Русские хроники 10 века

Тут же возражали:

– Нешто у простых людинов скотницы с кунами есть? Зато и хан, и бояре, и гости в каменных хороминах живут. А где на Руси каменные хоромины видал?

– Есть в Булгаре каменные хоромины, да что с того? Лепоты как на Руси нету. У нас всё из дерева – и избы, и хоромины, и детинцы, так и на улицах мостовая кладь лежит. А Булгар хоть и богатый, а улицы не мощёные. В жару и то лужи не просыхают. Ещё и овраг посреди города.

– Ещё куда вас водили?

– А вон Грудинец к княжьим ближним прилепился, в ханскую баню ходил.

– А ну, Грудинец, рассказывай. Нешто с ханом парился? Уд обрезанный видал? Га-га-га!

– Куды там, парился! Ничего не скажешь, хорошая баня, хитро излажена. Под полом дымоходы проложены, оттого пол горячим делается. Так булгарин сказывал. Да с нашей-то не сравнить. Каменки нету! А без каменки откуда пару взяться? Что ж за баня без пару? Мыться и в лохани можно.

– Тю-ю! Хитро, хитро, а главного нету.

Медов выпили достаточно. Уже и не поймёшь, кто побывал в Булгаре, кто нет, всё перемешалось.

– И что за вера булгарская! Свинину есть нельзя! Вина не пить! Конина в походе сойдёт, кто ж дома-то конину станет грызть?

Другой добавлял:

– Как же после брани, после похода да без пира, без веселия? Что за пированье без медов да вина? Не-е, то не по-нашему.

Вспомнив о молитвах магометан, даже плеваться принялись.

– На колени падают, лбом в землю, а задом кверху. Это как же небу, солнцу зад казать! Тьфу, сра-амота!

* * *

Великий киевский князь, хотя и нахваливал хану и хоромины каменные, и баню, и даже ропату, разделял мнение своих сподвижников о чужом городе. Нет в Булгаре той лепоты, что в Киеве и Новгороде, где провёл раннюю молодость. И на Руси беднота живёт в тесных курных избёнках. Да всё ж не сравнить те избёнки с булгарскими камышовыми мазанками и юртами. Зато и хан булгарский, и боярство живут в каменных хороминах. А где на Руси такие увидишь? И всё же не стал бы он жить в Булгаре. Не глянулся русичам чужой город. Но после гощения у хана точил Владимира червячок зависти. И не только из-за каменных хором. Не велик город Булгар рядом с Киевом. А уж земли булгарские с Русью и сравнивать нечего. А вот же чеканят в Булгаре свои ногаты, по-ихнему дирхемы. Обо всём том беседовал с Добрыней.

Нет на Руси каменщиков. Свои каменотесцы только и умеют капи тесать, про которые бывалые люди говорят, что смотреть срам. Каменников на Руси вдосталь, да что с того, ежели мастеров нет. И велика, и могуча Русь, а кун своих не имеет. Давно пора свои чеканить. И на тех кунах, как на византийских серебряных милисариях или золотых солидах, на коих лики басилевсов тиснены, его, Владимира, лик делать.

Мысль о ромеях не давала Владимиру покоя. Хитрая Византия плетёт которы против Руси, его, великого киевского князя считает князьком, вроде торкских или печенежских ханов. Киевским князьям льстят, когда те приходят на византийские рубежи с великой ратью.

Сравняться с византийскими басилевсами было затаённой мечтой Владимира. Но знал: сколько ни пыжься, равным себе басилевсы признают его, лишь видя перед собой могучую непобедимую Русь.

Обрадованные коням, полученной дани, торки умчались в свои степи. За ними, нагрузив лодии, отплыли и новгородцы. Владимир с киевской дружиной пировал ещё седмицу. Угощали булгары, хорошо угощали, грызть жилистую конину не приходилось. Свадьбу справили в Булгаре по магометанскому обычаю, по русскому обычаю наметили сыграть в Киеве. Булгарыня Владимиру понравилась: черноброва, черноглаза, с яркими чувственными губами, высокой налитой грудью, полными бёдрами, но не толста, стан гибкий, тонкий.

* * *

Русская дружина вернулась домой. Не голосили вдовицы, не плакали сироты, с Булгаром урядились миром. За то славили киевляне своего великого князя.

Радмила, жена боярина Брячислава, пеняла мужу:

– Путята да Позвизд – чуть не вдвое молодше тебя, а уж в ближних ходят. А ты брюхо своё растрясти боишься.

Брячислав и сам досадовал на себя. Поход мирным вышел, а он немощным сказался. Великий князь такое долго помнит, и не прощает.

Глава 17

1

Перед Купалой, на русальную седмицу постигло Борея несчастье. Невестка на сносях, а семейство коровы лишилось. Да не одной коровы, а вместе с ней и обеих телушек, прошлогодней и нынешней. Отродясь такого не бывало, старики не припомнят, чтоб летом волки в хлев забирались да пакостили. Да вот же забрались, и собака не помогла. Нашли утром с разодранным боком. Среди ночи залаяла бедолага, тут же и завизжала, за ней и скотина взревела. Пока вздули огонь, выскочили из избы, похватали кто вилы, кто дубьё, корова с телушками уже не мычали. Лежали на боку в кровище. Желан с Млавой не оставили в беде, пригнали нетель. Так когда от той нетели молока дождёшься… Не одного Борея беда посетила. Купалу справили, перед Перуновым днём у соседей медведь четырёх тёлок задрал. Потом то одна корова с порванным выменем придёт, то другая. И пастух не ведает, како такое приключиться могло. Нарядили унот в помощь пастуху. Ходили миром и к Путше. Творил волхв заговоры, приносил требы, возносил молитвы Велесу. Оставила нечисть Дубравку в покое. Осенью же леший стал перевесища портить. Придут ловцы, а перевесища то разодраны, то спутанные на земле валяются. Хоть и не велик урон, да в прибытках недостача. В Ольшанке же лихо лютое приключилось.

2

Ляшко шагнул мимо тропы, зацепился за кочан капусты, упал, пребольно ткнулся носом в твёрдый вилок, завозился клушей, ругательства забормотал.

– Ай, Перун тя порази! Ну и телепень же ты. Нишкни, хозяев разбудишь, – Талец застыл на месте, шипел, как рассерженный гусак.

– Да я чё, ни зги не видать. Погодь, кукуль потерял.

– Ищи, – зло процедил Талец. – А ну как найдут завтрева?

Тусклые звёзды мутно просвечивали сквозь хмарную пелену, затянувшую небо. Порывистый ветер рвал волосы. Ляшко на карачках лазил меж капустных кочанов. Талец не выдержал, принялся помогать в поисках. Закрученный вихрем, кукуль обнаружился по другую сторону тропы.

Гораздый ломить силой, крушить всё и вся кулаками-ковадлами, в хитрых, ночных делах Ляшко признавал верховенство пройдошливого Талеца. Страху-то, страху натерпелся, когда зорили волчье логово и подбрасывали дохлых волчат в хлев Борею. А ну как волчара нагонит, да не на Борееву скотину накинется, а на них самих? Он от каждого скрипа дёргался, а Талец только похохатывал, глядючи на боязливое озиранье по сторонам. Борея выбрал он, Ляшко, наперснику было наплевать, кому из дубравинцев устраивать подлянку. Зорить смердов по неведомой причине велел Олович. Тугодумный рядович переспросил – кого? Огнищанин скривил рот в ухмылке:

– Кто тебе больше люб, тому волчат и подбросьте.

Люб Ляшку был Борей, свёкор Купавы. Теперь они пробирались к гумну отца строптивицы.

Лето выдалось жаркое, засушливое. Ходили сельчане миром к волхвам. Путша и Студенец, Торчин весной, как зазеленела трава, помер, творили у святых родников молитвы о ниспослании дождя. После тех молений небо хмарилось, дождь проливался скорым ливнем, только ребятишкам под струями поплясать. А земля, едва солнце выглядывало, опять сохла, трескалась, словно и не было дождя. Сена накосили скудные, жито уродилось худо, сам-трет. С Перунова дня и дождинки не пролилось. Отава выгорела, всё высохло, как трут.

Сегодня с утра поднялся ветерок, днём крепчал, к вечеру уже осокори гнулись. Олович в полдни позвал, велел готовиться.

– Сегодняшняя ночь в самый раз. И сухо, и тёмно, безлунно, и ветер задувает. А к завтрему беспременно дождя нагонит. Да глядите же, с волчатами у вас добре получилось, чтоб и сёдни також. Сплохуете, смердам попадётесь – и не вздумайте на меня надеяться. Я вас на таки дела не подбивал. Сделаете как надобно – не сомневайтесь, награжу, не обижу. Теперь ступайте.

Подходы к Желанову гумну Талец, не доверяя мешкотному соратнику, высматривал сам. Прошёлся леском по другому бережку вдоль всего сельца. Огненного петуха сподручней было бы пускать с крайнего двора, Желанов был вторым. Талец бы так и сделал, на злобствующего Ляшка и внимания не обратил. Да Желанова соседа случай спас. Сука под банькой ощенилась. Вот же нашла место! Втихую мимо никак не пройти.