Русское масонство в царствование Екатерины II
Шрифт:
Мировоззрение русских масонов 1770-х годов вполне может быть названо «философским» — в смысле философии XVIII века. Постичь «законы разума» и на основании этих законов построить жизнь своего духа и тела — такова цель, стремление к которой проповедовалось в масонских организациях.
«Все, что разум человеческий благого постигнуть может, подлежит твоей деятельности», — говорилось в шведском Уставе 1777 года.
«Люди одарены разумом, — ответствовал согласно ритуалу новопринимаемый мастер Елагиной ложи, — который поучает, что делать и как поступать нам; а потому и имеем общий естества закон».
«Не найдешь ты здесь ничего, что бы разум твой поразило, — говорит мастер ложи принятому ученику, — не найдешь ничего, кроме простоты естественной, кроме любви, союзом братским утвержденной».
В таком понимании смысла человеческой деятельности русское масонство 1770-х годов совпадало с «вольтерьянством».
Взаимные отношения масонства и вольтерьянства до сих пор недостаточно ясно оценены. В определении того и другого расходятся терминологии — старинная обиходная
Масонство не было вовсе единым умственным течением. Новоанглийское масонство 1770-х годов и розенкрейцерство 1780-х не имеют между собою почти ничего общего. Одно насквозь проникнуто рационализмом; другое носит черты подлинной мистики.
Вольтерьянство также не все на одно лицо. Обычный тип «вольтерьянца», проступающий в русской изящной литературе XVIII века, далеко не покрывает собою всех действительных вольтерьянцев [191] .
Вольтерьянство становилось иногда синонимом морального нигилизма и распущенности; но это было исключение, а не правило. Как правило, вольтерьянство пыталось создать, наоборот, новую мораль, и люди, искренне ей преданные, могли быть (и бывали в жизни) не хуже в нравственном отношении, чем не вольтерьянцы. Эта новая мораль опиралась не на авторитет религии, а на главенство разума, но от того она не превращалась в «развращение нравов», а продолжала оставаться моралью и силилась поставить преграды «развращению».
191
Преимущественно на свидетельствах изящной литературы построена характеристика русского «вольтерианства» у А. И. Незеленова в I главе его книги о Новикове; см. также его «Литературные направления в Екатерининскую эпоху», СПб. 1889; ср.: Ф. Терновский. Русское вольнодумство при Екатерине II (Труды Киевской духовной академии, 1868, № З и 7). Иную характеристику вольтерианства (исключительно по мемуарам) дает В. В.Сиповский (Из истории русской мысли ХVІІІ-ХІХ вв. — Русское вольтерианство, Голос минувшего, 1914, № 1); им слиты, однако, мемуары XVIII и XIX в., отчего вольтерьянство получает слишком определенный характер философского и политического «отрицания».
Верным показателем является литература, которую создавали и читали русские вольтерьянцы. В списке переводов сочинений Вольтера или приписывавшихся Вольтеру находим произведения, которые по своему нравственно-философскому характеру всецело могут быть отнесены к вышеназванным масонским проповедям естественной морали.
Таков, например, «Путь счастия человеческого» (СПб., 1772 год) — собрание 67 нравоучительных правил. Вот некоторые из них: «Воздавай своему создателю должное», «Уступай благопристойным образом, когда кто на тебя нападает», «Храни нерушимо данное тобой слово», «Будь услужлив, скромен, учтив и приветлив», «Будь покорен начальникам без раболепства», «Подай руку помощи бедному утесняемому», «Бегай как роскоши, так глупости», «Берегись лишнего пития и пищи», «Будь добрым гражданином», «Готовься всегда умереть, как надлежит христианину».
Другой стороной примыкали к моральной масонской литературе скептические повести Вольтера. Вольтерьянство в этом сливалось с целым потоком таких сочинений, которые рассматривали жизнь и ее блага с точки зрения ничтожества человеческого существования. Вольтеровы произведения, как «Микромегас» (перевод А. Р. Воронцова в «Ежемесячных сочинениях», 1756, т. III; перевод Сумарокова в «Трудолюбивой пчеле», 1759) и «Кандид» (переводе. Башилова [192] , СПб., 1769; второе издание — СПб., 1779), подходили по своему существу к тому же направлению русской мысли, которому служили переводы Монтеня или Фонтенеля из новых писателей, Лукиана — из древних.
192
Семен Сергеевич Башилов (1741–1770) — историк, археограф, один из первых издателей древнерусских памятников.
Лукиан переводился в нескольких доекатерининских журналах: «Ежемесячных сочинениях», «Праздном времени», «Трудолюбивой пчеле», «Полезном увеселении». В 1773 году в Москве вышли «Разговоры между мертвыми, выбранные из Лукиана Самосатского». Несколько позже изданы были в двух частях «Разговоры Лукиана Самосатского, переложенные с греческого языка священником Ив. Сидоровским и коллежским регистратором Матвеем Пахомовым». «Разговоры о множестве миров г. Фонтенеля» переведены были еще в 1730 году кн. Антиохом Кантемиром [193] . «Разговоры по подобию Лукиановых» Фонтенеля помещались также в «Ежемесячных сочинениях» и «Праздном времени». «Михаила Монтаниевы опыты» в переводе Волчкова изданы были в Петербурге в 1762 году.
193
Перевод вышел в СПб., 1740. Антиох Дмитриевич Кантемир (1708–1744) — князь, поэт-сатирик, дипломат. Сын молдавского господаря Д. К. Кантемира.
«Великолепие света вдруг в ничто обращается, — все в свете есть суета». Так выражает смысл скептического
направления «разговор в царствии мертвых между Александром Великим и Геростратом».Мотив этот излюблен был журналами 1760-х годов В 1761 году, например, писало «Полезное увеселение»:
Не постоянен свет, все в свете суета, Проходит все как дым, сон краткий и мечта. Нет в свет ничего, чтоб было непременно, Нет постоянного на свете совершенно.Скептицизм тесными узами сплетался с новой моралью разумной философии. Если телесная жизнь человеческая — тлен и суета, то не в ней надо искать руководящего начала: воспитание души, спокойствие духа — вот с какой стороны сияет свет истинной мудрости.
«Человек благополучие свое во внешних обстоятельствах никогда полагать не должен», — говорилось в «Ежемесячных сочинениях». Это «одно из главнейших преданий стоической философии, предлагаемое сею высокопарящею сектою о состоянии жизни человеческой».
Предания «стоической философии» и были «разумной моралью» русских вольтерьянцев. Учение древних стоиков усиленно привлекало к себе внимание образованных дворянских кругов. Книги, излагавшие это учение, далеко не всегда были прямыми переводами с античных подлинников, а подчас даже и вовсе не были переводами, лишь пересказывая — и очень отдаленно — оригинал; важно не это, а то, что они вообще появлялись в печати, притом в большом количестве, следовательно, на них был спрос.
В 1754 году вышли «Епиктита Стоического философа Евхидрион и Апофегмы» в переводе с греческого Григория Полетики [194] . Тогда же в «Ежемесячных сочинениях» печатаны были переведенные Щербатовым «Нравоучительные рассуждения, выбранные из Эпиктета, Симплиция и Арриана». В 1765 году был издан «Дух Сенеки, или Изрядные нравоучительные рассуждения сего великого философа» в переводе В. Золотницкого. «Нравоучения Сенекины» [195] печатались еще прежде в журналах. Доступ к русскому обществу получил и Цицерон. В 1752 году изданы его «Мнения из разных сочинений, собранные для наставления юношества аббатом Оливетом» (перев. Ив. Шишкина) [196] . В самом конце елизаветинского царствования вышли в переводе Б. Волкова «О должностях три книги». При Екатерине появились «Двенадцать отборных речей» в переводе К. Кондратовича [197] , «Размышления о совершенном добре и крайнем зле» в переводе Ив. Посникова и «О утешении». Марку Аврелию менее посчастливилось на переводы: русские читатели получили взамен лишь переложения его мыслей. В «Добром намерении» напечатаны были «Речь Пануция Секретаря к Императору Марку Аврелию при его кончине» и «Речь Марка Аврелия Императора Римского, говоренная им самим при его кончине, к сыну своему и наследнику престола Коммоду» — обе в переводе с латинского А. Вершницкого. В библиотеке кн. М. М. Щербатова была книга «Житие и дела Марка Аврелия» (СПб., 1740). В 1773–1774 годах трудами Общества, старающегося о напечатании иностранных книг (в котором принимал близкое участие Новиков), изданы «Золотые часы государей, по образу жития Марка Аврелия».
194
Григорий Андреевич Полетика (1725–1784) — писатель, переводчик с немецкого и латинского в Петербургской АН.
195
Под таким именно заглавием в «Ежемесячных сочинениях», т. V, январь (1757).
196
Иван Васильевич Шишкин (1722–1770) — офицер, поэт и писатель.
197
Кирьяк Андреевич Кондратович (1703 — после 1790) — переводчик, носил шутовской титул «придворного философа» при Анне Иоанновне.
Опираясь на стоицизм, размышляя о ничтожестве и суете человеческой жизни, русский вольтерьянец сворачивал на дорогу иного миропонимания, начиная искать нетленных ценностей вне материального мира.
Одна лишь красота телесна, Приятность и очам прелестна. Не может вечно нас зажечь; Что в членах льстит и нас пленяет, То наглость времени съедает, И может вскоре все пресечь, —поучали своего читателя «Ежемесячные сочинения». И там же, в «Одах Духовных», пел Сумароков:
Колико будешь вознесен, Толико будешь ты смирен; Бог души горды ненавидит, И зря с небесной высоты, Все действо здешне ясно видит.Опровергая мнение Лукреция, студент Дмитрий Аничков [198] писал в «Полезном увеселении»: «Душа человеческая есть подлинно бессмертная».
«Смерть, где твое жало? — спрашивал на страницах того же издания Алексей Нарышкин. — Живущая искра небесного пламени, оставь, оставь сие смертное тело. Дрожать, надеяться, трепетать, лететь, — какое мучение! Какое блаженство в смерти!»
198
Позднее профессор логики, метафизики и чистой математики Московского университета.