Рыцарь темного солнца

Следующим был вызван врач, человек по имени Януарий, смуглый и сдержанный, чтобы не сказать мрачный. Он извлекал мизерикордию из раны. Удар, по его словам, был нанесен с такой силой, какую трудно предполагать в женщине. Хрупкая Мадленка воспрянула духом, но проныра аббат напрочь уничтожил ее надежды.

– А если женщина находилась в состоянии одержимости, что тогда? – сверкая взорами, вопросил он. – Могла ли она, как ты говоришь, пробить кинжалом насквозь грудную клетку с одного удара?

– Не исключено, – помедлив, согласился врач. – Одержимые бывают очень сильны. Его милость, – поклонился он Доминику, – приказал мне наблюдать за Эдитой Безумной, и я помню, как та повалила двух солдат, которые ей встретились случайно во дворе во время ее обычной прогулки.

И Мадленку опять заставили отвечать на вопросы. Только теперь ее мучители задавались с другой целью – доказать, что она обезумела при виде мертвых тел своих спутников. Мол, повредившись в уме, переоделась в мужское платье – поступок явно противоестественный, что бы там сама девушка ни говорила. Далее. Ее клятва о мести за убитых тоже очень показательна, ибо вот тот ксендз Белецкий утверждает, что она была всегда кротка и отличалась истинно христианским смирением, а месть для христианина запретна. Проявлением ее безумия объясняется и то, что она якобы нашла какие-то особенные стрелы, а также то, что будто бы узнала четки покойной настоятельницы. Именно в помрачении рассудка панна Соболевская убила самозванку – скорее всего бродяжку, видевшую расправу над спутниками Мадленки и захотевшую извлечь из своего знания выгоду. После того, как оная Мадленка избавилась от несчастной, в припадке ярости искромсав ей лицо, что является поступком явно больного человека, в комнату вошла светлейшая княгиня, застав таким образом злодейку на месте преступления, и помешанная также с ней разделалась.

– Мы не виним тебя ни в чем, Магдалена, – рокотал епископ, отечески поглядывая на совершенно раздавленную девушку, – мы все помним об Эдите Безумной, которая нашла приют здесь, в замке, и которая тоже потеряла рассудок, когда нечестивые крестоносцы предали огню и мечу жителей Белого замка.

По лицам присутствующих, по тому, как оживились зрители, Мадленка поняла, что новая версия пришлась им весьма по вкусу.

– Нет, отче, – холодно уронила она, – уверяю вас, вы на ложном пути. Я не сумасшедшая. Я виновата лишь в том, что не видела того, что могла видеть, и видела то, чего должна была не видеть никогда.

А епископ отвечал, что ни один безумный еще не признавал себя безумным, таким образом на основании только ее слов они не могут вынести своего решения. Мадленка, сознавая в глубине души, что он прав, замкнулась в себе и угрюмо покорилась судьбе.

Отныне ее пытались подловить на том, что она сумасшедшая. Два дня кряду ее мучили, задавая вопросы вроде: чем человек отличается от зверей, кто умнее, собака или дерево, и что светит ярче, свеча или солнце? На первый вопрос Мадленка сказала, как и положено, что у человека есть бессмертная душа. Епископ поднял ее на смех, заявив, что человек, кроме того, иначе выглядит, владеет речью и может осмысленно трудиться, не говоря уже о многом другом.

– Это смотря кто, – сухо возразила Мадленка. – Есть ведь и такие, кто всю жизнь пальцем о палец не ударит, двух слов толком связать не может, а лицом смахивает более на свинью, чем на подобие божие.

Вопрос о собаке и дереве поначалу поставил ее в тупик, но она скоро нашлась.

– Собака может помочиться на дерево, а дерево может свалиться на собаку и раздавить ее, – заявила она. – И, пожалуй, в обоих случаях ума не надо.

Епископ посмеялся и сказал, что вопрос бессмысленный, поэтому ответа на него быть не может. С солнцем Мадленка тоже попала впросак: когда она, не задумываясь, ответила, что оно светит ярче свечи, ей заметили, что солнце создано богом, а свеча – человеком, и поэтому вещи сии нельзя сравнивать, так же как собаку и дерево.

– И все равно, – отрезала Мадленка, – ничто не убедит меня в том, что свеча может быть ярче солнца, даже когда оно скрыто тучами.

Но она чувствовала, что проигрывает и недалек тот день, когда эти хитрые, зловредные люди вконец запутают ее, а потому мало-помалу приходила в отчаяние.

В четверг епископ Флориан куда-то уехал, и Мадленка была рада, что ей не надо никуда идти. Неожиданно к ней зашел Август. При виде его Мадленка почувствовала, как остатки ее хорошего настроения мигом улетучились.

– Мне нечего тебе сказать, – заявила она ему.

– А мне есть что сказать тебе, – возразил юноша. – Или ты забыла, что я сделал для тебя?

– Сломал мне нос, – мрачно буркнула Мадленка, все еще оплакивавшая свой маленький курносый носик.

– Нет. Я не об этом. Я же видел, как ты пыталась вытащить кинжал.

«Вот, начинается», – мрачно подумала Мадленка. Дед говаривал, что, если уж вам напоминают о благодарности, значит, пришли содрать с вас три шкуры.

– Так зачем ты солгал? – просто спросила она. – Мог бы не утруждаться.

Август глубоко вздохнул. Он волновался, но Мадленка не понимала, отчего.

– Если бы я сказал правду снова, тебя бы уже ничто не спасло, пойми! – Он явно говорил искренне. – Послушай, дело в том, что я уже не думаю, будто убийца ты. Мне кажется, это могла сделать Эдита Безумная или кто-то еще…

– Так найди настоящего убийцу! – прошипела Мадленка ему в лицо. – Чего ты ждешь? Ведь убили твою мать!

Она отошла от него и стала у окна. Снаружи ворковали голуби.

– Ты не понимаешь, – промолвил он после тяжелой паузы. – Здесь, при дворе, никто не верит тебе. Все считают, что виновата ты.

– Если язычники не верят в бога, тогда что же, значит, его нет? – отрезала Мадленка. – А ведь язычников гораздо больше, чем придворных у князя Диковского.

– Эк куда тебя занесло, – устало промолвил Август. – Слишком много в тебе гордыни, вот что.

– Я мою гордыню никому не предлагаю. – Обернувшись, Мадленка посмотрела на него. – Все меня ненавидят, на меня клевещут, а у меня связаны руки. Хочешь меня пинать, так бей. Не ты первый, не ты последний.

– Я тебе не враг, – пробормотал Август, теряясь все больше и больше. – Не враг, понимаешь? А совсем наоборот.

До Мадленки не сразу дошло, каким тоном произнес он последние слова и что, в сущности, они означают. Конечно, она всегда мечтала: вот наступит такой момент, когда рыцарь, похожий на Тристана, будет признаваться ей в любви, а она станет внимать ему, как прекрасная Изольда (та тоже была рыжая, между прочим!). Но обстоятельства для любовного признания были, черт побери, выбраны явно неподходящие, да и рыцарь – сопливый мальчишка – подкачал. Откровенно говоря, ее могло тронуть признание единственного человека в мире, но Август, увы, не был тем человеком.

– Ты мне в сердце запала, вот что, – объявил Август, ободренный ее молчанием. – Как заноза, понимаешь? Когда я тебя в Каменках увидел в твоем настоящем обличье.

Мадленка почувствовала, как у нее загорелись уши. «Ну да, и сразу же под юбку полез… Тоже мне, шляхтич, князь! Даже Боэмунд не стал меня при всех унижать, хотя и мог бы, с его-то нравом».

– Щека не болит? – сухо спросила она.

Август мучительно покраснел. Царапины на его лице еще не затянулись до конца.

– Я предлагаю тебе помощь, – сказал он, – а тебе бы только посмеяться надо мной… А что, если я всю правду судьям расскажу?