Русская красавица. Кабаре

В любой другой ситуации споткнувшийся о меня передвижной возвопил бы благим матом, или съязвил бы что-нибудь про неповоротливость. Но нет, и он туда же! Обволок сочувствующим взглядом, ни к чему не придрался, вспомнил, что с сумасшедшими лучше не связываться, обошел аккуратно. Дим, неужто и до него слух о необходимости меня щадить дополз? Только этого не хватало…

Строевым ширококалиберным шагом Передвижной переступает порог купе примы и уверенно закрывает за собой дверь. Шептаться будут, стало быть. Надеюсь, не обо мне…

Чуть не падаю на пол, потому что поезд остановился, как вкопанный. Что еще за новости? Все мы прилипаем к окнам в поисках причин столбняка электровоза.

– Полный финиш! – провозглашает Зинаида, когда Слащов уносится в следующие вагоны. – Раз уж его адмиральство сам с предупреждениями ходит – дело плохо.

– Что случилось? Что? Что опять? – звучит отовсюду, и даже загадочная девушка Галина задает пару общих вопросов, внося свой дефицитный голос в лепту общего гама.

– К нам едет ревизор! – громогласно объявляет прима. – Проверка. С передвижным по рации связались, приказали поезд остановить. Нам ЦУ –прикидываться идиотами в ответ на все вопросы.

– Как это? – уточняет Валик довольно испуганно. В нашем туре он заинтересован из материальных соображений и страшно боится потерять место.

– Ну, тебе, друг, страшиться нечего, тебе и прикидываться не придется, – хохочет прима.

Кстати, ты, Дим, заметил, после того, как Валик отказался провести выходные в Киеве, Зинаида стала не в меру остра на язык в его сторону? Совсем не в меру… А он раскис и не сопротивляется уже. Видать, скучал без нее, видать признает полную примину победу… Слушай, как всех нас изменило это междутурье! Как издергало!

В очередной раз заколов Валентина, прима переходит на деловой тон.

– А остальным указания такие: рассказывать как можно меньше, на глаза никому не попадаться. Мы – кабаре-двойников, свою работу делаем, а больше знать ничего не знаем. Такие вот странные требования. Можно подумать, мы что-то другое могли бы сказать… – прима переключается на заоконные дали и свою любимую тему: – Они что, решили сгноить нас в этой деревне? – фырчит она неодобрительно, засовывается обратно в купе, и ныряет в дебри своей пушистой постели.

Знаешь, Дим, что накупила себе Зинаида на базаре? Не поверишь! Ворох постельного белья с умопомрачительными рюшечками и сумасшедшими меховыми вставками.

– Имею право на нелепые причуды! Вещь странная, но такая прибабацанная, что я не могла отказаться! – объясняла она недоуменным наблюдателям, чем приводила меня в неописуемый восторг, несмотря на общую трагичность обстановки. Ты же знаешь, я симпатизирую некоторым Зинаидиным завихрениям…

На грядущий приезд ревизоров, понятное дело, я никак не реагирую. Разговаривать и с ними, и не с ними особо не собираюсь, скрывать мне нечего, так что никакого волнения от их приезда не испытываю.

Отрешенно рассматриваю окрестности, фантазирую, как выйду, как надышусь в Коростене воздухом предков и снова человеком стану… Обстановка, надо заметить, располагает к благим мечтаниям: маленькое, залитое солнцем, какое-то игрушечное совсем село с по-андерсоновски черепичными крышами и кирпичными домиками притаилось вдали на пригорке. На деревню, в которой можно сгноить, оно совсем не походило. Зинаида, как обычно, зря наговаривала.

Нас от пригорка отделяет широкая насыпная дорога. Обгоняет поезд, уносится за горизонт.

А это что? Черная точка, появившаяся вдали, черной меткой застряет у меня в горле.

Не поверишь, Дим! Сначала действительно появилось предчувствие. Перебором пощипало нервы, заставило содрогнуться и… сбылось:

К штабному вагону подъехал военного вида УАЗик. Из него выгрузились трое: Генналий по кличке Рыбка, Лиличка, и Артур собственной персоной… Не знаешь, кто это? Поясню. Рыбка – он же, мой бывший продюссер. Он же – натуральный такой себе «папик» с пузком и лысинкой. Нравом крут, волей слаб… А виной тому – она – Лиличка. Да, да, вот эта жеманная дамочка с томными предыханиями. Рыбка влюблен в нее до смерти, а она успешно этим пользуется. И она, и ее муж, и все, кого мдам берет под свою опеку. Официально она нечто среднее между секретарем и компаньоном. Ну и Артур… В прошлом – мой непосредственный начальник. Скотина редкая, хотя талантлив, как тысяча чертей.

Господи, Димочка, именно от этих людей, именно от этих забот я бежала из Москвы. И тут – они. Да еще, судя по всему, в лице властьимущих… Сейчас такое тут начнется… Ну, что я рассказываю, сам все увидишь, миленький…

* * *

Ни мысли «за», ни слова «против».

Сижу, с должной степенью идиотизма пялюсь в пространство, и издевательски молчу. Артур неровными спазмами-сжатиями теребит мою ладонь – скорее из желания занять чем-то руки, чем от нежности. Похоже, он даже не отдает себе отчета, что этот странный намек на интимность может быть мне неприятен.

Да, неприятен! Я всегда терпеть не могла эти неопределенные дискретные касания. Если уж держишь, так прижимай, не отрываясь – бери, люби, страствуй… А так – ни рыба, ни мясо. Да, я тебе об этом не говорила – думала, со временем сам догадаешься. Дим, ну ты не смей обижаться-то… До того ли нам было, а? Не хватало еще последние дни твоей жизни на разбор моих физиологических потребностей тратить. Слушай, у меня тут, можно сказать, серьезный разговор, а ты отвлекаешь своим недовольством. Прекрати колыхать занавеску так яростно! Оборвется же… Кто чинить будет? Тебе теперь нечем, а мне – лень… Малой починит? Может и так, но ты все равно прекращай буйствовать.

В коридоре, независимо насвистывая, прогуливается взад-вперёд бдительный Малой, разгневанный Дмитрий мечется в моем воображении, Зинаида за стеной пыхтит от непосильного напряжения ушных раковин… М-да, бедняжка Артур попросту окружен моими охранниками.

Конечно, караул выставили самовольно, без ведома охраняемой. Заметив мой ступор при вторжения посторонних, переполошились и решили опекать. Кроме патрулирующего посвистывания не слышно ни звука. Артисты в напряжении забились по норам и ждут развязки.

– Расставанье – маленькая смерть! Расставанье долгий путь к причалу… – надрывно и вполне актуально поёт радио, предусмотрительное вывернутое Артуром на всю мощь. Стараюсь не слушать, стараюсь не реагировать ни на какие подначки вечности…

– Ну что, что, что ты молчишь?! – Артуру не до моих разборок с радио. Он вскакивает, театрально хватается за голову, демонстрирует крайнюю степень встревоженности, хотя продолжает говорить вполголоса. Растопыренными пятернями зачесывает чернючие кудри волос назад. Сейчас, как никогда, он похож на вампира. Лицо обглодано одержимостью: подбородок стал ещё уже, бледные щёки совсем запали и покрылись невесть откуда взявшимися мелкими рытвинами, глаза горят чёрным, будто и не бывали никогда мирно-карими.