Русь (Часть 1)

Затем следовали члены, не принадлежавшие ни к той, ни к другой половине.

Митенька Воейков сидел и все время боялся, как бы не спросили его мнения о чем-нибудь или о том, к какой партии он хочет присоединиться. Но рано или поздно это должно было случиться, и поэтому он испытывал страх при мысли о том, что ему придется высказываться в присутствии стольких людей или определенно заявить себя сторонником той или другой партии. И сколько он ни напрягал мысли, никак не мог найти у себя преобладающего мнения в сторону какой-либо партии и своего отношения к обсуждающимся вопросам. Это были не общечеловече-ские, близкие для него вопросы, а узкоконкретные деловые вопросы, в которых он чувствовал себя как в лесу. Поэтому он решился смотреть украдкой на Валентина и во всем держаться его примера. Но в это время раздался голос помощника секретаря, к кому-то обращавшегося:

– Вы какой партии?

Митенька оглянулся назад, чтобы узнать, к какой партии еще один человек прибавится, но сидевший рядом с ним Валентин толкнул его и сказал:

– Что же ты?.. тебя спрашивают.

Митенька, покраснев, встал с нелепо забившимся сердцем и невольно оглянулся за помо-щью на Валентина и на других. Но все, точно сделавшись вдруг чужими, спокойно и холодно ждали его ответа.

– Я ни к какой... кажется, - сказал Митенька, покраснев еще больше. И ждал, что сейчас же все на него оглянутся, начнут смеяться.

– Ну, так значит - беспартийный, - сказал совершенно спокойно помощник секретаря и что-то записал у себя.

Митенька растерянно оглянулся на Валентина, так как ему пришла мысль, что, может быть, ему нужно протестовать против занесения его в списки беспартийных.

– Ну и я уж с тобой вместе запишусь, - сказал Валентин.

Разлад наметился не только между двумя основными группами, а и в самих этих группах появившиеся оттенки создали положение, грозившее полной невозможностью какого бы то ни было соглашения даже между членами самих этих групп.

Федюков все время сидел, как и в прошлый раз, в стороне от всех, покачивая носом сапога; он, очевидно, даже боялся, как бы кто-нибудь не подумал, что он относится серьезно к делам этого Общества. И, когда помощник секретаря обратился к нему, как к беспартийному, Федюков обиделся и еще дальше отодвинулся со своим стулом от беспартийных.

– Так вы к какой же партии?
– крикнул на него Щербаков.

– Ни в ка-ко-й!..
– медленно и презрительно-раздельно произнес Федюков, не глядя на Щербакова, как бы показывая этим невежливым отношением, насколько различны их убеждения - Щербакова и Федюкова.

– Так, значит, вы беспартийный?
– крикнул нетерпеливо помощник секретаря, как чело-век, которого без толку путают.

– Я не принадлежу ни к какой партии, но вовсе не желаю, чтобы меня записывали в стадо беспартийных. Я совершенно иначе, чем они. Ни с кем не сидел и не сяду.

И он еще дальше отодвинулся со своим стулом.

– Так вы поддерживаете кого-нибудь?

– Никого не поддерживаю.

– Да бросьте вы его, задерживает только.

– Черт знает что!
– говорили со всех сторон голоса возмущенных задержкой из-за одного человека.

– Будет вам с ними нянчиться, рассаживайте по партиям!
– кричали сзади.

– Петруша, садись на ту сторону, - сказал Валентин, - твоя партия там.

Петруша нерешительно-тупо оглянулся на Валентина и пошел было по указанному направлению, но, дойдя до половины, махнул рукой и вернулся на свое старое место к Валентину.

– Что же ты?
– сказал Валентин.
– Неудобно так, ты там высказал бы что-нибудь.

– Ну ее к черту, - проворчал Петруша, тяжело, как медведь, пролезая в своих сапогах между стульями.
– Я думал, хоть пить будут.

– Еще речей не говорили, - сказал Валентин.

– А после речей будут?
– живо спросил Владимир.
– Тогда едем ко мне на дачу; после такого дела, брат, необходимо.

После перемещений с места на место, двигания стульями помощник секретаря спросил нетерпеливо, обращаясь в сторону купцов и мещан, которые никак не могли понять, чего от них требуют:

– Расселись, что ли, там?

И, когда сзади ответили, что расселись, он попросил разрешения записать кредо отдельных групп.

Но тут посыпалось столько заявлений от желающих высказать свое кредо, независимо от партий, к которым они принадлежали, что Павел Иванович, бесплодно звонивший в колоколь-чик, оглянулся за помощью на Щербакова.

– Прошу не говорить всех разом. К порядку-у, - закричал злобно Щербаков, как пристав на пожаре, принявший команду от полицмейстера.

Но кому-то сзади, очевидно, нравилось производить беспорядок, и, как только начался шум от многих голосов, так оттуда послышалось дружное гуденье и топот ног.

– Ну, вот, черт их возьми! разве можно с таким народом что-нибудь делать? Орава какая-то, а не Общество!

– Звоните сильней в колокольчик-то, что вы там заснули!
– кричали на председателя. И в то же время каждый из кричавших тянул руку и просил дать ему слово.

Павел Иванович, нахмурившись, стоял, очевидно, потерявшись, и оглянулся на стоявшего рядом помощника секретаря.

– Да что это их прорва какая, - сказал тот озадаченно, - надо записывать в очередь. Александр Павлович, записывайте вы!

– Сядьте на места! Слово получат только лидеры партий. Сказано вам, что лидеры только получают слово! Вы - лидер?
– спрашивал раздраженно помощник секретаря у какого-то маленького дворянина, став перед ним с книжкой и загородив ему дорогу к столу, где Александр Павлович записывал в очередь.

– Я не лидер, но я не доверяю и хочу сам...

– Вот бестолочь-то!
– говорили возмущенно со всех сторон.

Авенир от крика и беготни был весь мокрый и даже покрыл голову носовым платочком, смокшимся от поту.

Но что было самое трудное, так это заставить лидеров говорить по существу поставленного вопроса. Каждый пользовался вопросом, как предлогом к тому, чтобы высказать всю исключите-льную новизну и особенность своих убеждений, точно подозревая, что все втайне заинтересова-ны не вопросом, а личностью самого оратора и тем, что он носит в себе.

Когда слово взял Федюков, то разразился опять почти такой же скандал, как и в прошлый раз.

– Я не принадлежу ни к какой партии, - как-то нехотя встав и держась за спинку впереди стоящего стула, сказал Федюков с иронической усмешкой на слове партии.
– Я не поддержи-ваю никакой группы, - продолжал он размеренно, с ударением на слове группа.
– Я выступаю с критерием, быть может, далекого будущего...