Русское масонство в царствование Екатерины II

«Семь должностей», о которых упоминал в своей речи мастер ложи, были те же самые моральные правила, которые и позже сохранялись для иоанновских степеней. Это — 1) скромность, 2) повиновение, 3) добронравие, 4) любовь к отечеству, а паче к братии, 5) постоянство, 6) щедрость и 7) любовь к смерти [203] .

Масонские добродетели всецело были основаны на требованиях рассудка.

Лишь должно гнусну злость из мысли истреблять, И надобно во всем рассудку подвергаться, Мы можем в свете сем довольно утешаться, —

203

Подробное перечисление их сделано впервые в шведских актах. Иначе были выражены пять должностей добродетели в Рейхелевых актах: 1) нежная любовь ко всему человечеству, а паче к иностранному брату; 2) честное поведение, 3) вечная война против врагов добродетели; 4) намерение воздвигнуть здание духовного Соломонова Храма: 5) непреложное соблюдение законов каменщичества.

советовал Ржевский Нарышкину.

Опыт применения новой рациональной религии к жизни целого государства нарисовал кн. Щербатов в своем «Путешествии в землю Офирскую» (1784).

Щербатов пытается поставить религию исключительно на рационалистических основах. «Мы люди, а потому суть твари, одаренный рассудком», — объясняет путешественнику офирянин принципы религиозного быта своей страны.

Общественная молитва совершается в храме, вся обстановка которого заимствована из масонских лож. Храм «построен из дикого камня». Посредине его находится солнце (= блистающей звезде масонских лож); «на серебряном кругу голубою финифтью была изображена цифирная литера, знаменующая единакость».

Священник — «в длинном белом платье, имеющий род нагрудника (соответствует масонскому переднику, или запону), на коем находилось выкованное такое же солнце… взошед на возвышенное место, сказал: вознесите мысли свои к Вышнему. А потом, став на колени, с частым преклонением читал молитву, и все, бывшие тут, в глубоком молчании и с потупленными очами, также стоя на коленях, и с преклонением на землю, приносили молитву в молчании. Молитва сия не долее двух минут продолжалась, когда восстал священник и обратясь к народу, сказал: да услышана будет молитва ваша перед Господом, и после сего начали расходиться».

Священник по выходе из храма оказывается офицером полиции: «понеже, что полиция у них есть для сохранения нравов, то из граждан и выбираются те, которых они достойнейшими почитают, в главные надзиратели частей по три человека, которые тогда же определяются быть священниками единого Бога». Эти три человека «по очереди исправляют молитву в храме, наблюдают о нравах гражданских и о всем, что касается до тягости народа; прочие же должности исправляются другими определенными; многие из них и другие места имеют». Тот, с которым познакомился путешественник, состоял также начальником высшего земского суда.

Священники не получают дохода ни от храма («приносить мольбы Вышнему — сия есть должность каждого человека, то какому и доходу за сие быть?»), ни по должности полицейской («ибо первое, она весьма не трудна, а второе, она есть такая, которая защищает жителей от всякого притеснения, то и в сем случае одной довольно чести»). Жертв офиряне никаких не приносят, «ибо лучшая жертва Вышнему существу есть сердце чистое, а для сего каждый офирянин имеет должность, под опасением немалой пени, кто бы он ни был, прийти единожды в неделю в храм Божий и Ему краткую молитву принести».

Молитвы «весьма кратки… и их весьма немного, а именно: 1) ежедневные, 2) на рождение младенца, 3) на бракосочетание и 4) на погребение».

Таинств в религии офирян нет: брак, например, «не есть дело, касающееся до веры, но до гражданских законов, а благословение, чинимое браком во храме, есть токмо дабы оные учинить тверже и непоколебимее».

Дела по разводу рассматривает «главный трибунал благочестия».

Религия, полиция, суд и санитария совершенно переплетаются между собою: все основано на доводах рассудка, чувству или откровению нет доступа к духовным делам Офирской земли.

2. Разложение рационализма

В 1782 году в известном своем курсе «О трех познаниях — любопытном, приятном и полезном» московский профессор Шварц разделил на три степени всю душевную жизнь человека. В первой главенствует разум, во второй — чувство, в третьей — откровение. Сообразно этим степеням делится и все познание человека. Для того чтобы достигнуть высшей, он должен непременно перейти через две первые.

Слова Шварца не противоречили тому пути, который действительно проходили многие русские масоны от Елагиных лож до розенкрейцерства. С другой стороны, слова эти отвечали обычному порядку многоярусных систем масонства. Все, чему учили на низших иоанновских степенях, было лишь символом; толкование давалось последующими градусами.

На пути к откровению надо было предварительно воспитать разум и чувства, проведя свое «я» через горнило самопознания и морали. Для новоанглийских лож 1770-х годов существенный смысл масонства заключался как раз в разумной морали. Для розенкрейцеров следующего десятилетия, наоборот, установилось правило, что «мораль не есть еще каменщичество, а только необходимое преддверие оного».

Подобно морали, промежуточной степенью был и разум.

«Многие, устремясь к единой благодати, не брегут о разуме, — говорил Поздеев своему ученику Римскому-Корсакову [204] , — но сие не так. Разум есть необходимое звено к благополучию человека, от Бога пожалованное. Так точно многие желали бы иметь дело с ангелами, минуя человеков; но вопрос: сообразны ли им? Многие братья хотели бы иметь дело с вышними начальниками, но вопрос: сообразны ли им? А сии имеют ли время ими заниматься? И так сообразность и посредствующие звенья составляют порядок».

204

Андрей Петрович Римский-Корсаков (1784–1862) — гражданский губернатор Волынской губернии, отец композитора Н. А. Римского-Корсакова.

«Я не отвергаю совершенно наук, преподаваемых человеками, — заявлял Шварц своим слушателям, — хотя они и не служат к сооружению блаженства нашего: они суть также дары, происходящие от Бога, и человек, преданный Богу и для ближнего стремящийся к наукам сим, учиняется способнейшим орудием, чрез которое Бог, помощью самых сих наук, падших человеков к себе привлекает».

В одной из своих лекций Шварц говорил: «Никакой злодей не может вредить никому, кроме подобных же ему злодеев; Вольтер во всех своих сочинениях учит добродетели: но имевши несчастье быть воспитану в таком круге, где те, кои должны были защищать свою религию, ее посрамляли и опорачивали, вздумал он, что все такие священнослужители обманщики и плуты, и, вступив в ученый свет еще в малолетстве, заблудился своею остротою и так сказать, побежав, прошагался».

«Разве разум не дар Божий? — спрашивал в одной своей речи 1785 года Поздеев. — Да, он дар; но грехом развращен и от света удален».

«Разум есть дар Божий, который мы должны воспитывать и приводить в большее совершенство», — записывал А. П. Римский-Корсаков поучение Поздеева.

«Наши разумы, — писал Поздеев другому своему ученику, — должны черпать из всеобщего разума; мало-помалу все сделается ясно, надобно только в простоте просить и немедля благодарить».

Символическое понимание было удобной щелью, через которую до высших степеней новиковского кружка проникал рационализм раннего русского масонства. «Доказать скоро можно, что не должно пренебрегать мыслями, — говорил Поздеев, — ибо всякое дело доброе и злое начинается в нас первоначально мыслями. Все, что произошло в свете: перевороты, войны, основание государств и их разорение, заблуждения и все, что ни делалось, первоначально было мыслями тех людей, которые похотели что-нибудь в свете произвесть, потом мысли превращались в слова, а наконец следовало и произведение вдело того, что они прежде в мыслях расположили».