Русь. Том II

На давно убранном лугу с кучкой стогов виднелся огонёк и бродили спутанные лошади.

— Легко сказать — «основная цель», — проговорил Савушка, который тоже облокотился рядом с Черняком на перила и некоторое время молчал, глядел в вечерние луга. — Вот моя основная цель — переделать себя, свой паршивый характер…

— Это опять частный случай, и как таковой он не может являться основной целью. Характер можно переделывать для ч е г от о, а не вообще. Это всё равно, что самого себя стараться поднять за волосы. Тебе нужно как следует заглянуть в экономические науки, познакомиться с законами развития общества, чтобы уметь учитывать условия окружающей тебя реальности. Иначе ты всё будешь высасывать из себя и скоро засохнешь.

— Хорошо, — сказал Савушка, — вот нас сейчас окружает реальность: солдат сотнями тысяч гонят на бойню из-за интересов буржуазии, тупое офицерство разыгрывает из себя героев, такое ничтожество, как этот поручик Ливенцов, имеет над тобой всё-таки власть, как старший в чине… Что ты сделаешь с такою реальностью?

— Думаю, что мы кое-что сделаем с ней, к о г д а п р и д ё т в р е м я. Умный человек отличается от глупого тем, что он разбирается в обстановке, чувствует, когда приходит время, и использует его, не тратя лишних слов и чувств раньше срока, — ответил Черняк, всё так же через очки глядя в туманную даль лугов.

Солнце уже село. Через мост прогнали стадо, и в тихом вечернем воздухе, как летом, запахло дорожной пылью и парным молоком от коров.

Приятели прижались к перилам и ждали, когда пройдёт стадо. Коровы, стеснившись на мосту в плотную массу, толкаясь боками и кладя головы на спины передним, проходили по мягкому настилу размочаленных досок моста, поднимая пыль своими плоскими копытами.

Последним прошёл пастух с длинным кнутом на плече. Он несколько раз оглянулся на стоявших офицеров.

— Меня приводит в отчаяние одна мысль, — сказал Савушка, когда стадо прошло и они опять могли разговаривать.

— Какая?

— Вот человечество дошло до определённой ступени развития. В течение целых веков отдельные личности, поднимаясь высоко над своей современностью, вели человечество вверх от животного к…

— К богу?… — подсказал, усмехнувшись, Черняк.

— Не к богу, а к совершенству. И вдруг начинается война, и все усилия веков, все достижения гениев отметаются, и торжествует и п о б е ж д а е т тупая сила толпы, вроде вот таких Ливенцовых. Разве ты не видишь, что сейчас этот Ливенцов чувствует больше прав на существование, чем тот же Толстой? Такие субъекты мнят себя первыми фигурами и действительно имеют власть. Эта власть ведет к снижению всех человеческих завоеваний. Тогда как герои духа, создатели настоящих ценностей, отходят на задний план, и в реальной действительности какой-нибудь городовой имеет власти больше, чем тот же Толстой.

— Ну и словарчик же у тебя, — сказал, усмехнувшись, Черняк, — «герои духа», «создатели духовных ценностей». Прямо епископ Феофан какой-то!

— Я не говорил «духовных ценностей», — сказал, обидевшись, Савушка.

— Всё равно, не в этом дело, — задумчиво и серьёзно проговорил Черняк, всматриваясь в даль. — Ты всё говоришь о личности, а у нас целые миллионы пребывают в первобытном состоянии, что очень выгодно для таких вот субъектов, как этот Ливенцов. Надо прежде всего миллионы вывести из этого состояния, тогда их достижения будет не так легко пустить прахом, как достижения отдельной личности. Мы ещё, собственно, не начинали жить. Мы начнём жить только тогда, когда подготовим почву для творческой жизни не отдельных единиц, а целых миллионов.

— Но для этого каждая личность должна совершенствоваться, — возразил Савушка.

— Всякое личное самоусовершенствование, друг мой, — реакционная ерунда, — сказал Черняк, положив руку на плечо Савушки. — Оно разбивает людей, а не соединяет. Тут нужна не философия, а дело. И я чувствую, что оно скоро станет возможным. А теперь посмотрим ещё раз на луга, — видишь там, как хорошо огонек горит? — и пойдём домой.

ХLIХ

Германские армии одержали крупные победы в Восточной Пруссии, дела же австрийцев были плохи.

Четыре русских армии после взятия Львова развернулись дугой вдоль границы Австро-Венгрии и напирали на австрийцев.

Австрийские войска вели свое наступление между Вислой и Бугом, заслонившись от русских с востока Второй и Третьей армиями.

Это создавало для русских сильную угрозу.

Но австрийцы основали свой план на неверных сведениях: они думали, что главные силы русских сосредоточены в районе Люблин — Ковель, и ничего не знали о существовании Восьмой армии.

И таким образом сделали просчёт на целую армию.

В результате этого русские разбили австрийский заслон из Второй и Третьей армий и заставили австрийцев отказаться от их плана вести наступление на Польшу.

Австрийское командование решило действовать внутренними операциями и бросить главную массу своих сил против русских.

Русские в шестидневных боях выдержали этот натиск, повели наступление против Первой австрийской армии, сбили её, и противник начал отходить за реку Сан.

Австрийское командование пришло к убеждению о бесполезности сопротивления и начало полное отступление.

Их Четвёртая армия попала в наиболее тяжёлое положение и едва ушла от Пятой русской армии, оставив ей свои обозы.

Австрийцы, потеряв триста двадцать тысяч человек, принуждены были очистить Галицию и уйти за реки Сан и Вислоку.

Но русским предстояла более трудная борьба с германцами. После разгрома самсоновской армии Гинденбург, действуя в интересах прусского юнкерства, в первую очередь занялся очищением Восточной Пруссии от войск Ренненкампфа, вместо того чтобы сразу идти на помощь австрийцам.

Выгнав Ренненкампфа и разбив Десятую русскую армию, он воспользовался бездействием нового командующего Рузского и сейчас же перебросил четыре корпуса в Галицию на помощь австрийцам.

L

Серая масса русских войск большими и мелкими частями двигалась по тяжёлым осенним дорогам Польши и Галиции, топча и выкапывая оставшуюся в поле картошку.

По пути движения армий по сторонам дорог валялись брошенные кверху колёсами двуколки, обрывки ваты с ржавыми пятнами выцветшей крови. Блестели в грязи пустые патроны, а на горизонте вились стаи ворон.

Войска шли сотни вёрст, не видя никакого неприятеля. С каторжным трудом добравшись до указанного места по непролазной грязи, получали сейчас же приказ вернуться обратно по той же дороге, на которой только что порезали и пристрелили измученных лошадей.

А после ухода из каждого селения или городка вся окрестность оставалась загаженной тысячными массами людей.

На место ушедших приходили новые, просили и требовали у жителей хлеба, корма, ночлега. Наконец всё это добывали силой, выгоняя хозяев из халуп, бессильно валились и засыпали в халупах, в стодолах или просто на мокрой земле среди зловония, оставленного ушедшими.