Русские хроники 10 века

Ставк смолк, Добрыня, постукивая пальцами по столешнице, спросил:

– Про калитку не вспомнил?

Волхв смотрел недоумённо. Боярин ударил ребром ладони по краю стола.

– Экий же ты, главного не вызнал! Ежели ту калитку выламывали, шум бы учинился, и десяток добрых кметов против тьмы воев калитку держали. А вот ежели подстенка под калиткой не было, то можно ночью подкоп прокопать и скрытно внутрь пролезть. Экий же ты, однако, недотёпистый! – повторил воевода и с досадой покачал головой.

– Да зачем тебе знать-то? – воскликнул Ставк, огорчаясь, что воевода не понял главного и спрашивает про какую-то безделицу. – Нешто с князем на Сурож идти собрались?

– Никуда мы не собрались, а вот как крепости берут, знать надобно. В жизни всё пригодится. Что ещё про Корсунь расскажешь?

– Сказывали мне про чудо, кое в Корсуне приключилось. Ещё когда корсуняне не приняли Христову веру, пришёл в город некий епископ Капитон. Тот Капитон проповедовал слово божье и призывал жителей креститься. Жители не верили епископу и говорили: «Как докажешь, что бог есть?» Епископ подумал и отвечает: «Разведите большой костёр, я войду в огонь, и ничего со мной не случится, ни единый волос не обгорит на мне. Бог меня защитит!» Жители отвечают: «Зачем костёр разводить? У нас большая печь есть, в которой камни на известь пережигаем. Войди в неё, живым выйдешь – покрестимся». Капитон говорит: «Ведите! Да огонь пошибче разведите». Подвели епископа к двери, а оттуда жаром так и пышет, так и пышет, стоять рядом нельзя. Епископ помолился, наложил на себя крестное знамение и вошёл в печь, жители ахнули. Епископ пробыл сколько-то времени в печи, жители думали, всё, сгорел, а Капитон дверку открывает и выходит живёхонький наружу. Веришь ли, нет, сам нисколько не обгорел, волдыря ни одного не вздулось, только воды напиться попросил. Так мне сказывали. Жители удивились на то и поверили в бога единого, всемогого, и вскорости все окрестились. А над печью той церкву поставили. Мне показывали.

Ставк хотел ещё что-то добавить, но Добрыне прискучило слушать про христианские чудеса.

– Ладно, ступай, про церквы потом поговорим.

Десять лет рабства внесли в сознание Добрыни то, чего не сознавали другие княжеские и боярские дети. У каждого, самого распоследнего раба, просмердевшего навозом, с нечёсаными патлами, одетого в драную дерюгу, сквозь прорехи которой проглядывает немытое худое тело, даже у него есть душа. Он вовсе не скотина, умеющая ходить на двух ногах, он – человек. Он так же страдает, как всякий иной человек, так же испытывает боль и так же хочет радости в жизни. Потому Добрыня понимал мятущуюся душу тихого с виду волхва, ищущего сострадательного к людям бога. Знал Добрыня: нельзя топтать раба, простого людина, ремественника или смерда, закупа, огнищанина. Ибо они тоже люди. Уродился Добрыня гордым и сильным, не просто сильным физически, хотя боги и этим не обидели, но сильным изнутри. Внутреннюю свою силу ощущал с малолетства, чуяли её и окружавшие его люди, и потому безропотно принимали его власть. Но даже он, поужинав иной раз зуботычинами тиуна и стуча зубами от холода в каморке воротника, впадал в уныние. Выжить, выстоять помогла надежда, уверенность, что наступит день, и жизнь его изменится коренным образом. Прощаясь с ним после падения Искоростеня, отец говорил:

– Крепись, сын, терпи. Знай: возмужаешь – рабство твоё закончится, – и ещё сказал: – Помни, ты – древлянский княжич. Покоряйся, но не превращайся в червя.

Он верил отцу и потому, стиснув зубы, терпел и унижения, и побои, и холод, и голод.

Но на что надеяться рабу от рождения? Что после смерти попадёт в Ирий? Но туда же попадёт и господин его, и истязатель. Не станут ли они преследовать его и там? Не всякому открыта дорога в Ирий. Кому? Никто в том не уверен. Даждьбог – добрый бог, учит любить Руськую землю, понадобится – и жизнь положить за неё без раздумий. Русичи – внуки Даждьбога. Ставк верно подметил, нет у Даждьбога утешения страдальцам, а у Христа есть. И ещё. Христос учит не мучить себя, не рвать душу, терпеть да верить в него без оглядки, даже забыв отца с матерью. И тогда награда – спасение и вечное блаженство. И что такое жизнь человечья? – краткий миг, не более, можно и потерпеть.

Хотя видел Добрыня во всяком человеке брата своего и не имел привычки зазря обижать ни раба, ни простого людина, но был он княжеского рода, потому и мыслил по-княжески.

Христианские боги учат людство покоряться владыкам своим, не переча, без ропота. Руськие боги тому не учат, опыт с Перуном не удался. Всяк людин должен заниматься своим делом. Поставь князя ли, боярина к дманице, таких криц наварят – от одного удара рассыпаться будут, пошли их в поле, так ниву засеют, где густо, где лысина. Но разве сможет смерд ли, ремественник-хытрец владеть Землёй? Всяк людин дальше своего двора не видит. Как защитить Землю, мирный ряд с соседями уложить, разве то простой людин сможет сделать? А дани наложить, чтоб и князю на устройство Земли хватило, и людству на пропитание осталось? Князь людству должен быть пастухом, не волком. Но людство должно подчиняться своему князю. Первые помощники князю в том боги. Руськие боги плохие помощники. Людство к вечу привыкло, а на вече норовит князю наказы давать. Того не понимают – князю лучше знать, как Землёй владеть и как порядок на ней блюсти. Хан Ибрагим звал Владимира перейти в магометанство. Руси хан не знает, потому и звал. Магометанство русичам чужое, и обычаи магометанские русичам противны. Никогда русич магометанство не примет, костьми ляжет, но в своей вере останется. Христианские боги русичам ближе, понятней, и Христос, и Богородица. Чехи, ляхи, подунайские болгары, люди одной с русичами крови давно в христианстве живут. В одной вере жить – легче мирные ряды укладывать. Да вот беда, христианские боги у всех одни, а славят их по-разному. От латынян нельзя веру принимать. Киевские попы прогнали латыньского проповедника, не посмотрели, что сама княгиня Ольга просила императора прислать на Русь учителя христианской веры. Нельзя от латынян веру принимать. Призовёшь латынян – распри и раздоры пойдут. Руси того не надобно. Да и людие не примут латыньскую веру. Латыньские попы по-латыньски службу творят. А кто такую службу на Руси поймёт? Чужой останется вера для людства. И от Византии тоже нельзя веру принимать. Правы и князь Святослав, и волхв Ставк. Ромеи так мыслят – кто от них веру принял, над теми они властны. Русь никогда под ромеями жить не станет. Да и попы греческие чужие, на своём языке богам служат. По-иному надобно. Ставк верно говорит, надо с Подунавья попов звать. Да ведь много попов надо. Крепко над сим помыслить надобно. Попы такие надобны, кои от Византии отложились.

В одном Ставк не прав. Ежели одним словом Русь в христианство обращать, до второго потопа не управиться. Где словом, а где и силой крестить будем. Теля, когда от матки отнимут и молоко с пальца дают сосать, и захлёбывается, и брыкается, иной раз так лбишком безрогим боднёт пестунью под коленку, та с ног валится. А потом ничего, привыкает. И с пальца сосёт, и само пьёт. Доглядать надо, попервах всё равно к материнскому вымени тянется. Так и Русь, побрыкается, поропщет, а примет новую веру – милей прежней станет.

Сперва князя и ближних крестить надобно. Крестить тайно, дабы людство не возроптало. Среди бояр и дружины слух пустить: кто хочет любым князю быть, креститься должен. Бояре да дружина старшая поразмыслят, примут новую веру. И бояре, и дружина, у коих вотчины, земли есть, норовят смердов в закупы, сироты обратить, а пашни их к рукам прибрать. Христианские боги, кои смирению людство учат, им ой как надобны.

В том, что сможет убедить племянника креститься, Добрыня не сомневался. Всё, что надумал, ему перескажет. Ещё и другим прельстить можно. По примеру Самуила-Симеона поставить в Киеве главного попа, как в Византии. Будет в Киеве главный поп, и царём объявить себя можно. А того Владимиру ох как хочется. Да дать Владимиру манускрипт, чтоб при нём был. Станет читать ли, нет, его дело. Люди увидят, припомнят: не спьяну князь новую веру принял, сперва обмыслил всё хорошенько, у христианских философов учился.

Хотя и своеволен сыновец, разумные речи слушает и следует им. До кун, паволок, злата не жаден. Знает: скупой правитель, что река в каменных берегах – ни самому напиться, ни коня напоить. Булгарскую дань решили на строительство городков по южному порубежью потратить. Нынешней же весной набирать охочих людей из вятичей, сиверцев, дреговичей да селить их на Стугне, Роси. На всё куны надобны.

Не всегда так бывает. Иной раз войдёт в голову какая нелепость, никаких доводов не слушает. Так приключилось два года назад с человечьей жертвой Перуну. Может, княжеское своевольство пользой откликнется? Время пройдёт, людство про Перуна вспомнит, как про Змия из Кощьного царства. А что человечьей крови пожелал вовсе не Перун, а князь, про то и не сведает никто.

Окрестится князь, окрестит опору свою – дружину и боярство, тогда и за всю Русь примутся.

Примет Русь христианскую веру, беспременно примет, побрыкается и примет. Всем по нраву придётся – сильным тем, что простое людство смирению, послушанию учит, сирым же – тем, что утешение даёт. А всем вместе – спасение обещает да вечное блаженство.

Часть 2 Канун

Кто не со мной, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает.

(Новый Завет)

Отсюда начало трём родам. И соединились они, и славны были. Отсюда идут древляне, кривичи и поляне, ибо первая дочь Богумира имела имя – Древа, а другая – Скрева, а третья – Полева.

Сыновья же Богумира имели имена – Сева, и младший – Рус. От них идут северяне и русы.

(Велесова книга)

Как закончился первый свет – смыло все грехи с Земли сырой, оживили мир ясный бог Дажьбог с легкокрылой Живой-Лебедью. Населили они тёмные леса, заселили они синие моря. В небеса запустили стаи певчих птиц, а зверей свирепых – в тёмные леса, и в моря китов, а в болота змей.

Утвердил Дажьбог в этом мире – Правь, отделил Дажьбог Явь от Нави. Стал он богом Прави и Нави.

(Песни птицы Гамаюн)

Глава 1

1

Пробуждался и покидал тёплую постель Олович рано, вместе с денницей. Ко всякому делу приставлен в боярской вотчине особый соглядатай. И всякий соглядатай ведал: стоит над ним ещё соглядатай, коему зубы не заговоришь, глаз не отведёшь. Во все мелочи огнищанин входил, всё недрёманным оком охватывал, ведал, на какие надобности истрачена каждая мера зерна, клок соломы, кем горшок каши съеден. Знали тиуны, дворские, ключники: за всякий недосмотр спрос учинится. А уж коли заприметит огнищанин захромавшую лошадь или ледащего, бездельничающего холопа, такая гроза грянет, будто сам златокудрый Перун-громовик небо сотрясает. Верил Олович своему оку, ушам не доверял. Уши одинаково слушают и правду, и обман. Потому и оставлял тёплую постель ранее ключников.