Рыцарь Испании
Шрифт:
Фигура Богоматери была вырезана из древесины оливы, ее лик был зеленовато-черным, на голове сияла золотая корона с бриллиантовыми лучами, тело было облачено в жесткое белое парчовое одеяние, расшитое жемчугом, а вокруг ее гладкой шеи обвивалось ожерелье из изумрудов. Карлос, пристально глядя на нее, попытался пошевелить своими парализованными членами.
Не преуспев в этом, он испустил крик разочарования.
Король бросил на него короткий взгляд и приказал вынести статую. Принести Богоматерь из Аточи к постели сына – это было наибольшее, что он мог сделать. Если она останется непреклонна,
Карлос моргнул полуослепшими глазами и разомкнул опухшие губы.
– Молится ли обо мне королева? – спросил он чужим глухим голосом.
– Королева пребывает коленопреклоненной в своей молельне, – ответил король, – а Хуана босой совершила паломничество к святыне Богоматери-Утешительницы.
Он пристально смотрел на сына, держа берет у груди, и его глаза были поблекшими и жестокими, а брови нахмурены, как если бы он обдумывал какую-то ужасную мысль.
– Когда я женюсь на своей кузине Анне? – задыхаясь, спросил Карлос.
– Разве сейчас время помышлять о женитьбе? – ответил дон Фелипе.
Его глаза блеснули, когда взгляд скользнул по Хуану, такому молодому и красивому, почтительно, несмотря на утомление, стоявшему по другую сторону кровати. Затем король с тягостным осознанием перевел взгляд на уродливое, наполовину парализованное и больное создание, лежащее под златотканым одеялом.
Лишь на мгновение так тщательно оберегаемое им незыблемое спокойствие изменило ему.
– О, Господи! Мой сын! – пробормотал он, настолько тихо, что никто не слышал его слов, кроме самого увечного Карлоса, который ответил на них безумным смехом.
– Ваш сын и будущий король Испании!
И он беспомощно забил руками и неразборчиво забормотал, уже в бреду.
Дон Фелипе отступил от кровати и шепотом обменялся несколькими фразами с докторами. Затем он мрачно сделал знак дону Хуану следовать за ним и вышел из комнаты.
Хотя молодой человек и ожидал упрека за то, что упустил Карлоса из вида, он был рад покинуть покои больного и размять ноги, застывшие от коленопреклонения, и руки, уставшие от перебора четок.
Он прошел вслед за доном Фелипе в маленькую круглую комнату, где солнечный свет лился сквозь приоткрытые зеленые ставни на белый мраморный пол.
Король сел. Хуан остался стоять. Его платье было в беспорядке, волосы растрепаны, лицо серое от долгого бдения, но все это не могло скрыть ни его юности, пышущей здоровьем, ни его красоты.
Он стоял и ждал, когда этот человек, самый могущественным человек в мире, отец которого был и его отцом, обратится к нему.
Он не любил дона Фелипе и не боялся его, но он был благодарен ему за то, что тот возвысил его, и надеялся в дальнейшем возвыситься с его помощью еще более.
Упрека, который он опасался услышать, не прозвучало. Дон Фелипе не стал говорить о своем пораженном несчастьем сыне.
– Ты не устал от Алькалы? – спросил он бесцветным, лишенным эмоций голосом.
– Нет, Ваше Величество, – правдиво ответил Хуан.
– Я слышал, что ты искушен в военном деле, но не уделяешь должного внимания
остальным занятиям. Вскоре тебе предстоит прибыть ко двору.– Кабинету я предпочитаю ристалище, – ответил молодой человек. – И боюсь, что я недостаточно способен для ученых занятий.
Дон Фелипе провел бледной рукой по столь же бледному лицу.
– Твой отец желал, – сказал он, – чтобы ты вступил в ряды служителей церкви. И я желаю того же. Я добьюсь для тебя кардинальского сана.
Странное чувство страха сжало сердце Хуана, когда он встретился взглядом с холодными глазами короля.
– Я недостоин, – быстро ответил он. – Я боюсь, что римский пурпур будет душить меня.
– О, – сказал дон Фелипе, скупо улыбнувшись. – Твое честолюбие жаждет иного, Хуан?
Хуан поднял голову, молодой и полный жизни.
– Разве возможно, Ваше Величество, чтобы сын вашего отца был лишен честолюбия?
Улыбка короля обернулась коротким неприятным смешком.
– К чему стремится твое честолюбие? – требовательно вопросил он.
Хуан сжал губы и ничего не ответил.
– Разве я не был снисходительным королем и любящим братом? – добавил дон Фелипе.
– Были, Ваше Величество.
– Тогда будь со мною откровеннее. Ну же, к чему ты стремишься?
Сердце Хуана забилось сильнее. «Быть инфантом Кастилии – быть королем». Эти слова были на его губах, но он не произнес их.
Король пристально смотрел на него.
– Я стремлюсь служить Вашему Величеству, – сказал Хуан.
Этот официальный комплимент как будто пришелся королю по душе.
– Ты можешь служить мне в Риме, – ответил он. – Ты мог бы служить мне, пользуясь благосклонным вниманием Его Святейшества.
Он перекрестился.
Хуан подумал о донье Ане и о мире, который, сверкая, лежал перед ним.
– Я бы с большим успехом послужил Вашему Величеству против морисков, – сказал он.
– Ты слышал о восстании? – спросил король.
– Да. Ваше Величество могли бы послать меня на его подавление.
– Дитя, – сухо ответил дон Фелипе, – это восстание – не малый огонек, который могла бы затоптать ножка мальчика.
Хуан вспыхнул от помятых брыжей до самых волос.
– Если бы Ваше Величество испытали меня, – сказал он без особой надежды.
Дон Фелипе не ответил. Он сидел, сложив руки на груди и задумчиво сжав пальцами одной из них подбородок.
– Расскажи мне о Карлосе, – сказал он. – Как случилось, что он пострадал?
Хуан подумал, что этот вопрос следовало бы адресовать скорее их наставнику или герцогу Альбе. В конце концов, сам он не нес ответственности за капризного и болезненного принца.
– Он собирался музицировать под окном дочери привратника, Ваше Величество, но ступени лестницы, ведущей в парк, полуразрушены, и было темно, так что он упал.
– И этому было дозволено случиться?
– Мы полагали, что эта привязанность может помочь ему стать добрее. Он не особенно добр, – ответил Хуан с опасной откровенностью.
Глаза короля сверкнули.
– Я говорю о ступенях, – сказал он. – Как случилось, что они были небезопасны?
Хуан уже был готов ответить: «Они достаточно безопасны для того, кто не хром», но деликатность заставила его сдержаться.