Рукопись в кожаном переплете

— Будем спать, — решительно сказал Витька. — Все равно скоро стемнеет, а остатки батарейки и спички надо беречь.

Ручей натащил в пещеру немного хвороста. Часть из него была полусухой. Мы развели маленький, величиной с ладонь, костерчик.

— Может, дым заметят, — сказал я.

Но дым потянуло в глубь пещеры. Мы вздохнули и, постелив куртки, легли, тесно прижавшись друг к другу. Ветка посредине, а мы с Витькой по краям.

Сон пришел сразу. Ему не помешали ни голод, ни тревога, ни писк и суетня летучих мышей.

Проснулись мы под утро. Было холодно и сыро. Ветка, сжавшись в комочек, сидела на камне и грустно смотрела в одну точку. Глаза у нее были красные.

— Костерчик бы развести… — сказал я.

Но хвороста больше не было. Витька хмуро оглядел пещеру.

— Чего сидеть сложа руки! — Он решительно тряхнул головой. — Надо идти на разведку. Может, где-нибудь в соседних коридорах есть такой же выход, как этот. — Он кивнул головой в сторону щели. — Ты, Ветка, сиди, а мы с Генкой пойдем.

— Ой, мальчики! И я с вами. Мне одной страшно.

— Чего там страшно? Здесь же светло. Оставайся, оставайся! Тебе надо силы беречь. Мы по-быстрому…

Ветка нехотя согласилась.

— Только не заблудитесь, пожалуйста, а то я здесь умру от страха.

— Не заблудимся, не бойся…

Закрепив шпагат, мы углубились в один из коридоров. Он шел слегка под уклон и без конца разветвлялся. Во все концы уходили щели и черные пугающие дыры, похожие на лазы. Никакого смысла не было петлять по ним. Мы уже собирались возвращаться, когда я заглянул в один из боковых коридоров. Он оказался очень коротким. Фонарик осветил его ровно срезанные углы. Дальше был мрак.

— Похоже на зал, — сказал я Витьке, выключая фонарь. — Глянем?

— Давай, только побыстрей.

Мы ощупью добрались до конца коридора и вновь включили фонарик. Его бледный луч тускло осветил какие-то странные предметы, лежащие у стены. Скорее всего, это были крупные камни и сваленные в кучу жерди.

Мы подошли поближе. Я снова включил фонарик и остолбенел. Витька с силой схватил меня за плечо.

— Бочонки! — прошептал он хрипло. — Бочонки с серебром… Шелудяк…

У стены действительно стояли бочонки. А жерди оказались громадными ржавыми пищалями [42] , которые лежали перед бочонками на истлевших шкурах и каких-то лохмотьях. Отдельно была свалена груда медных шлемов две небольшие пушки и с десяток кривых сабель.

Мы подняли одну из них, и Витька попробовал открыть ею бочонок. Клинок скользнул по дереву, откалывая маленькие острые кусочки. Я подобрал один из них.

— Вроде застывшей смолы. Точно. Бочонки облиты смолой?

42

Старинное фитильное или кремневое ружье с длинным стволом.

— Зачем это? Серебро ведь не ржавеет.

Я увидел лежащий вместе с саблями тяжелый боевой топор. С его помощью дело пошло веселее. Вскоре мы окончательно расковыряли бочонок. Витька запустил в него руки и вынул горсть какого-то черного сухого порошка.

— Что это? — спросил я.

— Порох! Ну, конечно, порох! Потому бочонки и залиты смолой. Нет здесь никакого серебра. Это арсенал! Повстанческий арсенал!

— Что будем делать?

— Ломай бочонок до конца! — скомандовал Витька. — Он отлично будет гореть. Лучше всякого факела. Набирай в карманы пороху, бери пищаль и идем.

— Зачем брать пищаль — возмутился я. — В ней целый пуд веса. Ты что, на летучих мышей решил охотиться?

— Бери, говорю! — радостно заорал Витька. — Бери, Генка-тарабенка! Неужели не сообразил?

Честно говоря, я ничего не сообразил. Ну, бочонок — это, скажем, факел. А пищаль к чему? Порох зачем?

— Чудак, вот чудак! — продолжал кричать Витька. — Она же длинная, пищаль-то, мы высунем ее через щель и будем палить. Будет гром на все Заволжские горы. Нас услышат не то что в лагере, а даже дома, в городе. Понял? Тащи пищаль! Даже две!

Вот это Витька! Ай да Фидель! Я никогда не додумался бы до этакой штуки.

Мы набили карманы порохом, взяли топор, две пищали и остатки медвежьей шкуры. Нагрузившись как верблюды, тронулись в обратный путь…

Усевшись на медвежьей шкуре поближе к свету, мы все втроем принялись изучать конструкцию пищали. И вот здесь, если б не Ветка, ничего бы у нас не получилось.

— Мой папа, — заявила она, — очень хорошо разбирается в старинном оружии. Он…

— Кандидат исторических наук… — вставил Витька ехидно. Но Ветка даже бровью не повела.

— Он мне много показывал и объяснял про разное оружие. Это крепостная пищаль очень крупного калибра. Фитильная. Русской работы. Вот по-славянски что-то написано. Заряжают ее так: в ствол насыпают порох, забивают его пыжом, с помощью этой вот железки-шомпола. Потом закатывают пулю. Вот эта ямка, что в начале ствола, — запал. В него кладут щепотку пороху, зажигают фитиль и спускают курок. И тогда — трах-тарарах!

— А где же фитиль?

— В зажиме курка.

— Его здесь нет.

— Будет он тебе триста лет здесь лежать, — возмутилась Ветка. — Погляди, что от шкуры осталось. А ты хочешь, чтобы фитиль уцелел.

— Ну, а где мы его возьмем в таком случае?

Неужели из-за фитиля все сорвется! Мы уже даже примерили пищаль к щели. Она чуть-чуть не доходила до наружного края. Все шло отлично, и вдруг этот фитиль!

— А если… — Витька поскреб затылок. — Если укрепить пищаль в щели камнями, а порох поджечь спичкой или угольком, а, пепчики!

Это был отчаянный план, но у нас не оставалось другого выхода. Мы начали заряжать пищали.

— Ветка, а сколько пороху сыпать?

— Сыпь побольше, чтобы громче было.

— А ну как разорвет? Она ведь ржавая. Э, ладно! Две горсти хватит?

— Хватит!..

Вместо пыжей мы забили в ствол куски медвежьей шкуры. Пищаль высунули в щель и стали подпирать ее со всех сторон камнями. Когда все было готово, Витька крикнул:

— Прячьтесь! По интервентам — огонь! — и поднес к запалу тлеющую палку.