Рулетка еврейского квартала

– Все в порядке, леди. Секунда, и меня нет, – и приготовился дать деру.

– Погоди, – остановила его Инга, – ты ведь надеялся добыть пару баксов? Ведь так. На, вот возьми!

И Инга протянула ему выдернутый ею небрежно из кармана вожделенный бумажник. Рядом долбила музыка на соседней дискотеке, в проулке совсем никого не было, только издалека чуть доносились пьяные перепевы. Незадачливый грабитель замер в непосильном раздумье. Уж не нарвался ли он на подпольную мать Терезу? Ребята в баре как-то рассказывали небылицы о богатых придурках, шляющихся по городу и наставляющих падших на путь истинный, примерно таким же способом. Сначала, дескать, навалят по первое число, а потом прочтут мораль во спасение души и сами запросто отдадут, что хотел взять насильственно. Правда, никакого проку от наставлений никому еще не бывало, зато и хлопот не возникало с полицией.

– Ну, что же ты, возьми! Не бойся! – опять позвал его женский голос, надо сказать, и без малейшего намека на страх.

Патлатый сделал шаг навстречу. Ежели леди так угодно, что же, он не откажется. Может даже выслушать проповедь на полминуты, не больше. А вдруг и приглянется красавице богачке, такие случаи, говорят, тоже бывали. И только он подумал так, как тут же прогремел выстрел, и на кратчайшей линии между его лбом и харкнувшим дулом «магнума» возникло оживленное движение, приведшее мозги патлатого джентльмена удачи и части затылочной кости его черепа в соприкосновение с кирпичной стеной дискотеки.

Инга и не думала бежать, хотя звук выстрела раздался достаточно громко. Но, похоже, решительно ни на кого в этом квартале не произвел особого впечатления. Сначала она оглядела издалека мертвое тело, но ничего интересного не увидела. Мужик почти без головы, как в тире, только вместо белых дыр кругом черные пятна. И все. А она-то ожидала нечто необыкновенное. Еще когда только стала целиться в свою случайную жертву. Это было увлекательно и так здорово щекотало нервы, что хотелось громко запеть. И сам выстрел случился, как оргазменный апогей. А после Инга ожидала, что ее захватят самые волнующие переживания от убийства живого человеческого существа собственными руками. Но, как и всегда в сексе, после ничего не произошло. Лежал неряшливый труп, неподвижный и ненужный, и волнение все ушло неведомо куда. Вот почему Сорвино никогда не лишает жизни без нужды! Он уж знает наперед, что это едва забавно один раз. А дальше такая же тоска, как если каждый божий день торговать недвижимостью. Инга со спокойным разочарованием сунула пистолет обратно в кобуру. Подобрала только гильзу, и то для перестраховки. Ведь не будут же в самом деле копы днем с огнем искать неизвестного убийцу не менее неизвестного сомнительного, грязного бродяги. Потом она мрачно побрела восвояси. Больше на темных улицах искать ей было нечего.

Вернувшись домой, она медленно, даже не раздевшись, села в пышное кресло и так же медленно принялась рассматривать ночную высотную панораму за окном. Быстрота ее пресыщения от всего вокруг и нарастание вялого, гнетущего равнодушия за последний год стали ненормально велики. Пусть у нее и две жизни вместо одной, и человеческое ее время в действительности приближается к шестидесяти годам, но не от старческого же отупения с ней происходит подобная ерунда. Сейчас тоже шагнуть вниз с подоконника ей было раз плюнуть и ничуть не жаль, подумаешь, и что бы изменилось? Это даже не деградация души, а словно полное отсутствие цели у поездки, которую и называют жизнью человеческой. Как будто оборвалась питающая пуповина, связывавшая ее с настоящим, а будущее выглядело тоскливо однообразным и предсказуемым. Еще одна денежная куча, на которую можно накупить множество мертвого хлама, чужие люди вокруг, и что за радость ими командовать? Она для них никто, а они для нее ничто. Запереться в башне из слоновой кости и смотреть на мир исключительно свысока, вот как сейчас. Но в том-то и дело, что ее башня только – бетон и стекло, искусственное тепло от выключателя, и сидеть внутри нее так же скучно и бесполезно, как клоуну смешить облака на Эвересте. И спуститься из башни стекла и бетона также будет действием, лишенным смысла, потому что негде приземлиться.

И тут она вдруг подумала неожиданно о Соне и втором шансе, как много лет назад, но подумала уже про другое. Она ничего бы не смогла исправить ни теперь, ни тогда, потому что была исторгнута из мира, в котором остались долги и нужды в исправлении. Одна на голой земле и вне того, что могло бы утешить ее сердце. Она летела когда-то по бульварам Одессы, как Эринния мести, как судья и палач в одном лице, а обиталище Фемиды оказалось для нее запретным. Соня там, а она здесь, и она не Соня. И ей ни к чему, выходит, новая жизнь, а подавай ей старую, потому что в той только жизни и можно нечто изменить. Соня, да. Соня.

А ведь Соне скоро пора и прыгать с подоконника. Неожиданная эта мысль заставила Ингу приподняться с мягких подушек и оторваться от созерцания картин в рамке окна. Она никогда не думала об этом, сначала не видела нужды, а потом забыла, поставив пограничный крест. А ведь свято место через каких-то полгода станет свободным. И значит, возможно будет возвращение. И ее тут же закрутило в вихре почти что счастья, от моментально возникшей вереницы захватывающих видений. Она хотела мстить и судить, она и сейчас этого хочет, и вот впереди забрезжил Судный день. Для бабки, для дяди Кадика, для свекрови, для мужа Левы, для всех, всех, всех. А неторопливый их палач уже надел красную рубаху, поигрывает топором, пританцовывает с ухарским припевом, и как же сладко все получается. Жизнь немедленно обрела не только что свою соль, а прямо огненный перец ощущений. И у нее, Инги, теперь прорва денег, и собрание совершенно потрясающих знаний, которые бы Соне явно показались лишними. Как правильно стрелять на поражение, как ударом ладони вогнать носовую кость в череп, как правильно выбрать себе парня за наличные, чтобы получить максимальное удовольствие, как правильно торговать оружием для террористов и не попадаться на этом, как устраивать бухгалтерские аферы и как организовать заказ на неуютного конкурента. Как делать бизнес лучше соседа и как управлять дорогим автомобилем на большой скорости, как подбирать камни для драгоценностей и как строить дома – это список наиболее безобидных ее умений. Она так боялась, так противилась начинать семью с нуля, не хотела ни Родриго, ни скромного Костю, никого вообще, совсем закостенела в одиночестве, как трухлявый пень во мху. А вот теперь, выходит, у нее есть семья, ее же собственная, готовенькая, даже с ребенком. И Димку можно будет правильно воспитать, оторвать ото всех этих жидовских прелестей, пусть растет вольным соколом, она научит сына драться за свой кусок, вплоть до чужого горла, и уж Димка-то никогда не станет торговать протезами как его никчемный папаша. Да и папаша пригодится, вместо домашнего животного, как раз похож на верблюда, и будет можно сэкономить деньги на найме дворецкого. А уж при мысли от встречи с бабкой и всей прочей дорогой семейкой ее заколотило от сногсшибательности открывающихся тут возможностей. Только своих папу и маму она пощадит, а кое-кого и заставит целовать их в зад. То-то отец загордится дочкой, настоящей Рудашевой, а не какой-то там Фонштейн. Хотя и тут у нее возникло вдруг сомнение, что вряд ли ее отец, Алексей Валентинович Рудашев, грохнется в обморок от счастья, если узнает нынешнюю Ингу поближе. Но это все пустяки, родители на то и родители, чтобы все прощать своим детям, если они, конечно, их любят.

На следующий же день Инга утвердилась в своем намерении настолько, что окружающие ее не узнавали. Дороти-Мод за все время службы у нержавеющей своей начальницы осмелилась даже поднести комплимент Инге по поводу свежести ее лица. Наконец-то за долгое время мадам Бертон хоть немного стала напоминать живого человека, а не законспирированный андроид с Проксимы Центавра. А Лурдес настолько опешил от совершившейся с ней неожиданности, что позволил себе чрезвычайное. Задал миссис Бертон вопрос, все ли в порядке.

– В совершеннейшем. Я, знаете ли, мистер Лурдес, собираюсь продать и «Наташу», и все остальные наши дела вместе с ней. Хотите, могу продать вам? – огорошила бедного бухгалтера Инга. И засмеялась.

– Продать? Как же так, продать? Но ведь мистер Сорвино, он… Он не захочет, чтобы известные вам операции перешли в другие руки. В чужие руки, – залепетал мистер Лурдес.

– Чихала я на Брокко, – хмыкнула носом Инга. А Лурдес, услышав подобное признание, демонстративно заткнул уши. – Да не тряситесь вы. Сорвино ведь все равно. Лишь бы вверенные ему денежки совершали свой кругооборот. К тому же руки не будут чужими. Так как же, мистер Лурдес, покупаете «Наташу» со всеми потрохами?

– Да на какие средства? Помилуйте! Такая фирма, одна, стоит миллионов сто – сто двадцать, и то если продавать в спешке и не торгуясь! – закрестился мистер Лурдес вместо иконы на рекламный плакат с видами Палм-Бич.

– Все расчеты необходимо закончить к февралю. Не позднее десятого числа. А деньги вам, я думаю, даст Сорвино. Или его хозяин. Вы, мистер Лурдес, будете для них подходящим человеком.

– Но вы, вы? Миссис Бертон, а куда ж вы?… Господи, что я делаю и лезу не в свое дело? Какое мне дело, куда вы?… – И Лурдес опять закрестился от греха.

– А меня не будет. Совсем не будет. Никакой миссис Бертон, и точка.

– Что же, разумно. Это значит, что если мы с вами когда-то в будущем свидимся, то вы, мадам, меня не узнаете? – позволил себе несколько игривое замечание мудрый мистер Лурдес.

– Нет, Лурдес. К сожалению, это вы меня не узнаете. Да и свидимся мы вряд ли.

А на другой день Инга сама уведомила Сорвино о своем внезапном решении. Как это ни парадоксально звучало, но Святой Брокко был опечален. Они сидели все в том же баре «У Тони Кларка», на законном их месте в дальнем углу за перегородкой, пили мятный ликер. Сорвино совсем не протестовал, даже на Лурдеса согласился без возражений. И вообще старался держаться так, будто Инга сообщила ему повседневную банальность о том, что собирается в «Наташе» перекрасить потолки. И только под конец сказал, глядя в пустой стакан и туда же как бы адресуя свои слова:

– Ты пожалеешь об этом, Инесс. Не знаю, что ты затеяла, но ты пожалеешь об этом непременно. Такие, как мы с тобой, не умеют жить и охотиться стаей.

– Когда-то я могла и даже была у этой гончей стаи за оленя.

– Значит, это была не ты. По крайней мере, теперь это не ты. Я тоже когда-то давно был добродушным маленьким тапиром. Это просто такой кабанчик, живущий в родных моих местах. И очень долгое время позволял отрезать от себя по кусочку на жаркое и радовался чужой сытости. Но знаешь что? Дело в том, что у каждого из нас, в отличие от оленей и волков, тапиров и ягуаров, может быть по две или даже по три шкуры. Одну ты сбрасываешь прочь, а то, что остается, совсем на тебя не похоже.