленый бриз, губы запекались от нестерпимой жажды, и где-то вдали, громко перекликаясь, летели к спасительному берегу острокрылые морские чайки…

Глава 16. Энрике Гомес — спутник Олеария. Страна снега и медведей. Великая река. И здесь есть белые звери

В этот вечер у Петра Васильевича было очень хорошее настроение. Заложив руки за спину, он стоял на краю нашей полянки и, глядя на серебряную от луны Волгу мурлыкал под нос свою излюбленную песенку:

В флибустьерском дальнем синем море Бригантина поднимает паруса…

Потом он хмыкнул себе под нос и пробормотал:

— Федор Шелудяк, хм… да, тьма веков… Интересно…

Что именно ему было интересно, мы, конечно, не спрашивали, потому что было видно — Флибустьер ничего не скажет. У него сейчас какие-то свои, «взрослые» мысли, которыми он не станет делиться с нами. Спать не хотелось. Чай пить тоже не хотелось. Вовка подбросил в костер сухих веток и дернул Гаррика за рукав: