Русская красавица. Напоследок
Шрифт:
«Девочка из таверны», – Меланья ставит подпись под свежей записью. Оказывается, кто-то из них видел меня вечером у Лены и ко мне уже успело прилепиться некое устойчивое словосочетание . Считаться девочкой приятно, но безымянность в мои планы никак не входит..
– Меня Софией зовут, – представляюсь, наконец. – Хотя на самом деле, подпись ты ставишь не верную. Это же не моя фраза. Ты сама ее слепила…
– Из того, что было, – возражает Меланья, – А я всегда первоисточники указываю.
Впрочем, я могла бы и сама догадаться. Под некоторыми фразами в блокноте Меланьи стояли подписи, вроде «Гора Дива, Симеиз». Не гора же с ней разговаривала? Значит, афоризмы были меланьевские, а под ними указывались те, кто натолкнул автора на мысль…
– И все-таки? – «мальчик с глазами»
– Писателем, – улыбаюсь немного вызывающе.
Знаю я реакцию людей на подобные признания.
Например, для скурплулезно заполняющей блокнот Меланьи мои слова однозначно должны были звучать святотатством. Ведь живых писателей, по мнению таких трепетно относящихся к словам людей, существовать не может. Все писатели по их мнению – в прошлом, и все – великие. И то, что какая-то маленькая, невесть откуда взявшаяся тётка (пусть даже не тетка, а та сама «девочка из таверны», без разницы), вдруг собирается разрушить стереотипы и оказаться живой писательницей, ее, поклоняющуюся литературе Меланью, совершенно не устроит…
– А сбежала чего? – вопреки ожиданиям, Меланья не ощетинилась, а приняла, как должное. – Не печатали?
– Печатали, – на этот раз ответ дается мне уже с большим трудом. Ведь все не объяснишь же!
Не объяснишь, что писать нужно не просто – а в серии конкретных издательств или в темы конкретным частным заказчикам. Причем не книги писать, а проекты, заранее предопределенные стратегией коммерсантов и менеджеров. Не объяснишь, что поначалу кажется, будто с этой системой можно играть в кошки-мышки – дескать, формально соблюду все коммерческие условия – и тему возьму навязываемую, и факты освящу, какие просят, но по сути напишу такую книгу, как хочу. Настоящую, незаказную, честную… Думаешь так, пишешь, выкладываешься, а потом понимаешь, что факты были подтасованы, тема заранее обссчитана, и потому ни малейшим изменениям не подлежит… И тогда, – как ни старайся увильнуть – или выбываешь из игры, или входишь в систему окончательно и пишешь уже не себя, а поверхностные проекты, которые отчего-то кому-то в данный момент коммерчески выгодны. Не объяснишь, что просто так выбыть из игры тоже невозможно – существуют договора и обязательства. И что можно, конечно, ухитриться и хоть раз написать то, что и впрямь чувствуешь, и даже подстроить так, чтоб по халатности этого не заметили, и напечатали… Но после этого нужно не просто «выбывать», убегать нужно. Вербоваться в иностранные легионы и отказываться от всего, с чем раньше привык контактировать. Причем бежишь не героем, а безызвестным, все к чертям бросившим, неудачником. Потому что книгу – даже самую неописуемо сильную, даже самую важную – мало напечатать, ее еще до читателя донести нужно, а доносятся книги тех, кто в раскрутке. А в раскрутке – значит, опять же, под прицелом договоров, обязательств и чьей-то коммерческой выгоды… И в какой-то момент понимаешь, что честнее и чище вообще не писать, а работать на горе разносчиком блокнотов, на котором ни за чьи заблуждения ответственность не лежит, и который никому не обязан нести свет и развлечения…
Всего этого не объяснишь, да и не следует. Кто знает, может, мой опыт – далеко не показателен. Зачем у верящей во что-то девочки отбивать надежды на будущее?
– А дорого? – Меланья переходит на мистический шепот и широко распахивает глаза. Спустя парочку разъяснений, понимаю, о чем она говорит, и смеюсь вполне искренне:
– Да нет, это тебе кто-то голову морочит. На самом деле, мало кто печатается за свой счет, да и нет в этом никакого смысла. Ты ведь реализацией книг не занимаешься? Все равно издательство с налаженной сетью распространения – справиться с распространением лучше, потому приходится доверять издательствам. Обычно происходит примерно так. Автор пишет вещь и выставляет ее на рынок. Заинтересованные издательства предлагают за нее какое-то вознаграждение и какие-то условия сотрудничества. А дальше, автор выбирает, заключается договор, и… Ну, у всех по-разному все потом разумеется. – меня явственно уносит в какие-то нравоучения, и самой
от этого нудно. Но Меланья смотрит так зачаровано, что приходится продолжать: – Бывают и другие расклады. Например, какой-то издатель хочет книгу. Не тот случай, когда «хочет и молчит», а тот, когда «хочет, но не может». И тогда он ищет достойного, по его мнению, автора и предлагает написать требуемое. «Наши деньги и обеспечение материалом – ваш писательский труд!» И многие нормальные авторы соглашаются и подписывает договор. Но это – худший вариант. Лучше писать, будучи свободным человеком…– Ты сбежала от несвободы? – «мальчик с глазами» смотрит по-прежнему очень серьёзно.
Вспоминаю досконально свою ситуацию, недовольно передергиваюсь…
– И от нее, – отвечаю, – Ии от тех людей которые пытались мне ее насаждать… – отвечаю, как загипнотизированная, а потом, наконец, прихожу в себя. Ну что это я тут разоткровенничалась? Кому это нужно?. – А еще от любовника! – опыт показывает, что подобные темы тут же закрывают все предыдущие. – А если честно, так от целых двух… Надоело страдать полумерами…
Последнее сказанула, чтобы уж наверняка заинтриговать и перетащить на земные темы. К счастью, в этот момент нас нашли несколько новых человек из группы, и мы переключились на знакомство. С новыми дровами и своими темами разговоров. «К счастью», – потому что на самом деле сочинить хоть какую-то правдоподобную историю о своем бегстве, я была сейчас совершенно не способна.
Чтобы не возвращаться к скользкой теме, завожу новые. Слушают с большим интересом. Кстати, больше всех проникся Алишерка. Я немного переживаю. С одной стороны, в его возрасте и при его положении так и положено. Все младшие братья – бунтари, если сестры – педагоги. С другой – как-то страшновато одним неосторожным словом сбить юношу с толку…
Собственно, речь зашла об автостопе, и Алишерку ужасно порадовали познания. Он сам ни раз ходил по трассе, всю жизнь крепко получал за это от сестры. Меланья слушала меня с явным неудовольствием. А зря. Ведь – только хорошее. Я ведь – только то, что на поднятие духа настраивает…
А вот «мальчик с глазами» – я видела – слушал и впитывал. И я охотно откровенничала пол вечера, понимая, что он изучает меня по таким рассказам, и что я не в праве ставить стенку… Кроме того, нужно же было защитить Алишера, который уже подхватил ему и которого ребята из группы уже обвиняли в нечестности:
– Ну что ты гонишь, гонщик? – фыркала Ларусик – смешная девочка с двумя косичками. Представительница и явный лидер восторженной парочки влюбленных тинейджеров. – От Харькова до Симфика за 14 часов? Да это почти как поездом. Не на одной же машине ты все время ехал!
– Он не гонщик, – вмешиваюсь. – Белгород–Ялта за 13 часов на четырех машинах – норма. Не то, чтоб точно знаю, просто у меня всякий раз в среднем где-то так получается. – это не для рисовки, это у меня скорее от общей расслабленной открытости вырвалось.
Вообще я обычно опытом автостопа светить не люблю: или за блудницу принимают, или восхищенно в рот заглядывать принимаются. А у меня от такого – ассоциации со стоматологами. И всякий раз так от этого тошно делается, что обещаю прекратить разговаривать. Навсегда. Со всеми. А потом, конечно, нарушаю свой мысленный обет молчания, и стыжусь, что не выдержала. Вот и сейчас…
– А что ты в Белгороде делаешь, москвичка ведь? – Меланья настойчиво обнаруживает в себе любительницу повыводить всех на чистую воду.
Позже выяснится, что их двое таких в компании – категоричных правдолюбцев и маразматиков. Она и Егорушка, который появится у нашего костерка немного позднее. Забавно, что у Меланьи это характер. Ну, такой тип поведения от природы. А у Егорушки же – в обычном состоянии спокойного, флегматичного и довольно мирно настроенного типа – категоричность суждений появляется только под влиянием алкоголя. Зато как ярко! Едва чуть-чуть выпьет, тут же впадает в свою паранойю: во всех окружающих лгунов подозревает и уличить пытается. Столько чужих красивых рассказок этим попротил! Наутро стыдится всегда, извиняется – да поздно, рассказчик чаще всего и не по мнит уже, на какой истории был перебит и чем собирался порадовать.