Русские не сдаются
Шрифт:
“Здравствуйте, директор!” – жизнерадостно приветствовал автор письма. – “Мы не хотели отвлекать и извиняемся за беспокойство, но очень нужно узнать, как там профессор Квиррел? Его уже выписали из больницы? У нас его тюрбан и философский камень, вдруг они ему нужны? Мы можем выслать совиной почтой, только скажите адрес. Москито еще ни одного конверта пока не потеряла. Кроме маминой посылки с вязаными носочками. И кому слать? Профессору или его брату?
С уважением, Гарри и Дадли”.
– Это же!.. Поттер! – профессор Снейп был вне себя от злости на противного мальчишку. Они тут все с ног сбились,
Директор разблокировал камин и сыпанул туда летучего пороху. Разумеется, было бы весьма опрометчиво доверять сове такое важное дело.
Дадли только дома заметил, что в спешке сборов сунул к своим вещам и тюрбан профессора. Он достал тряпку и слегка ее встряхнул. Интересно, она от сырости не заплесневела?
Вдруг что-то вывалилось из складок и покатилось по полу.
Красный камень. Один в один – философский.
– Вау! Вот что у них за общие дела с Николасом Фламелем были! Он его учил философский камень варить! Гарри! Гарри! Смотри, какая крутая штука!
Мальчишки сразу поняли, какой конфуз приключился – так и ворами недолго прослыть! Они уже упаковали камень в мешочек на ноге Москито, надписанный: “Квиринусу Квиррелу, профессору ЗоТИ, или его брату с затылка”, когда Гарри вцепился кузену в руку:
– Погоди, Дэ!
– Что значит: “Погоди”? Ты чего это, а?
– То и значит! Ну не убудет же от этого камешка! А у меня – пари! Не доживет ведь Теодор до моего седьмого курса! Особенно с таким хозяином! Ну не доживет же! Дэ! Прошу тебя, как брата! Ты же слушал Грейнджер! Ты же знаешь, как делать настой!
– А сам ты что делал? Почему Грейнджер не слушал?
– То есть, ты не против настой сделать?
– Почему?
– Ну, если выясняешь, почему ты должен его готовить, а не я, значит, сам факт готовки отторжения не вызывает, так?
– Гарри, вот ты...
– Дэ! Ну, Дадличек! Дадлипусичек! Дидиккинс! Мамочкина радость!
– Заткнулся! – взорвался Дэ, побагровев, как философский камень.
– Я несу котел?
– Ттысячча черртей! Волоки! Давай свой, золотой.
– Зачем? – тут же остановился Гарри.
– Что б красивше было. Торжественно, важно, сам понимаешь.
– Не-не-не. Котел не для дела – это вложение в золото. Я не для того его покупал, чтобы всякую гадость в нем варить!
– Это не гадость, а настой долголетия!
– Давай твой возьмем, школьный, а?
– Почему мой?
– Потому что свои я все в школу увез, а ты запасливый.
– А золотой – круче.
– А вдруг он его в свинцовый превратит и полностью растворится?! И останемся мы, как дураки – ни золотого котла, ни философского камня!
– Ну, если так подумать... А если он мой котел в золотой превратит и растворится тоже?
– Отдадим твой котел, да и все. А камень, что они себе, новый не сварят, что ли?
– И все ради твоей жабы! Для Рапунцель тогда тоже сварим!
– Конечно! Мы четыре колбочки сварим: Москито, Рапунцель, и две Невиллу пошлем.
– Почему?
– Потому что одну он гарантированно кокнет.
– А.
– Слушай, а Роновому Хаэрсу варить будем?
–
Нет. Слишком жирно ему. У него и так крыса живет, как будто каждый день этот настой пьет. Где ты видел таких долгожителей? У Пирса, вон, хомячок два с половиной года пожил и скопытился.– Ну ладно, где варить будем? На чердаке или в подвале?
– Лучше на чердаке: если бабахнет – только крышу снесет. А в подвале – может весь дом сложиться. Папа заругается.
– Гарри, мой мальчик! Что же вы с Дадли не сказали сразу, что камень у вас?
– Да мы только дома заметили, когда он из тюрбана вывалился. Хотели сразу его совой профессору переслать. Но потом... – Гарри как-то замялся. – Засомневались, кому слать. Ну, профессору или его брату? Если мистер Квиррел – мастер по ЗоТИ, то логично же предположить, что мастер алхимии – его брат, так ведь? Ну, нельзя же быть профи во всех сферах, да?
– А почему ты решил, что профессор Квиррел, вернее, его, гм, брат – мастер алхимии?
– Так нам... мы сразу узнали, что у него дела с мистером Фламелем. Мы-то думали, они наркотики варят, а они варили философский камень! А потом профессор его к голове привязал и так лечился. Только зря он сразу в больницу не пошел.
– Действительно, – закашлялся директор. – Напрасно.
Леди Августа завтракала с внуком и племянницей, когда на спинку свободного стула спикировала крупная полярная сова со странным узором на крыльях. Это было необычно. Утренняя газета уже прибыла, а писем Лонгботтомы сегодня не ждали. Так уж вышло.
Иногда леди Августа ненавидела свою Родину. Привычка, обычай, менталитет – не афишировать свои дела и не лезть в чужие. Англичанин должен сохранять невозмутимость в радости и шутить, когда все плохо. Англичанин. Должен. Кому был должен ее бедный сын? Кому и когда задолжала она?!
Когда Френк был здоров и полон сил, он все время был занят делами Ордена.
Когда с Френки случилась беда, она одна обивала пороги и плакала в круглой башне директора Хогвартса. Молила о помощи, но помощи было взять неоткуда. Никто не мог помочь.
И никто не хотел приближаться к чужой беде, словно они вдруг стали заразными. Словно превратились в нечисть, ворующую удачу.
Все реже приходили открытки на Рождество. Все чаще хорошие знакомые стыдливо отводили взгляд при встрече.
И со временем остались только Гризельда, Минерва да профессор Дамблдор.
Никто из Орденцев, которых так расхваливал сын, так и не сподобился навестить его в больнице.
Тони Долохов рассказывал, что в России принято навещать больных и приносить им апельсинов в avos’ke.
Не ошиблась ли она с выбором? Почему они все ведут себя так, словно стыдятся ее сына? Словно это он виноват в том, что сидит у окна с пустыми глазами и не отзывается на собственное имя?!
И вот – письмо. От кого?
– Это мне, бабушка, – Невилл торопливо проглотил кусок тоста.
– От кого это?
– Гарри и Дадли. Я тебе о них рассказывал.
– Их сова, насколько я помню из твоих рассказов, белого цвета.
– Ну, перекрасили...
– Внук! Как ты можешь быть таким легкомысленным? Ты же знаешь, что на тебе лежит ответственность за весь род Лонгботтомов!