Русский агент Аненербе
Шрифт:
«Хотя то, что я видел в склепе, опровергает многие твердые научные знания напрочь», — подумал он, дрожа от холода в импровизированной камере.
Лебедев был патриотом, поэтому чтобы избавиться от малодушных мыслей, стоически готовил себя к возможной гибели, повторяя про себя мантру: «Смерть от своих — тоже оружие». Но умирать даже из патриотических побуждений не хотелось.
«Я здесь чужой и там чужой и нигде не буду своим, как бы мне этого не хотелось», — подумал, понимая, что ситуация не разрешится сама сосбой.
Но его больше всего, беспокоила судьба Маргариты — если он не вернется судьба ее будет страшной.
На
— Отдел «2-Б» расформирован в июне 41-го. Майор Семёнов погиб под Брестом. — Лейтенант встал, медленно обходя стул. — Вы либо бездарный врун, либо самый дерзкий эсэсовец, которого я встречал.
Лебедев приподнял голову, стараясь не моргнуть.
«Он уже отправил запрос в Москву. Значит, нужно тянуть время. Он проверяет каждое мое слово. Значит, запрос в Москву — не блеф», — подумал он, глядя Вострикову в лицо.
Старшина Василий в углу уже разминал свои кулачищи.
Лебедев почувствовал, как под одеждой стекает холодный пот, и неприятно «тянет» в животе. Востриков снова, как вчера схватил его за подбородок.
— Я не могу раскрыть все детали своей работы, — спокойно сказал Лебедев, — Моя легенда — Франц Тулле. Я не первый день в разведке, так же, как и ты. Я работаю в самом волчьем логове этого мира. И тебе в голову не приходит мысль, что я не могу тебе всего сказать? Если бы ты знал, через что мне пришлось пройти, чтобы оказаться здесь. А вдруг ты сливаешь немцам информацию?
Лейтенант отпустил его лицо, будто обжёгся.
— Чего ты несешь!? Я тебе сейчас падла за такие слова морду разобью! Я с июня сорок первого на передовой! У меня два ранения! — Востриков начал задыхаться от переполняющего гнева.
— Ты сам разведчик! — спокойно повторил Лебедев, — я не могу тебе раскрыть все.
Лейтенант успокоился и сел за стол.
— Даже если вы говорите правду… Москва пришлёт человека через три дня. До тех пор вы — шпион.
— Расстреляете, — кивнул Лебедев. — Но, если я прав — вы получите шанс изменить ход войны.
Лейтенант бросил окурок на пол, раздавил сапогом.
— Сержант! — крикнул он в дверь. — Перевести в камеру. Двойной пост.
Когда шаги затихли, Лебедев прислонился к стене.
«Три дня. Успеет ли Востриков получить ответ из Москвы? А если успеет… поверят ли там? В любом случае заинтересуются, высокопоставленным нацистом, который утверждает, что он советский разведчик».
Снаружи грохнул орудийный залп. Немцы ударили по деревне. Сверху на него посыпалась штукатурка и пыль.
Через три дня. Утром, Лебедева перевели в Кабинет в полуразрушенном здании райкома, переоборудованный под штаб НКВД. На стене — карты Лужского района, испещрённая пометками и рядом карта западной части СССР. В углу дымила печка-буржуйка, но холод, выстудивший его тело в «камере», остался и всё равно пробирал до костей. Лебедев сидел на табурете, сжимая в руках жестяную кружку с горячем чаем. От пальцев тепло медленно расползалось по всему телу и даже в какой-то момент его начало клонить в сон.
«Ну раз налили горячего чая значит, пока все хорошо», — думал он с наслаждением прихлебывая горячий напиток.
Вошел он — худощавый, в потёртой гимнастёрке без знаков
различия человек. Мужественное, волевое лицо, сильный подбородок, волнистые каштановые волосы. Пронизывающий взгляд серо-голубых глаз цепко устремился на Лебедева. Но по тому, как замерли конвоиры у двери, стало ясно: это не просто «майор из Москвы».Лебедев узнал его по архивным фото XXI века: Александр Михайлович Коротков, начальник 4-го отдела НКВД, суперлегенда нелегальной разведки. Тот, кто наладил работу беспрецедентной агентурной сети в Германии «Красную капеллу».
— Я… — начал Лебедев встал, но Коротков резко поднял ладонь.
— Ну здравствуй Франц.
Он пожал Лебедеву руку и обняв, похлопав по плечу.
— Рад тебя видеть, мой друг, — Коротков тепло улыбнулся и еще раз крепко пожал руку.
В его низком, приятном, голосе, звучала искренняя симпатия. Сказать, что Лебедев растерялся, это значит ничего не сказать. Он лишился дара речи и пристально, не мигая, смотрел на Короткова словно на мраморную статую, где-нибудь в Версале. Коротков засмеялся и заговорил с ним на совершенном немецком языке окрашенным легким венским диалектом.
— Садись Франц. У нас будет долгий разговор.
Он дружелюбно подтолкнул онемевшего Константина к табурету. Сам прошел к буржуйке и взяв чайник подлил кипяток в жестяную кружку Лебедева. Потом вытащил из кармана небольшой бумажный сверток и развернув его положил перед Константином колотый сахар.
— Давай Франц угощайся, как говорится чем Бог послал.
Он внимательно посмотрел на Лебедева.
— Удивлен? — усмехаясь спросил он, — Помню, как ты пришел к нам в 38-м, после экспедиции в Тибет. Твоя принципиальная позиция против нацизма произвела на нас большое впечатление. Такие идейные сотрудники — большая редкость, это скорее близкие друзья. Мы проверяли тебя очень долго. И те данные, что ты нам передал имели большую ценность… Ну давай пей чай в прикуску, по нашему русскому обычаю. Мда-а 38-ой год…
Коротков процитировал:
'Настало время: лик Мистерий
Разоблачится. В храм чудес
Сей Книгой приоткрыты двери.
И виден свет сквозь ткань завес.
Авроры блеск сияет велий
Ее земле благовествуй.
Мной зазвучи, как ствол свирели,
Как арфа вздохом легких струй!'
— Шиллер, это ведь ты меня пристрастил к его великой поэзии, а я тебе раскрыл красоту слога Пушкина и Лермонтова.
— Это Новалисс…
— Что? — переспросил Коротков.
— Это Новалис Харденберг фон Фридрих. Стихотворение «К Тику».
Лебедев продолжил:
'Иди же с Богом! При деннице
Росой глаза свои омой!
Будь верен Книге и Гробнице,
В лазури вечной присный мой'.
— Ах да! Совсем… Война меня выбивает из колеи, — Коротков устало потер виски.
Лебедев молча, не сводя с него глаз, взял кусочек сахара медленно положил его в рот и запил большим глотком кипятка.
— Потом ты перестал выходить на связь. Наш связной встречался с тобой, но ты реагировал на него словно впервые видишь. Мы решили — сдрейфил или еще хуже перевербован абвером, гестапо. Потом наш человек в гестапо передал нам, что ты случайно попал под бомбардировку нашей авиации, получил очень тяжелую контузию и как неприятное следствие всего — потерю памяти. А теперь ты здесь, с историями о «советском разведчике».