Рябиновый мед. Августина

Поселили инспектора во флигеле — подальше от непредсказуемых детей и слухов.

Августина с Владиком каждое утро наблюдали, как хромой инспектор выходит во двор голый по пояс, в одних галифе, и, помахав руками в виде зарядки, обтирает себя снегом и, покрякивая, хромает обратно. Нужно сказать, что у инспектора был жилистый тренированный торс, и то, что это никакой не представитель РОНО, для Августины было абсолютно ясно. Она старалась не попадаться на глаза новому жильцу. Да разве спрячешься? У них там на каждого досье составлено, и все они про всех знают. Но теперь она была готова к разговору с инспектором, страх притупился, уступив место упрямой знакомой злости.

Разговор этот не заставил себя ждать, а состоялся в тот день, когда у Августины был выходной и они с Владиком вышли на горку. Морозы уже пошли на спад, но пока еще было рискованно голой рукой, например, ухватиться за железную скобу. В полдень солнце принялось отчаянно играть лучами на нетронутом снегу, искры всех цветов радуги вспыхивали на гладкой поверхности сугробов.

Мать с сыном оделись потеплее, взяли деревянные широкие сани — те, на которых кухарка возит во флягах молоко из сарая на кухню, и, утопая кто по колено, а кто и по пояс в глубоком пушистом снегу, стали прокладывать себе дорогу к оврагу, где удобно было кататься. На ветках рябины, стоящей у оврага, суетились снегири. Своими нахохленными шубками они стряхивали с веток снег, клевали звенящую от мороза ягоду, толкались и шумели.

Августина с Владиком уселись на сани, ухватились друг за друга и ринулись вниз. Конечно же, оказались в сугробе, вывалялись, долго смеялись, потом, подталкивая друг друга, вскарабкались наверх. Катались всласть, а после решили слепить снеговика и сами стали похожи на снеговиков. Морозный прозрачный воздух, ионы, источаемые елками, и вдруг — потянуло откуда-то дымом. Августина, трудно отвыкающая от многолетней привычки курить, мгновенно узнала запах. Пронзило острое желание затянуться, вдохнуть порцию горького дыма, почувствовать во рту гладкий мундштук.

Оглянулась — наверху стоял инспектор и, покуривая, наблюдал за ними.

Веселье с Августины мигом слетело. Кивком поздоровалась. Подумала — может, уйдет.

— Весело у вас! — крикнул наблюдатель. — Даже немного завидно.

— А вы спускайтесь к нам, — не без вызова пригласила Августина. — Присоединяйтесь.

— Я бы с удовольствием. Да вот нога не дает.

Владик уже карабкался наверх, пыхтел, тащил санки. Августине не хотелось карабкаться на глазах наблюдателя, но делать нечего — в одиночку ребенок тяжелые сани на гору не втащит. Влезла. Инспектор руку подал, помог подняться.

— Ваш? — кивнул в сторону Владика.

И ее противно ошпарило изнутри точное повторение пройденного. Тот, прежний, тоже начал с сына. Издалека подходил к делу.

— Вези, сынок, санки домой, обедать пора.

Августина отправила сына с глаз долой, подальше от незнакомца. Словно могла этим уберечь, упрятать, защитить. Посмотрела собеседнику прямо в глаза. Ну что, мол, там у тебя, выкладывай.

Его этот ее взгляд, кажется, немного смутил.

— Давно вы, Августина Тихоновна, в детском доме работаете?

И тут она не выдержала, засмеялась. Нехороший это был смех, сердитый.

Надо же, вопросы задает в той же последовательности, даже не стесняется, словно выучил по бумажке!

— Теперь вы меня спросите, не надоело ли мне в старом флигеле жить. Не так ли? Нет, скажу я вам, не надоело. Я всем довольна, работа меня устраивает!

— Чем я вас так задел? — удивился собеседник.

— Ваш предшественник, знаете ли, задавал мне те же вопросы. Я не намерена играть комедию. Я вам скажу прямо: на своих коллег я доносить не собираюсь. Вопрос исчерпан.

Она и сама не ожидала, что эти резкие слова вылетят из нее столь легко.

Он смотрел на нее с явным интересом. Выбросил окурок в снег, сорвал с ветки рябины несколько ягод, пожевал. Кивнул удовлетворенно:

— Уже не горькая. Пробовали?

Августина сердито отряхивала снег с подола пальто, не ответила.

— Я, честно говоря, ничего не понял, Августина Тихоновна. Собственно, кто это — мой предшественник?

— Ясно кто. Инспектор из Ярославля. Только я-то в курсе, что за инспектора к нам зачастили. Он мне удостоверение показал, а вот вы что-то медлите. Можете не церемониться, я готова.

— Какое удостоверение?

Его растерянность казалась искренней. Только разве проведешь женщину, столько повидавшую на своем веку?

— Красное, — невозмутимо отозвалась она.

— Вот как? Тот самый товарищ, погибший на охоте? И что же? Он задавал вам много вопросов?

— Как и вы. Причем в той же последовательности.

— И он сделал вам деловое предложение. Правильно ли я понял? –

— Вы чрезвычайно догадливы, — не без сарказма ответила она.

— Я даже начинаю догадываться какое, — задумчиво произнес он, и было непонятно, как он сам к этому факту относится. — Но не пойму я, Августина Тихоновна, отчего вы так возмущены. Сейчас это, знаете, практикуется сплошь и рядом.

Здесь он усмехнулся одной стороной рта. И было непонятно — одобряет он подобную практику или же иронизирует по этому поводу. Срывал с ветки подмороженные ягоды и отправлял в рот. И еще жмурился при этом, будто это было невесть как вкусно.

Ей тоже захотелось пожевать ягод, поскольку нестерпимо тянуло курить. Но, протяни она руку к той же ветке, это, пожалуй, выглядело бы как мостик к взаимопониманию, а она не могла этого допустить. Новый инспектор, не раскрывающий своих карт, оставался для нее темной лошадкой.

— Я не знаю, где и что принято, но для меня это неприемлемо. И я хочу, чтобы вы это знали.

— Я учту, — с непонятным выражением произнес инспектор. — Но может, вы упустили свой шанс? Вам, вероятно, предлагали неплохую компенсацию?

— Я не подхожу для такого рода дел. У меня имеется существенный недостаток.

— Какой же?

— Я верю в Бога.

— Ну и что? Что-то я не припомню среди заповедей «не доноси на ближнего». Или есть?

— Не лжесвидетельствуй.

— Ясно, — кивнул он. — Лично мне про вас, Августина Тихоновна, уже кое-что ясно.

Он отправил в рот оставшиеся в горсти ягоды, развернулся и похромал по дорожке в сторону замка. Пройдя несколько шагов, остановился, обернулся и крикнул:

— Искренне рад знакомству с вами!

И у нее в ушах до вечера звучала эта фраза. Что она значит? Есть ли в ней второй смысл? Конечно, есть.

Она представила, как за ней приезжают двое в шинелях, как в крошечной комнатке флигеля все переворачивают вверх дном, как плачет перепуганный Владик. Как ее уводят в неизвестность, а ребенка повариха за руку отводит в «Красные зори». И он, получив клеймо сына врага народа, растет изгоем. Она должна чем-то обезопасить себя. Сделать все, что от нее зависит.