Рядовой свидетель эпохи.

Немецкой авиации в Восточной Пруссии, практически, не было видно в воздухе. Всю зиму стояла там пасмурная, слякотная погода, и было понятно, почему в воздухе нет авиации. В марте — апреле стояла, в основном, ясная, солнечная погода, было видно явное господство советской авиации. На таком фоне было странно наблюдать ежедневную гибель наших бомбардировщиков, возвращающихся после выполнения боевого задания...

В начале марта 10-й Днепровский танковый корпус был выведен из состава 5-й гвардейской танковой армии и придан 48-й, а позднее 29-й общевойсковым армиям. Все оставшиеся танки были сосредоточены в 183-ей танковой бригаде. Последние бои в этой бригаде вел с тремя или четырьмя танками наш комбат, капитан Павел Иванович Громцев, медленно продвигаясь на восток, сжимая на своем участке восточнопрусскую группировку немцев и отражая их контратаки. Мне приходилось не раз ходить к его танку, передавать различные распоряжения ему и поручения от него. В одном из последних боев он был тяжело контужен в танке и выбыл в полевой госпиталь. Незадолго до этого там же погиб вместе со всем экипажем комбат — 3, капитан Пручковский. Их танк от попадания вражеского снаряда и детонации своего боекомплекта взорвался. О героической гибели экипажа комбата капитана Пручковского в корпусной газете «За Родину» была опубликована тогда же большая, на две полосы статья.

В начале апреля после потери последних танков 183 танковая бригада была выведена из боев. Вскоре весь уцелевший личный состав 10-го ДТК был переброшен на 2-й Украинский фронт в район Кракова.

За успешные боевые действия в Прибалтике и Восточной Пруссии 183 танковая бригада, в которой я имел честь принимать непосредственное участие в боях в составе экипажа танка Т-34-85, была награждена орденами Суворова и Кутузова 2-й степени. Ей было присвоено почетное наименование «Танненбергская». Более подробные сведения об итогах боевых действий 183 танковой «Танненбергской», орденов Суворова и Кутузова танковой бригада» приведены в книге «Десятый танковый Днепровский», авторы Кравченко и Бурков и в сборнике документов и воспоминаний «Скрежет и лязг танковых гусениц», составленном И.А. Слепичем и А.М. Тереховым.

Глава 6. ПЕРВЫЙ ПОСЛЕВОЕННЫЙ ГОД

ПЕШИМ ПО-ТАНКОВОМУ

День Победы наш 10-й Днепровский, ордена Суворова 2-й степени танковый корпус, в состав которого входила и наша 183-я Танненбергская, орденов Суворова и Кутузова 2-й степени танковая бригада, встретил в шахтерском поселке Мысловицы, что расположен километрах в двадцати от польского города Катовицы, во втором эшелоне 2-го Украинского фронта. Сюда корпус был переброшен в конце апреля из Восточной Пруссии, из района Браунсберга (ныне — польский город Бронево, что западнее Кенигсберга километрах в сорока). Там наша 183 ТТБр, потеряв в тяжелых боях почти все свои танки, находилась некоторое время в обороне в составе какой-то пехотного соединения, ожидая пополнение танками. Но неожиданно, в начале апреля, весь оставшийся личный состав бригады на автомашинах отправили на юг Восточной Пруссии, погрузили в теплушки эшелона и отправили в неизвестном для нас, танкистов, направлении. Вскоре прошел слух о том, что мы едем на Дальний Восток. Но в Вильнюсе наш эшелон был задержан на некоторое время, а затем отправлен в Юго-западном направлении. Через пару дней мы выгрузились в городе Перемышль, а отсюда на автомашинах нас и доставили в Мысловицы к польско-чехословацкой границе.

В Мысловицы почему-то не прибыл наш комбриг Гришин, а вместо него появился новый, довольно пожилой комбриг, полковник Ковтун. Смену комбрига офицерский состав бригады, да и сержанты-танкисты, встретили с одобрением. Полковник Гришин принял нашу танковую бригаду перед самым началом боев в Восточной Пруссии и прославился тем, что увлекался рукоприкладством по отношению к офицерскому составу, особенно — к штабным офицерам. Сержантский состав экипажей он не трогал. Видимо знал, что тут он может встретить также неуставной отпор. А может быть слышал про широко известный в среде танкистов рассказ о том, как один полковник, проезжая на «виллисе» мимо остановившегося танка, потребовал к себе командира танка и после бурного объяснения с ним застрелил его. Когда он двинулся дальше, экипаж занял свои места в танке, и командир орудия танка, отпустив «виллис» на некоторое расстояние, ударил по нему из пушки и разнес вдребезги. Этот рассказ, может быть фронтовую байку, танкисты, пересказывая друг другу, нередко прибавляли, что этот случай имел место именно в их танковой бригаде.

У нас же в бригаде с полковником Гришиным произошел в Восточной Пруссии такой неординарный случаи. У комбрига по штату был персональный танк. У него и у начальника штаба бригады тоже. Но, находясь в танке они редко командовали. Практически всегда комбриг разъезжал на «виллисе», а свой персональный танк держал либо в качестве своего резерва, либо придавал его время от времени к тому или иному танковому подразделению, или использовал в качестве своей охраны, или охраны своего командного или наблюдательного пункта. Механиком водителем был у него очень опытный водитель ст. сержант Владимир Семенов, хороший мой знакомый. Так вот, едет однажды по дороге на своем «виллисе» комбриг Гришин и видит: на дороге стоит его танк, передний люк у него приоткрыт, на своем сидении дремлет Семенов. Больше в танке никого нет, командир танка и другие члены экипажа ищут полевых наших ремонтников. Комбриг останавливает свою машину, вылезает из неё, закуривает свою знаменитую трубку, из-за чего его часто именовали между собой танкисты «трубкой». Завидев его, народ подавал сигнал тревоги — «трубка идет»,- и старался не попадаться ему на глаза. Все знали, что его трубка — подарок английской королевы, и было понятно, почему комбриг редко был без неё. Может и некурящим до этого он был, но разве не закуришь, получив такой подарок от самой королевы. Был комбриг Гришин и весь обвешен орденами, включая несколько иностранных орденов, поэтому, видимо, и чувствовал себя среди своих подчиненных на уровне английского короля. Вот и тогда, приняв, наверное, для сугреву определенную долю коньяка, решил пошутить с Семеновым. Подходит он к люку и спрашивает Семенова: «Почему стоишь, Семенов?» — «Коробка полетела, товарищ полковник»... «Коробка полетела?!» Достает из кармана спичечную коробку и протягивает её одной рукой к люку и говорит: «На, поставь коробку». Крышка люка у Семенова хотя и открыта, но не застопорена, находится в равновесном состоянии. Семенов, хорошо зная нрав хозяина своего танка, медленно тянется рукой за сличенной коробкой, лихорадочно пытаясь сообразить, какую же каверзу задумал полковник? Но как только рука Семенова приблизилась к обрезу люка, комбриг выхватывает свою трубку и ударяет ей по руке Семенова. Тот мгновенно другой рукой прикрывает люк, трубка попадает под крышку, хрустнула и остается зажатой. Комбриг в бешенстве кричит на Семенова: «Открой люк, мать в перемать, трубку мою зажал. Тот приоткрыл люк, трубку вытолкнул, оставив небольшую щель, крышку люка застопорил, открыл перископы, смотрит на комбрига. Он продолжает беситься: «Открой люк, а то застрелю». Семенов ему: «Хрен тебе, давай стреляй!» Полковник побесился, побесился и уехал. Когда вернулся экипаж, Семенов рассказал о случившейся истории командиру танка. Тот, зная самодурство комбрига, похвалил Семенова и постарался затянуть ремонт танка. Пока разыскали, где расположились полевые походные мастерские бригады, пока приехала ремонтная летучка, пока разобрались в неисправности, пока отбуксировали танк с дороги и поставили его так, чтобы он не был виден с дороги, пока съездили за нужными деталями и привезли их, прошло несколько дней. Комбриг не появлялся, занятый, наверное, среди множества других дел и ремонтом своей трубки. Потом, обкатывая ходовую часть танка после ремонта, командир танка договорился с одним из комбатов и поучаствовал в бою. Это всегда ценилось. Так и замяли конфликт с комбригом. Тот тоже не вспоминал свое позорное поражение.

Многие из офицеров, как было известно, ставили неоднократно вопрос и в политотделе о возмутительных выходках комбрига Гришина, и жалобы писали по инстанции. Но бригада воевала успешно, и командование корпуса, или, скорее всего, командарм 5-й Гвардейской танковой армии, в состав которой входил тогда наш 10-и ДТК, не решались сменить комбрига во время ответственной операции по окружению Восточной Пруссии. Но, как только корпус был выведен из боев, комбрига Гришина сразу убрали из бригады. Спустя много времени после войны появились книги о боевых делах 10-го ДТК, посвященные ему экспозиции в музеях боевой славы. Имя комбрига Гришина по настоянию офицерского состава отовсюду было изгнано.

Отгремели первые послепобедные бурные праздничные дни. Вскоре вручили нам, награжденным еще во время боев в Восточной Пруссии, ордена и медали, мы «обмыли» их, как положено, сфотографировались у хорошего местного фотографа — чеха. Каждый награжденный чувствовал свою причастность к Великой Победе и к тому, что наша 183-я танковая бригада за успешные бои в Прибалтике и Восточной Пруссии награждена орденами Суворова и Кутузова 2-й степени и ей присвоено почетное наименование «Танненбергская». Все эти радостные события промелькнули в весенние солнечные майские дни незабываемого 1945 года.

Но вскоре возник у каждого важный для него вопрос — что дальше? Старшие по возрасту однополчане стали с нетерпением ждать демобилизацию, но о ней пока никаких слухов. Наш возраст 20-ти летних от таких мыслей был далек, нам еще служить и служить.

Командование старается чем-то занять свое воинство. Всех уцелевших танкистов свели в одну роту, сформировали экипажи, но танков пока нет.

Командиром батальона назначен известный своими боевыми делами майор Павел Иванович Громцев, начальником штаба — капитан И.Ф. Симоненко, помощником начальника штаба — старший, лейтенант Сергеев, помощником комбата по политчасти — майор Шестопалов, начальником связи -старший, лейтенант Чугров, помпотехом батальона — старший лейтенант Волошин, командиром нашей танковой роты — старший лейтенант В. Садохин, с которым атаковали в одном экипаже злополучный для нас Ляук, где он был ранен на вылет в кисть руки, а мы вчетвером, спустя некоторое время погорели в своем танке. Все хорошо знакомые и уважаемые командиры. Механики-водители тоже как на подбор: старшина Николай Казанцев, мы с ним горели под Дойчендор- фом, а теперь — в одном экипаже, старшина Сергей Слесаренко, старший сержант Владимир Семенов, старшина Александр Митькин, сержант В. Сергеев,...

Но служба без танков становится все скучнее и скучнее. Увеличиваются, множатся всевозможные караулы и наряды на них, это не вызывает у нас энтузиазма, как всегда и повсюду в армии. Политработники пытаются организовать экскурсии в Берлин, в Освенцим, который находился километрах в двадцати от нашего месторасположения. Но с транспортом почему-то туго. В Берлин съездила лишь небольшая группа офицеров, в Освенциме побывать довелось, но впечатление от него осталось какое-то не такое, о каком писали тогда все газеты.

В рамках тактических занятий «пешим по танковому» сходили на реку Вислу и искупались в её ледяной воде. Она в тех местах спускается только что с гор на равнину и устремляется в узком, глубоком русле, шириной метров 10 — 15_на север, холодная и стремительная. Осенью 1944-го нам довелось искупаться в Немане, теперь, вот, в Висле, в самом её верховье. Казаки наши, наверняка побывавшие в этих краях, тоже с гордостью искупали своих коней в этой знаменитой по историческим событиям реке.

С конца мая начались непрерывные передвижения наших войск в Германии, Польше и, наверное, в других странах, где застал их конец воины. В недалеких Катовицах погрузились мы в эшелон и двинулись куда-то на север. Выгрузились сначала на окраине Познани, поселились в каком-то, бывшем военном городке у самой реки Варты. Покупались и там, в третьей реке на чужой территории. Но вскоре снова погрузились на колеса и через несколько дней выгрузились неведомо где, в каком-то бывшем богатом имении. Через полторы недели — опять на колеса. Проследовали через Франкфурт на Одере и повернули опять на север. На протяжении всех этих перемещений навстречу двигались эшелоны с немецким населением, выселяемым с той территории, которая по Ялтинскому, а потом и по Потсдамскому соглашению союзников, отходила к Польше. Голодные, легко одетые женщины и дети, просящие что-нибудь поесть. Выселяли их поляки, давая на сборы, как нам говорили, всего 24 часа, не разрешая ничего брать с собой, кроме того, что на себе. Многие наши солдаты и офицеры жалели этих несчастных женщин и детей, подкармливали тем, что кто имел, возмущались жадностью и жестокостью поляков.

Наконец, выгрузились в городе Фалькенбург под Штеттином. Нашей танковой бригаде отвели для расположения местность километрах в 10- ти от Фалькенбурга на берегу озера на краю большого леса. Поселились мы в одноэтажных бараках какого-то странного населенного пункта. Вскоре выяснилось, что поселились мы на территории бывшей немецкой разведшколы. Кроме бараков рядом располагалось несколько довольно больших, приземистых зданий, крыши которых поверх водонепроницаемой кровли были покрыты тростником, явно для маскировки от авиации. Берег озера в этом месте был высоким, сухим, видимо, каменистым. Под нами находился какой-то подземный завод, затоплений озерной водой к моменту нашего прибытия в это место. Точнее сказать, он был затоплен в момент, когда здесь проходил фронт, и так и остался в таком состоянии на долгое время. Немного в стороне от нашего расположения высилась огромная прямоугольная башня — воздухозаборник для подземного завода, послужившая нам хорошим ориентиром, когда мы начали разведывать окрестности. Под землей находилась и большая специализированная библиотека. Там среди множества книг на немецком языке было много крупномасштабных аэроснимков кварталов наших крупных городов: Киева, Одессы, Харькова и многих других. На них были указаны номера квартир некоторых домов и списки жильцов, наверное, еще довоенных. Среди этих квартир, были, надо полагать, и явочные квартиры для разведчиков. В одном из бараков, в которых мы вскоре поселились, было разбросано множество личных дел на русском языке, то ли готовившихся там разведчиков, то ли сотрудников этой разведшколы. Для нас это не представляло никакого интереса. Поднимешь, полистаешь и снова бросишь в одну мусорную кучу. Книги, фотоснимки, личные дела были беспорядочно разбросаны. Задолго до нас в этой бывшей разведшколе побывали, как говорят, компетентные органы и весь интересный для них материал отсюда вывезли.