Русский Бертольдо

«Диалог Соломона и Маркольфа», возникший из раннесредневекового «маркольфического диспута», носившего изначально христианский вероучительный характер, со временем был профанирован и подвергся карнавальной перелицовке. Сочинение получило огромную популярность в Европе; несмотря на осуждение римским собором 496 г. (декрет папы Геласия «о книгах принимаемых и непринимаемых»), оно было переведено почти на все европейские языки [74] . В Италии латиноязычный «Диалог» переиздавался неоднократно на протяжении XV столетия, а в 1502 г. в Венеции был напечатан его первый итальянский перевод («El dyalogo di Salomon е Marcolpho») [75] .

74

О «Диалоге» в смеховой культуре Польши и Германии см.: Мочалова В. В.Мир наизнанку. Народно-городская литература Польши XVI–XVII вв. М., 1985. С. 85–90; Реутин М. Ю.Народная культура Германии. С. 66–67, 94.

75

См. публикацию итальянского текста «Маркольфа» (Venezia: J.-B. Sessa, 23 giugno 1502) в издании: Il dialogo di Salomone е Marcolfo / A cura Q. Marini. Roma: Salerno Editore, 1991.

Свободолюбивый, остроумный и находчивый Маркольф в разговоре с царем Соломоном ни в чем не уступает носителю «божественной мудрости». Он ловко низводит к тривиальности всякую высокую мысль Соломона, осмеливаясь подвергать осмеянию Священное Писание, а заодно и само книжное знание, и другие общепризнанные ценности. Действительно, между ним и Бертольдо много общего: от безобразной внешности полушута-полудемона, за которой скрывается острый ум и практическая смекалка, до многочисленных конкретных эпизодов в их историях (суд о двух женах, хитрость о семи женах на одного мужа, эпизод с лысым и др.). В то же время между двумя персонажами, как подчеркивает Моник Руш, есть одно весьма существенное различие. Кроче придает повествованию оборот (невозможный для создателей цикла о Маркольфе!), который, в сущности, разрушает оппонирующую сущность персонажа и самого повествования как «возражения» («contradictio») [76] . Действительно, Бертольдо, прибывший к королевскому престолу «глашатаем человеческой свободы», в конце концов добровольно отказывается от своих прав и превращается в добродушного, патерналистского проповедника социального мира, покорного воздержания и фатализма [77] .

76

Rouch M.Les communaut'es rurales de la campagne bolonaise… P. 626.

77

См.: Camporesi P.La maschera di Bertoldo. Le metamorfosi… P. 20.

И это понятно. Персонаж Кроче, будучи итальянской переделкой Эзопа/Маркольфа, появился уже на совершенно иной исторической почве. Прежде всего он не так откровенно, с еретическим оттенком богохульствует, как его средневековый прототип-насмешник. Пьеро Кампорези в своей ставшей теперь уже классической работе «Маска Бертольдо», посвященной карнавальной культуре XVI — начала XVII в., пишет, что Кроче потребовалось изобрести целую систему предосторожностей, чтобы нейтрализовать оставшиеся слабые протестные поползновения своего героя. А то, что автор сохранил в хитром, непочтительном и дерзком крестьянине, находило оправдание в карнавальной основе книги. Это — предписанная бесцеремонность и традиционная вседозволенность, узнаваемые в героях карнавала, в масках, в монстрах, гигантах, грубых мужиках, это присущая карнавалу свобода «изнаночного» мира [78] . Карнавальная маска Бертольдо легко угадывается в популярных персонажах итальянской комедии дель арте,галерея которых запечатлена в виртуозных офортах младшего современника Кроче — французского художника Жака Калло (1594–1635) [79] .

78

Ibid. P. 20, 90.

79

Воспроизведение знаменитых офортных серий «Balli di Sfessania» (1621) и «Gobbi» (1622) см.: LieureJ.Jacques Callot. Paris, 1929. Vol. 1. О влиянии офортов Калло на русский лубок см.: Pesenli М. С.Arte occidental е iconografm popolare: specularita d’immagini nel Settecento russo // Settecento Russo e Italiano. Atti del Convegno: Una fmestra sull’Italia Tra Italia e Russia, nel Settecento / A cura di M. L. Dodera e M. C. Bragone. Genova 25–26 novembre 1999. Milano, 2002. P. 95–102.

Если обратиться к литературному контексту «Бертольдо», то здесь также нет недостатка в родне, прежде всего — по линии плутовского романа, который (наряду с авантюрным) является одной из ветвей «могучей и широко разветвленной жанровой традиции, уходящей <…> в глубь прошлого, к самым истокам европейской литературы» [80] . В первенцах этого жанра — Ласарильо де Тормес и Гусмане де Альфараче — явно видны признаки родства с романным Эзопом (Бертольдо) [81] . Испанский анонимный роман «Жизнь Ласарильо де Тормес, его невзгоды и злоключения» (1554) [82] имел успех, вполне сопоставимый с популярностью самого античного «Эзопа» или его итальянской версии начала XVII в. Почти сразу он был переведен на французский и английский, а в дальнейшем — на многие другие языки (в том числе русский). Сходство между «Ласарильо» и «Эзопом» исследователи обнаруживают как в целом (в структуре повествования), так и в частностях (эпизодах, характере героев, мотивациях); длинный перечень общих типологических черт героев постоянно пополняется [83] . Между двумя текстами, порожденными разными эпохами, существует и важное различие, не менее заметное, чем различие между «Маркольфом» и «Бертольдо». В данном случае основной контраст между протагонистами проявляется в степени цинизма, естественно присущего персонажам этого типа. Ласарильо, переменив многих хозяев из разных социальных слоев общества, с которыми он находился в постоянной конфронтации (впрочем, всегда успешной для него), испытав немало превратностей, «узнав жизнь», превращается в «настоящего пикаро»; Эзоп же таковым не становится, несмотря на свои (порой весьма сомнительные) поступки. Этот контраст, как отмечают исследователи, более резок, чем тот, который существует между Эзопом и Бертольдо [84] .

80

Бахтин M. M.Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 3-е. М., 1972. С. 178 и далее: «Жанр живет настоящим, но всегда помнит[выделено автором] свое прошлое, свое начало» (с. 179).

81

То, что «образ пикаро имеет предшественников среди персонажей античной литературы, фольклора, фаблио», ни у кого не вызывает сомнений (История всемирной литературы. М., 1985. Т. 3. С. 356); все чаще ученые связывают возникновение самого жанра пикарески с античным романом об Эзопе ( Holzberg N.A lesser known «Picaresque» Novel of Greek Origin: The Aesop Romance and its Influence // Groningen Colloquia on the Novel. Groningen, 1993. Vol. 5. P. 1–16; Rodriguez Adrados F.De Esopo al Lazarillo. Huelva: Universidad de Huelva, 2005; см. также: Papademetriou J.-Th.A.Aesop as an archetypal Hero. P. 58. Note 90).

82

О появлении романа «La vida de Lazarillo de Tormes у de sus fortunas у adversidades» и его переводах см. во Введении к изданию: The Life of Lazzarillo de Tormes. His Fortunes and Adversities / Introd. by L.C. de Morelos. Gloucester, Massachusetts, 1962. P. 11–33.

83

Holzberg N.A lesser known «Picaresque» Novel of Greek Origin. P. 1–2; Papademetriou J.-Th.A.Aesop as an archetypal Hero. P. 65–66.

84

Papademetriou J.-Th.A.Aesop as an archetypal Hero. P. 68. Note 106; в то же время автор убежден, что «во многих аспектах роман Кроче близок испанской пикареске» (р. 44). Заметим, что иной сценарий развития характера героя-пикаро демонстрирует Гусман де Альфараче из романа Матео Алемана (1599): он начинает свою карьеру как прирожденный плут, но заканчивает ее саморазоблачением и «чудесным преображением».

Было бы странно, если среди родни хитроумного Бертольдо не оказалось бы Тиля Эйленшпигеля, героя-плута из немецкой народной книги начала XVI в. Визитной карточкой обоих может служить довольно непристойный, но выразительный жест, уже известный по «Соломону и Маркольфу», — демонстрация собственного зада в сторону власти. Действительно, веселый немецкий подмастерье и итальянский крестьянин в борьбе за выживание проявляют свою незаурядную смекалку в ситуациях, явно схожих [85] .

85

О сюжетном сходстве «Бертольдо» и «Эйленшпигеля» в его польско-русском варианте см. гл. 2 «Русский Бертольдо» настоящего издания.

В разговоре о родственных связях Бертольдо не может быть обойден и великий роман Сервантеса «Дон Кихот» (1605, часть 2-я — 1615), который нельзя строго причислять к жанру пикарески, но который имеет много общих черт с этой традицией, испытавшей на себе влияние греческого романа [86] . В фигуре благородного рыцаря нетрудно разглядеть того, кому единственно позволено говорить правду всем и везде, — безумца или шута. Именно так, без попыток серьезного проникновения в суть этого образа, Дон Кихот долгое время воспринимался в России [87] . Ощущение его полнейшей нелепости, по верному замечанию Ю. Айхенвальда, должна была оставлять у русского читателя басня И. И. Дмитриева «Дон Кишот» (1805): «<…> не витязь, не пастух, / Но просто — дворянин без глаза» [88] .

86

Например, исследователи обнаруживают прямое влияние «Эзопа» в имени Санчо — испорченное «Xanthos» от латинского «Sanctus/Sanctius» (в переводе Ринуччиода Кастильоне, ок. 1448), см. об этом: Papademetriou J.-Th.A.Aesop as an archetypal Hero. P. 71–72.

87

Айхенвальд Ю.Дон Кихот на русской почве. New York, 1982. Ч. 1. С. 22–36; по мнению исследователя, интерес к роману Сервантеса в России XVIII в. «не означал еще уважения к Дон Кихоту».

88

Снисходительность моральной сентенции этой басни особенно уничижительна: «Ах! Часто и в себе я это замечал, / Что, глупости бежа, в другую попадал» — Дмитриев И. И.Стихотворения. М., 1987. С. 208; Айхенвальд Ю.Дон Кихот на русской почве. С. 28.

Между тем, балансируя на грани между безумием и мудростью, герой Сервантеса (как и герой Кроче) затрагивает в своих речах серьезные темы — «социальная справедливость», «свобода», «золотой век» и т. д. [89] В его устах они звучат как «безумные» или «шутовские», так что отделить трагический накал от буффонады бывает почти невозможно. Недаром так много общего находят между «рыцарем печального образа» и комической фигурой его слуги [90] . Крылатые слова Дон Кихота о свободе («Свобода, Санчо, есть одно из самых драгоценных благ, какими Небо одарило людей…») можно было бы сопоставить с ответом Бертольдо на предложение короля остаться при дворе: «Природа меня свободным родила, и свободным я пребывать хочу». Но, разумеется, это совпадение будет только формальным — Бертольдо, в отличие от героя испанского романа, в конце концов, добровольно отказывается от своей свободы.

89

См., например, речи Дон Кихота в сцене трапезы с пастухами (Т. 2. Гл. LVIII).

90

Багно В. Е.Дорогами «Дон Кихота». М., 1988. С. 94.

Понятно, что простому итальянскому крестьянину не пристало кичиться родством с благородным идальго. Да и типологически (прежде всего, своей комической внешностью) Бертольдо ближе к его оруженосцу Санчо Пансе [91] . И тот и другой немало позаимствовали у своего общего средневекового предшественника — Маркольфа [92] . Исследователи отмечают также причастность обоих к миру итальянских Дзанни, традиционных масок комедии дель арте [93] . Бертольдо и Санчо роднят не только плебейское происхождение, грубая комическая внешность, своеобразная мудрость при кажущейся простоте, но и схожий поворот судеб. Один неожиданно становится «первым советником» (по сути, шутом-советником) короля, а другой столь же неожиданно — «шутовским губернатором» собственного острова. Оказавшись в новой роли, они одинаковым образом пытаются реализовать свое «плебейское» представление о добре, равенстве и справедливости. Сходство биографий становится совершенно очевидным, когда во второй половине XVIII в. происходит встреча двух героев на сцене парижских театров.

91

Не менее характерным признаком обоих героев является их природная склонность изъясняться пословицами и поговорками.

92

На это уже обращал внимание М. М. Бахтин в своих рассуждениях о гротескном реализме: «<…> диалоги Соломона с Маркольфом очень близки по своему снижающему и приземляющему характеру ко многим диалогам Дон Кихота с Санчо» ( Бахтин М. М.Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1990. С. 27, 29).

93

См., например: Camporesi P.La maschera di Bertoldo. Le metamorfosi… P. 245.

Санчо Панса еще в начале XVII в. попал в протагонисты многочисленных комических опер и хореографических интерпретаций «Дон Кихота», где его характер приобрел самостоятельную линию развития. Произошло это именно благодаря разработке сюжета, изложенного в главе «О том, как премудрый Санчо Панса вступил во владение своим островом и как он начал им управлять» (т. 2, гл. XLV) [94] , которой занялись, и довольно успешно, французские драматурги.

Монополию на этот сюжет долгое время держала комедия Даниэля Герена де Бускаля [95] «Губернаторство Санчо Пансы» («Gouvemement de Sanche Pansa», 1641). Популярность ее на парижской сцене была такова, что, когда через семьдесят лет другой драматург, Флоран Картон Данкур [96] , осмелился выступить с комедией на тот же сюжет — «Санчо Панса — губернатор» («Sancho Panca, Gouverneur», 1712), — критика не замедлила вынести ей суровый приговор: она «почти слово в слово комедия Герена де Бускаля» [97] . Но интерес к этому сюжету еще долго не угасал. В 1738 г. появляется бурлескная поэма мадам Левек (L'ev^eque, Louise, 1703–1743) «Санчо Панса — губернатор» [98] , а в 1762-м началось поистине «триумфальное шествие» оперы-буфф А. Пуансине (Poinsinet, Antoine Alexandre Henri, 1735–1769) на музыку Ф. Филидора (Philidor, Francois-Andr'e Danican, 1726–1795) «Санчо Панса на своем острове» [99] . Либретто оперы, которая впервые была представлена в этом году труппой Итальянского театра (сначала дважды в Париже, затем в Фонтенбло), переиздавалось до конца XVIII в. не менее десяти раз в различных городах и странах — от Парижа до Санкт-Петербурга.

94

Во время своего недолгого губернаторства Санчо Панса стремился превратить свой остров в царство справедливости, действуя при этом «в согласии с радикальными взглядами таких мыслителей, как Томас Мор и Томмазо Кампанелла» ( Багно В. Е.Дорогами «Дон Кихота». С. 94).

95

Gu'erin de Bouscal, Daniel (1613?
– 1675) — автор комической трилогии по мотивам «Дон Кихота» и актер, исполнявший более тридцати раз роль Санчо на сцене (см.: Dalla Valle D.Don Quichotte et Sancho dans la France de Louis XIII. La trilogie comique de Gu'erin de Bouscal // Revue de litt'erature compar'ee. 1979. P. 432–461).

96

Dancourt, Florent Carton (1661–1725) — автор около шестидесяти пьес, актер театра Com'edie-Francaiseв Париже.

97

См.: Cl'ement J.M.B., La Porte J. de.Anecdotes dramatiques. Paris: veuve Duchesne, 1775. T. 2. P. 154.

98

[ L'ev^eque L.] Sancho Panca, gouvemeur, po`eme burlesque. Amsterdam: chez N. Desbordes, 1738.

99

Poinsinet A.-A.-H.(mus. Philidor F.-A.).Sancho Panca dans son isle: opera bouffon en un acte. Repr'esent'ee pour la premi`ere fois par les Com'ediens Italines ordinaries du Roi, le 8 f'evrier 1762. Paris: Duchesne, 1762.

Нет сомнения, что Санчо-губернатор сыграл важнейшую роль в успешном театральном дебюте своего итальянского собрата на парижской сцене. Бертольдо — «что-то вроде Санчо Пансы, которому, ради смеха, предлагается увидеть себя в богатстве и величии» — сообщалось публике по поводу первой постановки интермедии «Бертольдо при дворе» («Bertholde `a la cour») в 1753 г. [100] . Точно так же, с расчетом на узнавание представляла Бертольдо своим читателям «Biblioth`eque universelle des Romans»: «герой этой повести есть нечто вроде Эзопа или Санчо Пансы» [101] .

100

«Bertholde est une esp`ece de Sancho-Panca, `a qui, pour s’en divertir, on fait entrevoir l’appareil de l’opulence et de la grandeur» — Cl'ement J.M.B., La Porte J. de.Anecdotes dramatique. T. 2. P. 149–150.

101

Bertholde «est une esp`ece d’Esope ou de Sancho-Panca» — Bibiioth`eque universelle des Romans… P. 134.

В эпоху Просвещения популярность сервантесовского сюжета о губернаторстве Санчо Пансы порождала его новые версии. По одной из них герой даже превращался из губернатора собственного острова в «американского законодателя» («l'egislateur en Am'erique»), автора (вместе с «добродушным Ричардом») Конституции [102] . В то же время с романом Сервантеса происходили метаморфозы другого рода, обусловленные, напротив, его глубинной связью с народной литературой. Именно эту связь пытались отразить многочисленные интерпретации «Дон Кихота» в XVIII в. Наиболее заметной в этом ряду была версия немецкого просветителя К. М. Виланда (Wieland, Christoph Martin, 1733–1813), в которой роман Сервантеса ни разу даже не упоминался [103] . Знаменательно, что приключения дона Сильвио ди Розальво получили тем не менее в русском переводе название «Новый Дон Кишот» [104] .

102

Barbeu Du Bourg J.Calendrier de Philadelphie, ou Constitutions de Sancho Panca et du bon-homme Richard, en Pensylvanie. S. 1., 1778 — экз. BNF.Уже в названии содержались прозрачные намеки на Бенджамина Франклина в лице «доброго Ричарда» («bon-homme Richard») и на «Декларацию независимости», принятую в 1776 г. в Филадельфии.

103

Wieland Ch. М.Die Sieg der Natur "uber die Schw"armerey, oder Die Abentheuer des Don Sylvio von Rosalva. Eine Geschichte worinn alles Wunderbare nat"urlich zugeht. 2 Bde. Ulm: Bartholom"ai, 1764.

104

Виланд К. М.Новый Дон Кишот, или Чудныя похождения дона Силвио де Розалвы / Переведено с немецкаго [Ф. И. Сапожниковым]. М.: Унив. тип., у Н. Новикова, 1782. Ч. 1–2; см. также: История русской переводной художественной литературы… С. 198–199 (статья написана Ю. Д. Левиным).