Русский рукопашный бой по системе выживания
Шрифт:
Но после первых же встреч в Голицыне его сомнения рассеялись: в огромном зале не было свободного места, и когда князь сказал: «Ваша служба — особая, вы на страже рубежей Отечества. Значит — всегда готовы к бою, да и теперь часто в бою. Это благородное дело. Вас нельзя называть «товарищи», вы, господа, — «Ваше благородие», — зал отозвался аплодисментами.
Князю Голицыну за семьдесят, но на сцене стоял ладный, юношески подтянутый, легкий в движениях человек с бородкой на живом лице; он ловко освободился от кобуры с «бульдогом», показал револьвер курсантам: — Посмотрите, мы — Голицыны, носили оружие не в обычной кобуре, а на таком вот ремешке. Никаких пряжек, застежек. Одно движение — и револьвер превращается в оружие для рукопашного боя. Раз — этим
Конечно, надо знать специальный узел. Таким узлом в старину связывали пленных и отпускали идти под присмотром подростков — развязаться невозможно было…
Голицынский институт — высшее военное учебное заведение с большой историей, богатыми традициями. Тысячи и тысячи его выпускников служили и служат на самых отдаленных заставах, в горячих точках, там, где проходит граница, где чаще, намного чаще, чем в других частях, взрывает покой слово «тревога!». Это особая служба, и люди нужны тут особые. Они должны многое знать, многое уметь, потому что все это может пригодиться завтра или через минуту. Важно защитить рубежи Отечества, победить врага, а самому остаться целым и невредимым. «Вы, господа, должны помнить: вас ждут дома.
И вы обязаны вернуться», — часто говорил в тот день Борис Васильевич.
Вместе с Голицыным и майором Андреем Морушкиным мы заходили в учебные классы, всматривались в макеты застав, где вспыхивали огоньки секретных пограничных коммуникаций. Шли обычные занятия. Во дворе на полосе препятствий тоже занимались курсанты. Бег, броски тренированных тел, автоматы, фанаты, штыковой бой.
Князь подошел поближе и внимательно смотрел на то, что делали эти крепкие ребята. Все было как надо, но — мелочи, опять все те же мелочи…
— Знаете, а ведь от этих «мелочей» зависит ваша жизнь, сможете ли вы дальше вести бои, — заметил Борис Васильевич.
Одна из голицынских «мелочей». Оказалось, все курсанты, преодолевая полосу препятствий, бежали, даже неслись по прямой вперед, не обращая внимания на то, что происходит в метре от их маршрута: Но это же бой, атака, когда сбоку — из-за любого угла, любого дерева, может броситься враг, может вылететь нож, штык, граната, пуля. Нельзя смотреть в одну точку даже на учениях, нужно тренировать боковое зрение, это должно стать привычкой. Князь попросил позволения пробежать по полосе. Ему разрешили. Он побежал, и мы видели, что взгляд его стал плавающим, рассеянным; он видел все впереди и все вокруг, он успел бы достать врага, бросившегося сбоку, откуда угодно. Курсанты пожимали плечами: действуем, мол, по утвержденной инструкции. Но сотнями юных жизней платили мы в Афганистане за то, что инструкции пишутся педантичными чиновниками в мундирах, далекими от боевых действий, в которых убивают по-настоящему.
Или возьмем штыковой бой.
— Вы бьете штыком очень высоко, — продолжил Голицын. — Получается, куда-то в голову. А зачем?
Нужно целиться в грудь. Я смотрел по телевизору, как учат штыковому бою американских солдат. Со зверским лицом, вероятно, призванным устрашить врага, солдаты изо всех сил вонзают штык в чучело и потом что есть мочи тянут его обратно. Ну хорошо, это все же чучело. А в бою… Если вы вонзите весь штык во врага, вы его не вытащите, и противник, падая, увлечет вас. (Простите за подробность, но вы, мужчины, воины, это ваше дело.) Пока вы освободите свое оружие, вас сто раз убьют. Поэтому еще одна «мелочь» — штык входит лишь на десять сантиметров; поворот штыка и — обратно. Все. Это воинская работа, надо ее уметь делать… Голицыны, мои предки, нередко ходили в штыковую как бы втроем, и «работали» в ритме вальса: раз, два, три, раз, два, три… То один бьет, то другой, то третий. А знаете, не зря, думаю, Цветаева написала: «Три сотни побеждало трое…». В старину, как еще врага встречали. Становились в две шеренги. И те, что впереди, и те, что сзади, сжимали правыми руками рукоятку одного большого меча и били враз.
Представляете, какая двойная разящая сила была в этом ударе! Расшибали
любую атаку врага, а затем, отбив, сами шли в наступление.И тут же, под мелким дождиком, Борис Васильевич показал курсантам как можно быстро и просто отбиться обычным автоматом от трех нападающих, идущих «в штыки». Не только отбиться, но и сразить их.
Потом князь, молодо сверкнув глазами, предложил самым рослым, самым подготовленным взять его, что называется, в оборот. «Мне неважно, сколько вас будет, трое, пятеро или больше. Дело не в этом, а в том…». В чем же? Парни держали его крепко.
Бывший геолог и бывший солдат стал поворачиваться, превращаясь в «волчка», и кольцо нападавших разорвалось, все рассыпалось, подчинившись силе движения. При этом, следует помнить, что Голицын показывал приемы в замедленном темпе. Если бы нападающие действовали всерьез, быстро и жестко, то и князю пришлось бы работать по-настоящему, на поражение, как в бою. И чем сильнее захваты противника, тем страшнее будет ответ: сила ужесточает другую силу…
На князя нападали с ножами, пистолетом, автоматом, штыком, пытались бить кулаком, но он всякий раз уходил от удара каким-то легким неуловимым движением. Подкрадывались сзади и накидывали на шею удавку (так бандиты душат шофера в машине), но Голицын резко поворачивал голову в сторону, веревка с горла попадала на боковую шейную мышцу, а дальше дело было за техникой…
Аплодисменты, записки, вопросы из зала. Странное дело: в своем почтенном возрасте, израненный в войну Борис Васильевич не задыхался после очередного броска, казалось, вовсе не уставал. Признался: «У Голицыных, как бывалых воинов, естественно, и своя оригинальная система дыхания. Особенно в бою».
Когда-то его предки перед сражением выбрасывали вверх сомкнутые руки с боевым громким выкриком: «Крепи! Крепи! Крепи!» А когда сходились в смертельной схватке с супостатом, исторгали вдруг из грудной глубины необыкновенно мощный и грозный рык, пугающий противника порой до панического бегства. Этому рыку научиться было непросто.
Нужно было подать голос так, что бы в конце концов в кончиках пальцев ощутить как бы покалывающие иголочки. Рык издавал весь человеческий аппарат бесстрашного воина.
— В нашем роду и мальчиков воспитывали по-особому, — сказал князь. Кажется, пустяк — качать ребенка в колыбели. Младенцев-мальчиков и качали иначе. Чтобы колыбель как бы простукивалась.
Ребенок с пеленок инстинктивно приучался переносить удар, тотчас подбираться. С двух лет он уже не боялся, его начинали готовить к ратному делу мужчины.
Князь показал курсантам старинный кинжал, который когда-то в бою на Кавказе взял трофеем его храбрый предок. Виктор Остапович Олефир подарил ему от имени голицынцев красивый боевой нож с надписью на память об этом дне. Генерал угодил старому воину, это было сразу видно: ведь для настоящего мужчины, по словам князя, оружие — это все. «Я считаю, что вы, офицеры, должны всегда быть при оружии. И спать с ним чаще, простите, чем с женой…».
Голицын закончил и сказал привычное: «Честь имею». Доблесть воинская, честь… В давнем сражении 1812 года генерал Раевский поднял первыми в атаку своих детей, мальчиков 15 и 17 лет, и они пошли под шрапнелью с саблями в руках. А за ними — рослые, усатые гренадеры. И разбили врага. Генералу страшно было за детей своих. Но позади — Отечество, и он сделал так. Господь сохранил бледных тонких мальчиков в офицерских мундирах. И воины сохранили свою честь.
Да, это было очень давно. Но, слушая в тот день князя Бориса Васильевича Голицына, думалось: а может, и не так давно. И все это еще вернется в нашу жизнь, в нашу армию.
«Ведь вы делаете благородное дело, служите Отечеству…».
Александр Полянин
Голицыно,
Московская область