Рыцарь Спиркреста

Голодный человек должен иметь право смотреть на кусок торта, даже если ему не разрешают его трогать.

В этом нет ничего плохого.

Обдумав свои действия, я бегу трусцой вверх по улице. Несмотря на то, что мой темп довольно медленный, а сердечно-сосудистая система в полном порядке, сердце бьется как сумасшедшее. Я приближаюсь к зелено-золотому фасаду "Маленького сада", и на меня обрушивается чувство надвигающейся гибели.

Что, если она увидит меня? Что, если она решит, что я преследую ее? Вдруг она возненавидит меня еще больше, чем уже возненавидела?

Что ж. Уже слишком поздно. Я пробегаю мимо входа в магазин.

Я замедляюсь.

Я останавливаюсь.

И надвигающаяся гибель актуализируется в жестокую, болезненную реальность.

Да, Софи там. Ее волосы завязаны в низкий пучок, а поверх черной водолазки надет фартук. Она выглядит достаточно хорошо, чтобы есть, достаточно хорошо, чтобы любить, достаточно хорошо, чтобы, блядь, поклоняться.

В кафе пусто, и она сидит на столешнице рядом с девушкой с фиолетовыми волосами. Она разговаривает и смеется, преображенная своей улыбкой.

Напротив нее сидит парень в большом свитере. У него темные волосы, и я не вижу его лица, потому что он стоит спиной к окну. Но он держит перед Софи кекс, она наклоняется, чтобы понюхать его, и он подносит верхушку кекса к кончику ее носа, она отшатывается назад от удивления и разражается смехом.

Ее щеки раскраснелись, когда парень протягивает ей кекс, и она берет его, а когда он отходит от нее, она провожает его взглядом до дверного проема, через который он исчезает. После его ухода улыбка слегка гаснет — ведь это он заставил ее смеяться.

Что-то черное и чудовищное поднимается внутри меня, что-то, что скребет и когтит меня по кишкам, по горлу, по мозгам.

Я отпрыгиваю в сторону, словно меня ударило током. Я бегу со всех ног к дому, забыв о своей спокойной, умиротворяющей пробежке.

Мои легкие горят, сердце колотится. Меня тошнит, кислота горит внутри меня. Я концентрируюсь на ощущениях своего тела, отчаянно пытаясь сохранить пустоту в голове и безопасность своих мыслей.

Когда я добираюсь до дома, мои руки настолько холодны, что я едва могу взять ключ, а пальцы дрожат, когда я пытаюсь вставить ключ в замок.

В порыве разочарования я бросаю ключ на пол и с криком бью кулаками по двери. Хриплый звук эхом разносится по двору и исчезает среди сосен. Потом снова становится тихо, и я слышу только свое задыхающееся дыхание и оглушительный стук сердца, бьющегося в ушах.

Я опускаюсь на землю и сижу, положив локти на колени, свесив голову вниз. Мое зрение заслоняют мокрые от пота волосы, но это не страшно. Фонарь на крыльце сам выключается, погружая все в темноту.

— Черт…

Мой голос хриплый и жалкий в темноте. Злость вытекла из меня, оставив меня бездыханным, измученным, совершенно пустым.

Софи не солгала. Ей действительно нравится кто-то другой. И в каком-то смысле я уже догадался, что именно по этой причине Софи, как никто другой, стала нарушать школьные правила. Это не просто работа. Это работа с парнем, который ей нравится. Я не мог разглядеть его через окно, но я знаю, что правильно догадался, что ей нравится парень постарше.

Этот выглядел лет на двадцать, с таким же небрежно-элегантным стилем, как у Софи. Именно такой тип, как я знал, ей подойдет.

Полная противоположность мне.

Мне больно, как будто меня физически ударили ножом в сердце. Я со стоном схватился за грудь. Каким же я был идиотом. Я был так занят тем, что обращался с ней как с дерьмом, чтобы убедиться, что никто в Спиркресте не захочет ее, что толкнул ее прямо в объятия какого-то случайного человека в реальном мире.

Я действительно сам себе насолить, и теперь мне ничего не остается кроме как плакать.

Нет.

С каких это пор я стал таким человеком, чтобы так думать? Я никогда не отступал от борьбы. Я никогда не принимал поражение только потому, что оно причиняет боль. Я — рыцарь Эван, мать его, а рыцари — не из тех, кто сдается.

Ну нравится Софи этот другой парень. И что с того? Я не нравлюсь Софи с тех пор, как я отвернулся от нашей дружбы, но я никогда не позволял этому мешать мне. Ей может нравиться этот случайный человек, но я тот, кто задевает ее за живое.

Она может ненавидеть меня сколько угодно, но она не сможет отрицать, как хорошо ей было от моих поцелуев, и как сильно я заставил ее кончить.

Так что к черту. Если она хочет этого другого парня, пусть работает над этим. Я не собираюсь лежать и позволять ей перешагивать через меня на пути в объятия этого парня. Ей придется пройти через меня, чтобы добраться до него, и если она хочет этого, то ей придется запачкать руки и сразиться со мной.

И я готов драться так грязно, как мне нужно.

Королевский субъект

Эван

В эти выходные вечеринок не будет — и это хорошо, потому что я не настроен на напускную беззаботность и принудительное общение. Вместо этого мы с друзьями отправляемся за пределы кампуса в Лондон, чтобы провести ночь в одном из самых эксклюзивных баров Сохо.

Личный шофер Луки отвозит нас из Спиркреста на черном лимузине, и мы начинаем пить, как только за нами закрывается дверь лимузина. Судя по всему, я не единственный, кто остро нуждается в том, чтобы утопить свои проблемы: Сев выглядит беспокойным и раздраженным, под глазами собираются тени, костяшки пальцев Якова покраснели от синяков — он действительно оправдывает свое прозвище "Костяшки" — и у него совсем новый порез на брови, а Закари, обычно самый размеренный и выдержанный из всех нас, угрюм и односложен.

Только Лука выглядит веселым и расслабленным, но это, наверное, потому, что Лука — психопат, не способный на настоящие человеческие эмоции.

— Какие вы все сегодня хмурые, — усмехается он, откинувшись на спинку белого кожаного кресла. — Не проблемы с девушками, конечно?

Никто из нас не отвечает. Мы все потягиваем свои напитки и морщимся — мы договорились, что сегодня будет вечер спиртного, и ожог получился настоящим.

Лука смеется.

— Правда? Все вы? — Он поднимает свой стакан в сторону Закари. — Даже епископ?

— Я не хочу говорить о Теодоре, — огрызается Зак.

В лимузине на мгновение воцаряется тишина. Наконец, мое плохое настроение портится. Я ухмыляюсь Заку. — Мне неприятно говорить тебе об этом, Зак, но никто не упоминал Теодору.

Яков разражается хохотом, ошеломив всех.

— Черт побери, — говорит он своим глубоким голосом, потирая рукой свою стрижку. — Зак превращается в тебя, Сев. При любой возможности припоминает свою девчонку.

— Она не моя девушка, — немедленно возражает Сев, глядя на Якова. — И не я это начал — Эван безостановочно твердит о Софи последние пять лет.