Русско-турецкая война 1877—1878 гг.

Так, например, Драгомиров почти полностью игнорировал значение огня, а штыковой удар превозносил как решающее и единственное средство достижения победы в бою. Драгомиров принес немало вреда боевой подготовке русских войск, так как его взгляды встречали поддержку многих представителей высшего и старшего командования. Офицерам, понимавшим ошибки боевой подготовки русской пехоты, трудно было их исправить.

Пережитки крепостничества, страх правящих классов перед угнетенными массами, слабый уровень развития производительных сил - все это также отрицательно сказалось на подготовке войск, как и в других областях жизни страны.

Впрочем, ошибочно было бы полагать, что в отношении подготовки пехоты русская армия отставала от западноевропейских. Последние тоже переживали период перехода к новому оружию и были еще очень далеки от такой степени отработки пехотной тактики, которая отвечала бы требованиям боя, выдвинутым введением нарезного, заряжавшегося с казны оружия. Опыт франко-прусской войны 1870-1871 гг. в значительной степени не был еще ими учтен; цепь не признавалась основным видом боевых порядков пехоты; вопросы тактики наступления цепями не были отработаны. В этом легко убедиться, если посмотреть уставы пехоты, изданные после франко-прусской войны: прусский - 1876 года, австрийский - 1874 года, французский - 1875 года, английский - 1874 -1876 гг.

Боевая подготовка артиллерии в мирное время стояла на еще более низкой ступени, чем боевая подготовка пехоты.

Наиболее благополучно обстояло дело лишь с техникой стрельбы, но и это благополучие было весьма относительным. По финансовым соображениям (влияние кризисов 1866 и 1873-1875 гг.) для боевой подготовки артиллерии отпускалось в год на одно орудие лишь по 1-2 боевых гранаты и по 1-2 боевых шрапнели. В неустоявшейся материальной части артиллерии часто происходили крупные изменения. Этому состоянию материальной части соответствовала и недостаточно установившаяся теория стрельбы нарезной артиллерии. Методы стрельбы были также весьма несовершенны - только перед самой войной начала прививаться пристрелка вилкой, а самостоятельная стрельба наводчиков начала заменяться управлением огнем со стороны командира батареи; в методах обучения стрельбе было много условного (полигонная стрельба по щитам 14,2x1.8 по неподвижным целям и с малых дистанций) и внешне показного (стремились добиться красоты действий орудийных расчетов и довести стрельбу артиллерии до полной меткости и т.п.). Все эти причины затрудняли специальную боевую подготовку артиллерии в соответ­ствии с требованиями боя.

Еще хуже обстояло дело с тактической стороной боевой подготовки артиллерии. Помимо общих с пехотой неблагоприятных условий для развития тактики, на ней весьма отрицательно сказалось упразднение в русской армии в мирное время корпусной организации.. До этого артиллерия, органически входя в состав корпуса, знала нужды пехоты и кавалерии и их требования к ней; в то же время возможности артиллерии становились известными другим родам войск и общевойсковым начальникам. С упразднением корпусов эта связь трех родов войск сильно ослабла, так как командующий войсками округа, имея в подчинении большое число войсковых единиц, не мог играть ту же роль, какую играл в деле взаимного сближения и ознакомления родов войск командир корпуса. В состав же дивизий артиллерия введена не была.

Артиллерия стала хуже понимать тактику других родов войск и не так тщательно изучала свои возможности по оказанию им помощи. Общевойсковые начальники стали хуже, чем это было, например, при гладкоствольной артиллерии, знать, в чем может помочь артиллерии пехота и конница и, наоборот, в чем им может помочь артиллерия.

Слабость тактической подготовки русских офицеров, особенно старших и высших, а также большой некомплект их в артиллерии также мешали тактической подготовке всей русской артиллерии перед войной.

При подготовке артиллерии не уделялось должного внимания выбору артиллерийских позиций и скрытых путей движения к ним; тем самым артиллерия фактически отказывалась от флангового огня, наиболее действительного против укрытого в траншеях противника. Сосредоточение огня по одной цели применялось редко; взамен его иногда практиковалось сосредоточенное расположение на одной позиции многих орудий, которые вели, однако, огонь по разным целям. Непонимание значения сосредоточенного огня артиллерии приводило к тому, что на учениях мирного времени артиллерия часто распределялась в боевых порядках пехоты равномерно, без массирования ее на направлении главного удара. В артиллерии проводились состязания по стрельбе на дистанции 900-1100 м для 4-фунтовой пушки и на дистанции 1100-1300 м для 9-фунтовой пушки (43) , то есть ее готовили к действиям на ближних и средних дистанциях.

4.43

(43) Сборник материалов по русско-турецкой войне 1877-1878 гг. на Балканском полуострове, вып. 21, СПБ, 1903, ч. I, стр. 257.

В то же время сильное влияние на характер подготовки артиллерии оказывал неправильный вывод из опыта франко-прусской войны 1870-1871 гг., согласно которому артиллерия не может действовать в сфере ружейного огня противника из-за угрозы полного уничтожения. Эти неправильные взгляды толкали артиллерию к ве­дению огня с предельных, безопасных от ружейного огня, дистанций и к отказу от признания эффективности артиллерийской подготовки атаки пехоты. Этот взгляд приводил к отказу от сопровождения атаки пехоты колесами и огнем с фланговых позиций. Здесь значительную роль сыграло также неумение выбирать артиллерийские фланговые позиции, с которых наиболее удобно было бы поддерживать атаку почти до самого удара в штыки, неумение находить скрытые пути к таким позициям. Фронтальные позиции артиллерии вынуждали чрезмерно рано прекращать артиллерийскую поддержку атаки, а передвижение в открытую с позиции на позицию как бы подтверждало мнение, что артиллерия вообще не в состоянии действовать в сфере ружейного огня.

Таким образом, тактическая подготовка русской артиллерии перед войной проходила в отрыве от требований тактического взаимодействия с пехотой.

Технические недостатки русской артиллерии (недальнобойность и недостаточная мощность снарядов) усугублялись плохой тактической подготовкой. Особенно резко должны были сказаться эти недостатки при борьбе с укрытыми в земле неприятельскими цепями, располагающими совершенными по тому времени ружьями.

Кавалерия русской армии по своей боевой подготовке была перед войной едва ли не самым застойным родом войск. В значительной степени это объяснялось тем, что кавалерия (регулярная) являлась наиболее «аристократическим» родом войск - в ней на командных должностях находилось много лиц из числа представителей родовитой царской знати.

С развитием скорострельного и дальнобойного стрелкового оружия главными задачами конницы стали действия вне поля сражения, на флангах и в тылу противника. Нельзя сказать, чтобы при обучении конницы эти задачи совершенно не принимались в расчет" командованием. Но несомненно, что они не клались в основу подготовки конницы. Для действий в неприятельском тылу и на флангах от конницы требовалось, чтобы ее конский и людской состав был хорошо втянут в дальние пробеги. Но этому препятствовало приобретавшее силу закона мнение, что лошади в коннице должны быть в «хорошем теле», так как иначе пропадет столь высоко ценившаяся тогда красота и картинность конных частей. Так как при этом командир эскадрона и полка часто не хотели поступиться еще и своими «доходами» от экономии на фураже, то «хорошего состояния» конских тел можно было добиться только при наименьшей загрузке коня работой. Конницу тренировали лишь на короткие дистанции, что приводило к отсутствию втянутости в длительную работу коня и всадника.

Действия на неприятельских флангах и в тылах требовали от конницы известной самостоятельности, способности вести наступательный и оборонительный бой как против неприятельской конницы, так и против небольших пехотных частей противника. А это возможно лишь при условии готовности конницы к пешему и огневому бою. Кое-что для такой подготовки делалось, - стрелковое вооружение конницы было усилено, введено обучение огневому и пешему бою. Однако все это сводилось на нет тем, что конницу считали бессильной против нерасстроенной пехоты, вооруженной нарезным и заряжающимся с казны оружием. Этот вредный взгляд, бывший следствием неправильных выводов из опыта франко-прусской войны 1870-1871 гг., получил широкое распространение и объективно служил причиной неверия конницы в свои силы.

Кроме того, огневая подготовка русской конницы тормозилась сильно развитым среди кавалеристов пренебрежительным отношением к огню, причем предпочтение отдавалось бою холодным оружием преимущественно в сомкнутом строю. Кавалеристам (кроме казаков) запрещалось даже стрелять с коня, между тем при действиях мелкими частями в разведке, в подвижном охранении, на закрытой и пересеченной местности это было крайне необходимо.

Возможности успешных действий конницы по тылам и флангам противника ограничивались также тем, что до войны русское командование не предусматривало создания крупных самостоятельных кавалерийских соединений типа конного корпуса и не готовило в мирное время конницу к действиям такими соединениями вне поля сражения.