Русский флаг

Как ни беден Якутск в сравнении с Иркутском - нарядным каменным городом на Ангаре, Мартынов знал, что дальше пойдут места совсем глухие. Здесь по крайней мере снуют по базару люди; поблескивают купола церквей; изредка покажутся нарядные сани с тройкой нездешних лошадей; случается, что навстречу попадут и чиновники в дорогих шубах. Дальше будут горы, снег, тайга, тундра, маленькие поселения в лесу, острожки на замерзших переправах, люди, не ждущие в эту пору никого, кроме жадных, бесцеремонных купцов: русские, якуты, эвенки, коряки...

Отправляясь из Якутска, есаул приказал ямщику придержать лошадей у развалин старой крепости. Пять башен, сложенных из крепких бревен, между ними остатки стен с разрушенными амбразурами, суровая простота линий, словно выражающая мужество и решимость строителей крепости - казаков, завоевателей Сибири, привлекали внимание Мартынова всякий раз, когда он попадал в Якутск.

– Гляди, Степан!
– Мартынов показал денщику на башни.
– Знаешь, что это?

– Крепость.

– А сколько годов она стоит здесь, прикинь-ка.

Степан пожал плечами.

– Не знаю. Дерево поглядеть бы...

– Иди гляди!

Степан осмотрел срез бревна, постучал по нему согнутым пальцем, вернулся и сказал неуверенно:

– Годов тридцать, а то и пятьдесят...

– Бери выше!

– Осемьдесят?

– Двести лет стоит! Понимаешь, две сотни лет! Казаки строили. Сибирские удальцы. Оставили след на земле, а?

– Выходит, оставили.

– Ты погляди, каково бревна-то связаны, как сложено крепко! Недруги жгли - не горит, раскидать хотели - бревна точно железом схвачены, ветер двести годов трясет - они не шелохнутся!.. А ведь одними топорами да умелыми руками сработано.

– Умелые руки все могут, Алексей Григорьевич.

– Летом в Якутск попадешь, непременно взойди на крепость. Все своими руками ощупай; встань у амбразуры, примерься, годишься ли в казаки. Ну, поехали!..

Лошади тронули. Мартынов промолвил серьезно, глядя невидящими глазами в спину ямщика:

– Эх, Степан, поспеть бы нам вовремя!

ОБЪЯСНЕНИЕ

I

В этот вечер Зарудный никого не ждал. Третьи сутки дул настырный юго-восточный ветер, не давал спокойно улечься частым хлопьям снега. И хотя пурга уже проявляла все признаки усталости, на открытых местах ветер все еще норовил сбить человека с ног, залепить глаза снегом, подтолкнуть к саженному сугробу.

Только в такую погоду вдова Облизина и запирала наружную дверь. Иначе пурга распахивала ее, засыпая снегом сенцы и хлопала дверью так, что дрожали бревенчатые стены.

В восьмом часу кто-то сильно постучал в окошко, полузасыпанное снегом. Так давали о себе знать многие, проходя мимо окна к двери по снежному окопу, достигавшему человеческого роста.

Зарудный отодвинул засов и налег на дверь.

– Маша!

Снег хлестал по лицу, заставляя жмуриться. Маша и еще кто-то с ней, большой, неуклюжий. Да это же Настя, в оленьей кухлянке, закутанная по самые глаза!

– Не ждали?

Маша сбросила заснеженную кухлянку на пол, возбужденно засмеялась и протянула руки Зарудному:

– Согрейте!

– Признаться, не ждал, - он стиснул ее холодные руки.
– Страшно?

– Нет, хорошо. Только у самого дома замело...

– Страшно, - простодушно призналась Настя.
– Маша на радостях чуть не разбила окошко.

Настя надеялась кого-то встретить здесь, Зарудный понял это по быстрому взгляду, которым она окинула комнату. В последние недели лицо Насти стало тоньше, острее. Какие-то сложные душевные переживания наложили отпечаток на ее добродушное, светлое лицо, окружили глаза синевой.

В сенцах стукнула дверь. Настя настороженно ждала. Никого.

– Я забыл запереть, - объяснил Зарудный.
– Кого-нибудь ждете?

Настя кивнула, прижалась спиной к теплой печи и закрыла глаза от удовольствия. Маша сбросила оленьи сапоги и с ногами забралась на кушетку.

– Мы хотели проститься с вами, Анатолий Иванович, - Маша, по обыкновению, куталась в платок, часто поводя плечами.
– Должны были заглянуть Константин Николаевич, Попов, Можайский. Вы завтра уезжаете с Василием Степановичем?

– Да, если утихнет пурга.

– А она утихнет?
– Маша задала вопрос поспешно, с вызовом.

Зарудный внимательно посмотрел на нее. Когда Маша в таком настроении, от нее можно ждать всего.

– Должно быть. Пойду поставлю самовар.

Зарудный долго возился с самоваром. Настя, согревшись, села на край кушетки, возле Маши.

– Вот так прийти однажды сюда, - проговорила Маша, оглядев комнату, и остаться... Свой дом. Свое тепло. Рядом хороший человек, которого ждешь, провожаешь и опять ждешь, ждешь...

Настя повернулась к Маше:

– И останься. Обвенчаетесь. Он будет счастлив.

Маша будто не расслышала ее слов.

– И ни слова больше о женихах, о сватовстве. Он жених, он муж... Трепетать от счастья, услышав стук, а у дверей еще раз зажмурить глаза: он или не он?

Еще раз стукнула дверь. Настя поднялась с кушетки и остановилась посреди комнаты.

Снова никого, только скрипела половица под ногами.

Маша, очнувшись, посмотрела на Настю изучающим взглядом.

– Никого, - вздохнула Настя и, возвращаясь к прежнему, сказала просительно: - Анатолий Иванович такой хороший...

– Нет!
– Маша резким движением стянула концы платка на груди.
– У счастья открытые глаза, непременно открытые. Я вижу это по тебе.

– Ты сама не понимаешь себя, Машенька. Ведь ты любишь Анатолия Ивановича...

– Люблю, - произнесла Маша протяжно.

Настя уставилась на нее. Уж лучше бы Маша возражала, спорила, чем это безразличное "люблю"!

– Выйдешь замуж - полюбишь крепче. Ты будешь любить его. Такого мужа...

– Нет!
– упрямо возразила Маша, отвечая на какие-то свои сомнения и колебания.

Вернулся Зарудный.

Маша сказала капризно:

– Как долго вы, Анатолий Иванович!

– Прошу прощения.

– Оставались бы дома.
– Маша говорила серьезно.
– Уедете - скучно будет.

– Никак невозможно.

– Обойдутся без вас. Торговые дела не по вашей части. Вы и здесь волонтер.

– Совершенно верно.
– Зарудный приготовился к ожесточенной атаке. Непременный волонтер, неисправимый охотник до чужих дел.

Сегодня Машу злила податливость Зарудного. Он нравился ей не покорный, а беспокойный, упрямый, как тогда, во время спора с Александром Максутовым.