Русский флаг
Шрифт:
– Применяясь к точному смыслу военного закона, при таких исключительных обстоятельствах...
– Обстоятельства, - пресек его Завойко, - известны мне не меньше вашего...
Арбузов хотел найти поддержку у Изыльметьева, но Иван Николаевич ответил на его искательный взгляд так, словно встретился с досадным препятствием при исполнении серьезного и важного дела. Тогда Арбузов упрямо вскинул голову и, сжав кулаки, ответил:
– Я не имел права оставлять свой пост в виду угрожающего противника.
– Третьего дня, когда я повторил свой приказ, о неприятеле не было известно.
– А нынче он тут!
– Потрудитесь немедля выполнить приказание!
–
У Арбузова как-то сразу задрожало лицо, расширились сверкнувшие презрением глаза, заходили сильнее ноздри, он ответил хрипло, срываясь на крик:
– Старший по начальнике не оставляет своего поста на случай его смерти!
– Значит, вы не повинуетесь?
– тихо спросил Завойко.
– Разрешите напомнить вам, - воскликнул Арбузов с истерической ноткой в голосе, - что начальник команды не может быть никуда посылаем на срок свыше трехдневного! Я капитан над портом и под страхом смертной казни не оставлю своего поста...
– В последний раз предлагаю вам одуматься, - предупредил его Завойко с недобрым спокойствием в голосе.
– Я не допущу подобного неслыханного нарушения приказа перед лицом неприятеля, угрожающего порту.
Арбузов закусил удила.
– Если ваша власть выше закона, - закричал он, - закуйте меня в кандалы, бросьте на гауптвахту, казните...
Но Завойко уже не слушал его. Повернувшись к адъютанту, он приказал:
– Тотчас же приготовьте приказ об отрешении капитана второго ранга Александра Павловича Арбузова от всех занимаемых им должностей.
III
Случай свел Зарудного и Машу для короткого прощания. Узнав о приближении неприятеля, Зарудный собрал свою партию волонтеров из молодых чиновников и петропавловских мещан, и они, вооруженные кремневыми и пистонными ружьями, отправились на северную окраину города, к Култушному озеру. Здесь была назначена боевая позиция для их разношерстного отряда. При отряде находилась единственная сухопутная пушчонка и пара лошадей к ней.
Партия уже около двух недель проводила ученье, и Зарудному удалось добиться некоторой согласованности действий, хотя внешне отряд выглядел случайным сборищем. Чиновничьи мундиры смешались с неуклюжими куртками местного изготовления, с ситцевыми и холщовыми рубахами мещан, форменные фуражки - с выцветшими картузами и потертыми малахаями.
В полдень волонтеры расположились на отдых. Из-за казарм, которые замыкали северную окраину Петропавловска, показалась колонна женщин и детей. Они шли к Култушному озеру по грунтовой дороге, ведущей на Авачу. Зарудный, как и другие чиновники, стоял с обнаженной головой. В тихом исходе этом, без стенаний и плача, было что-то горестное и значительное.
Неожиданно Зарудного обнял Андронников, оказавшийся в колонне женщин. Он тоже уходил на Авачу.
– Голубчик, - бормотал он, смахивая слезу, - счастлив видеть вас... безмерно счастлив и доволен...
– Иван Архипович!
– обрадовался Зарудный.
– Уходите?
– Увы! Скитанья мой удел!
– старик поник головой, и борода, прижатая к груди, смешно растопырилась.
– Подобно Агасферу, блуждать буду вечно и в горести пребуду...
Зарудный не удержался от смеха, - так комичен был этот взлохмаченный пророк печали на виду насторожившейся толпы и спокойно двигавшихся женщин.
– Над старостью смеетесь, господин хороший!
– обиженно выпятил нижнюю губу землемер.
– Да нет же!
– поспешил уверить его Зарудный.
– Я подумал, что для Агасфера Камчатка земля неподходящая: кругом вода и вода, а теперь и неприятель
– Надеетесь?
– выразительно спросил Андронников, потрогав пальцем дуло ружья Зарудного.
– Твердо верю, дорогой Иван Архипович, - ответил он.
Освободившись из объятий землемера, Зарудный увидел в толпе и Машу, и Настю поодаль, с младшей дочерью Завойко на руках.
– Здравствуйте, Марья Николаевна!
– сказал Зарудный, теряясь от неожиданности.
Маша подошла к нему и, смущаясь, заговорила:
– Я хочу проститься с вами, Анатолий Иванович...
– Верю, верю, что вы скоро вернетесь, - поторопился сказать Зарудный, почувствовав, что она хочет завести разговор о том, чего ему теперь не хотелось и вспоминать.
– Не знаю, - уклончиво ответила Маша.
– Я не думала уходить, но пришлось уступить...
– Она замялась.
– Ничего не могу поделать с матушкой...
– Маменьки нынче не верят, что Жанна д'Арк существовала когда-либо, вставил Андронников. К нему возвращалось присутствие духа, а вместе с ним и юмор.
– И не только они, - зло возразила Маша, - но и господа офицеры! Насмешка землемера задела девушку, она уже твердо глядела в глаза Зарудного.
– Мы расстаемся, Анатолий Иванович. Кто знает, что случится завтра. Простите меня, и мы расстанемся друзьями.
– Полно, Машенька, что вы!
– воскликнул Зарудный, сжимая ее протянутую руку.
– Вы... вы не должны виниться... Все пройдет, забудется...
Поднявшись на носки и наклонив Зарудного к себе, Маша, сразу же превратясь в порывистого подростка, поцеловала его в лоб и, крикнув: "Будьте мужественны! Прощайте!" - убежала.
Анатолий Иванович ожесточенно теребил свои жидкие усики. Все поплыло перед его глазами в ласковом солнечном мареве: и двигающаяся дальше колонна, и взмахи фуражек в руках чиновников, и ответное прощальное приветствие Андронникова, высоко поднявшего над головой широкополую шляпу.
IV
Вид камчатских берегов поразил Прайса. Всем морякам мира самое слово "Камчатка" служило синонимом севера, льдов и холода, где почти невозможна нормальная человеческая жизнь. Стало обычным противопоставлять тропическому зною холод Камчатки. Камчатка продолжала линию дикого, скалистого берега, отмечаемого на всех европейских картах загадочным именем "Т а т а р и я".
Солнечным утром 16 августа 1854 года старые, уже приглядевшиеся к миру глаза Прайса загорелись молодым любопытством. Такого высокого неба и дикой, влекущей красоты он еще никогда не видал. Конечно, и Столовая гора у Капштадта и грозные утесы мыса Доброй Надежды стоили многого, не говоря уже о языческой дикости Огненной Земли. Но у Капштадта все было просто, разгаданно: за отвесными скалами находилась богатая страна, в которой кое-что принадлежало и Дэвису Прайсу.
Впрочем, и здесь почти такие же скалы у входа в бухту и утесы, о которые в непогоду может расщепить корабль, сколоченный лучшими мастерами Англии. На вершинах вулканов сверкает никогда не тающий снег. Мир окрашен в голубой и зеленый цвета. Голубое небо и зеленая земля всевозможных оттенков, от легких, акварельных, тающих тонов до темно-зеленого плотного бархата.
Прайс вернулся в каюту в хорошем настроении, но тут его ждал сюрприз.
На полу, между дверью и столом, лежала газета. Это декабрьский, сильно истрепанный номер "Дейли ньюс". Подняв газету, адмирал увидел несколько жирно подчеркнутых кем-то строк. У Прайса задрожали колени и нижняя челюсть тяжело отвисла, когда он прочел эти строки.