Русалочьи сказки
Шрифт:
Психолог снова записал что-то длинное, на своем психоложьем языке наверняка обозначающее стадию поражения психики сорокалетней пациентки.
– Поэтому замуж я мечтала выйти хотя бы потому, что сменится моя дурацкая фамилия, и я стану нормальным обычным человеком. И понятно, у каждого потенциального ухажера интересовалась его паспортными данными раньше, чем вообще в принципе рассматривала его в роли своего будущего мужа. И где, где были мои глаза, уши и прочие органы, когда я встретила этого чудака, своего бывшего?
– грустно возопила я, и психолог сделал движение ладошкой, как бы притормаживая лошадь. Я кивнула, и продолжила уже тише.
– Мне сначала даже понравилось - Санин Александр, красиво же! Как я не увидела знак судьбы, это же было
Я вздохнула, поправила уткнувшуюся мне в щеку массивную сумку нависшей надо мной тетки-бегемота и продолжила сеанс самокопания.
– Никто, конечно, в глаза меня так не называл, но я всей кожей спины, от шеи до копчика, чувствовала за собой шлейф как от духов, шуршание, тихий шепот - Ссаная Майка. А как известно, как вы яхту назовете, так она и поплывет.
«Институт» - равнодушно чавкнул динамик, объявляя остановку, и я прервала сеанс, вообразила себя ледоколом и двинулась к выходу, придерживая пуговицы на пальто, был опыт, знаете ли.
Договаривать пришлось уже на работе, благо что в кабинете я была одна, начальница укатила в главный офис, а второй бухгалтер Лидочка сегодня отпросилась на утренний прием в женскую консультацию, по поводу счастливой глубокой беременности.
– Может, поэтому и не срослось, - горестно продолжала я изливать свои жалобы несуществующему психологу.
– Надо было искать кого-то с простой человеческой фамилией типа Петрова или Сидорова, и тогда не было бы этих комплексов, будь они неладны!
Я с тоской посмотрела в окно, в очередной раз не обнаружив за ним ни моря, ни залива, ни пальм, ни хоть какой-то захудалой речки. Только муторное серое, само от себя уставшее, позднеосеннее городское утро. Скрюченные лысые деревья, начихавшие себе грязные лужи на тротуар, черно-серо-коричневая людская масса, ленивые маршрутки в разводах и нахохлившийся таджик на углу, допродающий последние, уже безвкусные, арбузы.
Может, где-нибудь в больших городах у природы и нет плохой погоды, там всегда есть трудолюбивые гастарбайтеры, прилежно убирающие тротуары и скверы. И остановки. И все, в общем. В Москве, например. Там ездят красивые трамваи, и в них никто ни над кем не нависает, а все сидят и читают книжки. Красивые люди с красивыми собачками гуляют по проспектам. Красивые машины никого не окатывают грязью из луж, там и луж-то нету, ввиду хороших дорог.
А в нашем захолустье…
Я махнула рукой и продолжила.
– Но и это еще не вся беда, - попутно с внутренним монологом я откусила печеньку, прихлебывая свежезаваренный чай.
– Это же надо было настолько оглупеть самой, чтобы повторить ошибки предков и назвать собственную дочь красивым именем Амалия! И теперь мое обожаемое лопоухое веснушчатое чудо ненавидит меня так же, как я когда-то свою маму. С того самого дня, как примерно в четвертом классе она пришла вся грязная, с порванным платьем, со свежей царапиной на щеке и яростью в глазах.
– Ненавижу тебя! Ты мне жизнь сломала! Из-за тебя меня теперь все дразнят Аномалией! Ы-ы-ы!
Я, конечно, попыталась свести все в шутку, рассказав, как меня дразнили Рваной Майкой, но это только усугубило ситуацию, и что-то подсказало мне, что в мире появился еще один человек, который хоть даже мысленно, но будет так меня обзывать. Я вздохнула, вспомнила, что я мать и решила проявить характер.
– Хватит ныть! Тоже мне проблема! Не в имени дело, а в том, как себя поставишь! Уважать должны! Учиться надо! Завоевывать авторитет!
А это сработало.
Дочь озарило, она унеслась куда-то мыслями, и, очевидно, кому-то там набила рожу. Уж очень блаженное появилось выражение на лице. А я посчитала свой родительский долг исполненным. Как бы там ни было, Аномалией она и осталась, но теперь уже с уважением, потому что чуть ли не каждый день меня вызывали в школу, чтобы
высказать очередную жалобу на ее поведение. Походу, колошматила она всех и каждого. Я сначала ужасалась, даже училась дома у зеркала падать в обморок, а потом просто дежурно обещала с ней поговорить. Но. конечно, разговоры были бесполезны. Да я и не особо наседала на нее, мудро рассудив, что школа и учителя пройдут, а дочь у меня останется навсегда. И ее отношение мне всяко дороже, чем их. Поэтому, как тренер боксера, учила не попадаться, не драться слишком часто, помнить, что она все же девочка, и уверяла в своей абсолютной поддержке (в разумных пределах). Благо, училась она хорошо, уроки делала сама, особо не бардачила - в общем, ангел, а не дочь. Хоть и Аномалия.Тут я извинилась перед психологом и отвлеклась на работу, все же она оставалась моей единственной кормилицей и мне ее нужно было периодически делать.
Вернулась Лидочка, с пакетами еды, как обычно, и принялась щебетать о результатах похода к врачу, как подрос малыш, как подросла она сама (а это неудивительно с таким аппетитом!), как забавно он морщил носик на узи и толкал ножкой. Я вежливо улыбалась, злорадно думая, что посмотрим на тебя, милочка, когда твой ангелочек будет истошно орать полночи, пока ты будешь осовело пытаться сообразить, в каком ты мире, сколько часов спала за последние сутки и остались ли еще у тебя хоть какие-то нервные клетки, или они все тебя покинули, как тараканы пустой дом, и ушли к соседям?
Увы, цокнула языком внутренняя я, у Лидочки неработающая мама, живая и вполне здоровая бабушка, наверняка удачно страдающая бессонницей, три просторные комнаты в квартире, и это не считая хорошо зарабатывающего мужа, который души не чает в супруге. Так что единственное, что будет мешать ей выспаться это крошки от печенья, которое она вечно жрет, в кровати.
Лидочка была представительницей самого ненавидимого мной класса женщин. Этакие розовощекие, в кудряшках, блондинки, с пухлыми блестящими губками, кукольными глазками и бровками-дугами над пушистым веером ресниц. Все у нее было мягкое, округлое, миленькое и приторное как сладкая вата. Человек-зефирка. Но это во мне говорила зависть (психолог кивнул). Очевидно, мы с Лидочкой стояли в одной очереди за этим всем, но она со своей симпатичностью умудрилась забрать и мою долю милости, округлости, ямочек на щечках, кудряшек и изящных маленьких пальчиков с длинненькими остренькими ноготочками. А когда подошла моя очередь, раздающий скорбно развел руками и сказал: «Остались только чуть отвисшие первого размера сиськи и костлявые коленки. Будете брать?». Хотя, грех жаловаться, многим и этого не досталось. Ну это я так, придираюсь. Все у меня нормально. Сама себя я полностью устраиваю. Мне нравится мой средний рост, компактная комплекция, средней густоты русые волосы и вообще, не в красоте счастье. А в чем, не знаю. У меня этого точно нет.
И снова-таки, грех жаловаться. Квартира есть, не хоромы, но тем не менее. Моя собственная, наследная, от мамы. То есть при разводе не пришлось делить. Хотя бывший муж и умудрился вынести все, что не приколочено, даже раковину снял в кухне. Наверное, новая жена совсем бесприданница, с корытом аллюминиевым для стирки. Зато с сиськами и задницей. Ну и счастья им всем. Мне и на старом диване хорошо. Повезло, что он такой тяжеленный, что грузчиков на него заказывать дороже, чем он стоит на барахолке, так что как стоял, так и стоит, на своем месте.
Тут у меня даже настроение поднялось. Представила себе, как возвращаюсь домой, в свою уютную двушку, где у меня есть диван и турецкий сериал, а еще испеку шарлотку, ммм. Что еще нужно для счастья?
А, вот что. Подруги. Дней моих суровых. Однозначные сокровища. Танька и Машка. Со школьных лет дружим. А с Машкой так и живем в одном подъезде, её квартира под моей. С такими подругами ничего не страшно, уж сколько всего пройдено, столько слез им в жилетки пролито, и их впитано, и детей мы крестили друг у друга, и замуж подруга подругу выдавали, и разводы обмывали, в общем, родненькие мои.