Рыцарь на золотом коне

– Бабушка, ты хотя бы отдаленно представляешь, что мне делать?

– Возможно, – протянула бабушка. – Перечитай-ка мне заклятие из второй песни.

– Какое еще заклятие? – удивилась Полли. – Чудачка, – сказала бабушка. – Отрывок, который так и выпирает. Дай сюда. Я его найду. Там в целом понятно. – Она взяла книгу и откинулась на спинку стула, чтобы разглядеть мелкий шрифт дальнозоркими старческими глазами. – Ну-ка, ну-ка… Эх, знала бы я его в твои годы…

Верхом поедет наш народВ глухой полночный час.На перекрестке трех дорогТы повстречаешь нас.

Вот тебе, пожалуйста! Пара пустяков! Где у нас ближайший перекресток трех дорог, а? У Майлс-Кросс!

– Как? Мне идти на станцию?! – растерялась Полли.

– Куда же еще? – сказала бабушка. – И время указано – около полуночи. Но я бы на твоем месте пришла к одиннадцати. Мало ли что у них там с часами.

Бабушка говорила так уверенно, что Полли взяла у нее книгу и дочитала балладу до конца. Да, указания там давались четкие и подробные – если считать их указаниями.

– Будет три компании – так здесь говорится, – и он окажется в последней. Не гнедой, не вороной, а белый. Ты уверена?

– Ну, я бы сказала, тебе надо глядеть в оба. Времена нынче другие, все может быть иначе.

– А потом, получается, вцепиться и не отпускать, чем бы меня ни запугивали, – проговорила Полли. – Как Дженет. Только, по-моему, тут тоже все будет иначе.

– Она сдюжила, значит и ты сдюжишь, – усмехнулась бабушка. – Должна сказать, эта Дженет мне по нраву, хотя ничего неожиданного она не совершила.

На миг она умолкла, сидя очень прямо, и громко тикали часы в полутемной кухне. Полли различала лишь белые очертания бабушкиного лица, и больше ничего. Вдруг ей пришло в голову, что теперь она точно знает, какой была бабушка в молодости, знает словно бы из первых рук, а не по фотографиям.

– Завидую я ей, – добавила бабушка.

– О чем ты? – спросила Полли.

– О твоем дедушке, – ответила бабушка. – Его ведь тоже звали Том. Да, нравится ей это имя. Жаль, ты не слышала его скрипку, Полли. Но она забрала его, когда подошел девятилетний срок. А я не знала никаких чар и ничего не смогла поделать. Осталась одна на всем белом свете, а Редж должен был вот-вот родиться.

– Ох…

Что тут скажешь? Это многое объясняло и в бабушкином характере, и, пожалуй, в характере Реджа. Полли сидела в темноте и думала о бабушке, как та все эти годы выбивается из сил, только бы ничего не забыть, – и у нее всплыло еще одно воспоминание. Ее собственные руки в шерстяных перчатках, осторожно вешающие маленькую овальную фотографию на место той, которую она решила украсть. Тот мальчик в старомодном костюме вполне мог быть ее дедушкой.

А эта мысль натолкнула ее на другую: ведь Хансдон-хаус оказался тогда открыт, впустил ее и позволил взять фотографию. Выходит, у Полли было на это право. Следует ли из этого, что сейчас есть надежда, или не следует?

Тут бабушка вскочила на ноги:

– Так не пойдет! – Она включила свет. – Надо тебя накормить, если ты собираешься на Майлс-Кросс к одиннадцати! – И вгляделась в Полли. – Где твой кулон?

– Нету, – ответила Полли.

– Береженого Бог бережет, подстели соломки, а то как бы потом не пожалеть, – сказала бабушка.

– А вдруг подстелешь и все равно пожалеешь? – отозвалась Полли. – Я перешла грань, за которой беречься уже не хочется. И вообще, они много лет назад нашли управу на мой талисман.

Бабушка вздохнула, но спорить не стала. И больше почти ничего не говорила, только заставила Полли поесть, причем напирала не хуже Фионы. Когда Полли собралась уходить, бабушка поцеловала ее на прощание без лишних слов и проводила до порога. Оказалось, на улице ливень. Бабушка вытащила из высокой корзины в прихожей легендарный бело-зеленый зонтик и вручила Полли.

– Будь все иначе, я бы велела тебе обязательно принести его обратно, – сказала бабушка. – А так… Не раскрывай его в помещении.

«Похоже, бабушка не надеется, что я вернусь», – подумала Полли, шагнув под дождь.

Когда Полли добралась до станции, дождь поутих и стал моросить. Площадь перед станцией была черная и блестящая, расплывчатые оранжевые фонари придавали ей нездешний вид. Полли не без робости пересекла ее и остановилась у сооружения в центре, которое она всегда считала фонтаном. А на самом деле это был крест – старый, побитый ветрами, изъеденный временем, похожий на тот, что стоял в Стоу-на-Излучине. Полли поднялась по ступеням и прислонилась к кресту. И стала ждать. Хотя в здании вокзала горела тусклая лампочка, казалось, здесь никого нет и никогда не было. Кругом ни души, и совершенно нечего делать, только стоять и смотреть, как падают подсвеченные оранжевым капли на черный асфальт.

«Я маюсь дурью, – подумала Полли через некоторое время после того, как вдали пробило одиннадцать. – Наверняка мы все перепутали. Надо было идти в Хансдон-хаус». Но в книге все было написано четко и ясно, а кроме книги, у Полли ничего и не было. Полли стала ждать дальше. Она может простоять здесь до двух часов ночи – ради одной лишь призрачной надежды. Дело не в словах Фионы, и не в рассказе бабушки, и не в том, что на сей раз Полли твердо решила не поддаться смущению и не чувствовать себя глупо. И даже не в кратком неуклюжем прощальном поцелуе Тома. Просто Полли не знала другого способа предотвратить неминуемое убийство.

Ветер загонял водяную пыль под бабушкин зонтик. К тому времени, когда пробило полночь, Полли промокла до нитки и ноги у нее окоченели. Ничего так и не случилось. Полли поднесла запястье к самым глазам и попыталась разглядеть циферблат часов в смутном оранжевом свете. «Даю пять минут, – подумала она. – Если через пять минут ничего не начнется, придется уйти – и бежать со всех ног в Хансдон-хаус». Точно ведь напутали! Нельзя было верить древним виршам! Полли пришлось сделать над собой усилие, чтобы не помчаться в Хансдон-хаус прямо сейчас, она стиснула ручку зонтика, и со спиц побежали струйки. Она снова поднесла часы к глазам. Часы тикали, но стрелки, похоже, остановились.

И тут появились люди. Много людей. Полли услышала, как они переходят площадь вдали, – нестройное шлепанье шагов по лужам, свист, улюлюканье, громкий пьяный хохот. Подвинула зонтик, чтобы не заслонял обзор, – и точно: ко входу в станционное здание двигалась шумная толпа. Всего-навсего компания подвыпивших подростков. Полли теснее прижалась к кресту, боясь попасться им на глаза; она лишний раз уверилась, что по глупости попала не туда и не тогда. Парни ее не заметили. Они шли прямиком на станцию, хохотали, галдели, толкались – и застопорились в дверях, где началась неизбежная в подобных случаях пьяная свара. На секунду-другую толпа забурлила, громкие молодые голоса залаяли по-собачьи. Потом, видимо, вопрос был улажен, и все опять двинулись в кассовый зал. Но за эту секунду-другую на дерущиеся фигуры упал тусклый свет, и Полли увидела среди них Лесли.

«Да, теперь началось!» – подумала она. Вскоре после этого на площадь выехали несколько больших машин. Они вереницей промчались перед Полли, обдавая ее брызгами дождевой воды и призрачно сверкая в свете фонарей, и остановились рядком у входа в станционное здание. Открылись дверцы. Фары ярко осветили площадь снопами света, в которых плясали веснушки дождя.

Из одной машины вышли Лаурель и еще несколько дам, все в красивых платьях. Из другой – мистер Лерой и Себ в элегантных костюмах. Из остальных машин хлынула целая толпа, тоже в вечерних нарядах, – Полли смутно помнила, что видела всех этих людей среди обитателей Хансдон-хауса. Все придерживали шляпы или раскрывали зонтики – и спешили в станционное здание.