Рыцарь умер дважды

— Неизвестно? Славно. — Я крепче перехватываю горло Бернфилд и опускаю вторую руку к своему поясу. — Вы все идете со мной. Поболтаем в большой теплой компании, или…

— У нас нет на это…

— …Или, — с нажимом продолжаю я, — аутодафе состоится прямо сейчас.

Дуло моего револьвера прижимается к виску маленькой дряни. Я жду, что она закричит, но напрасно; девчонка только закрывает глаза, шепча: «Господи, помоги…». Она не вправе поминать Его всуе, не вправе звать. Но смертникам многое прощается. А ей не жить.

— Господи… — слышу уже от доктора, — вы хуже Саванаролы. [43] — Он почти повторяет мои первые обращенные к нему слова: — Как вы можете? Ваш сан…

— А вы предатель, — эхом отзываюсь я. — И я никогда не ждал от вас добра. Живо разворачиваемся! — Адамс по-прежнему целит в меня, и я невольно кривлю рот в оскале. — Моя пуля будет куда быстрее. Право, хватит вам грехов. Хватит…

— Действительно, Мильтон. Хватит.

Голос рыжего демона. Он наконец вмешался, и я понимаю: только теперь что-то действительно начнется. Крепче прижимаю ствол к виску Бернфилд, так и не открывшей глаз. Райз тем временем равняется с Адамсом, опускает его руку с оружием, затем выступает вперед. Нас разделяет чуть больше тридцати футов. Горящий взгляд неотрывен от меня.

43

Джироламо Савонарола (1452–1498) — итальянский монах, проповедник и реформатор, в течение некоторого времени — правитель Флоренции. Отличался особой жестокостью по отношению к тем, кого считал грешниками.

— Ты говоришь не о том, приятель. — Тон безмятежен, без угрозы. — Совсем не о том. Ему… — выразительные губы растягиваются в усмешке, неожиданно жалостливой, — плевать, кто пригласил в город зверей. Плевать. Он лишь не хочет, чтобы винили его приятеля, мистера Законника. Мы все переживаем за друзей, попавших в беду. Каждый по-своему.

Он не делает резких движений, просто щелкает бледными пальцами. Но я уже не держу никого: Эмма Бернфилд за спинами этих двоих, возникла из воздуха и, потеряв опору, упала в траву. Она растирает руки и плечи, затекшие от моей хватки, и не поднимает головы.

— Начнем с того, — Райз вызывающе щурится, — что никто не будет никем прикрываться. Это не твои методы, жрец Изувеченного Бога. Верно?..

Я наставляю револьвер на него, но вполне понимаю: зря. Он говорит твердо, глядит прямо и ждет лишь повода меня убить. Что ж. Придется действовать как-то иначе. Кивнув, я неторопливо возвращаю оружие в кобуру и показываю пустые ладони. Пусть поверит. Пусть расслабится. У него манеры и ужимки гордеца, таких легко обмануть покорностью.

— Отлично. — Он складывает пальцы в шпиль. — Ты не глуп. У меня есть мысль. Для начала…

Он осекается на полуслове и странно, по животному, тянет носом воздух. Хмурится, потом прикладывает руку к уху. Поначалу я не понимаю, что значит эта пантомима, но неожиданно она обретает смысл. Я тоже слышу. И чую.

Ругань — гвалт десятков глоток. Запах — у кого-то в руках палки с подожженными тряпками. Другой запах — кровь, я знаю, чья. И две коротких фразы знакомым голосом:

— Баррикадируемся, парни. Они пришли за ним.

Очень далеко. Но рядом. В моей голове.

— Винс… — Раскаленная боль разливается от лба. Я прикрываю глаза ладонью.

Голоса пропали, есть только напряженное дыхание девчонки и Адамса. Стерлись в хвойной прохладе запахи: ничего не горит, нет дыма выстрелов — пока предупредительных. Райз, наблюдая за мной, снова улыбается с жалостливым пониманием. Я ненавижу его все больше, ведь с первой брошенной фразы он был прав.

— Я бы помог ему. Он славный парень, как и ты, впрочем… Но у меня дела.

— Это твоя вина, ублюдок!

Я делаю шаг, но одергиваю себя, останавливаюсь, отступаю дальше, чем стоял. Лихорадочно ослабляю тугой ворот, выпрастываю крест и сжимаю в левом кулаке. Вспоротый ножом палец по новой кровоточит. Выродок передо мной все так же глумится, Адамс за его спиной, присев, ласково обнимает Эмму. Он и девчонка не глядят на нас, я догадываюсь, почему. Они прекрасно знают, кто победит. Но они ошибаются.

— Моя. — Неожиданно смиренный ответ. — Полностью. Поэтому я спасу всех или хотя бы как можно больше.

Я опять дергаюсь к кобуре, когда тонкий палец начинает что-то чертить по воздуху. Две вертикальных линии, круг меж ними, плавный завиток поверху — каждый росчерк наливается малиновым светом. Знак закончен; Райз легко дует на него. Тот растет, чуть подплывает ко мне, зависает шагах в шести. В нарисованном круге дрожит искристое радужное марево.

— Он отправит тебя к шерифу. — Райз кивает в направлении города. — Лишний ствол пригодится в бою, а лишний жрец — там, где разгорячены головы. Даже вооруженные люди слушают священников. Чуть чаще, чем других миротворцев.

Он снова прав. Прав, и, едва в сознание возвращаются запахи, среди которых уже больше пороха, из моей груди вырывается бессильное рычание. Нет. Ему не ускользнуть.

— Благородно. Но не раньше, чем вы пойдете туда со мной и все объясните.

…Я вижу: рейнджеров двенадцать, весь нынешний состав. Все они пока на ногах, сваленная мебель и обрушенный деревянный навес укрывают их от толпы с улицы. Но толпа растет, и кто-то тащит динамит. Я смаргиваю этот образ и делаю шаг, вкрадчиво уточняя:

— Это значит «нет».

— Что ж. Ты сам так захотел.

Он резко поднимает руку. В меня летит лилово-алый луч; в ослепительной яркости тонет весь мир, полный испуганного крика Эммы Бернфилд. Она думает, это конец. Думает, я обречен. Думает, то, что сжирает и пространство, и время, сожрет меня.

Но ведь я не один.

В легендах Юга много демонов и призраков. Люди, столкнувшись с ними, обращаются за защитой к ангелам, и те милостиво помогают попавшим в переплет сбежать. Слушая эти сказки, которые любил рассказывать мне старый кучер, я всегда удивлялся: почему они бегут? Почему? Победить темную тварь куда почетнее, чем просто уцелеть после встречи с ней. «Они боялись, масса Нэйт. И я бы испугался/» «Потому что ты бестолковый старый негр, — неизменно отвечал я. — Если Бог спасает тебя, неужели он не поможет отрубить колдуну голову? Вот мне бы помог!»

Помог бы. Я всегда знал. Знал и знаю, не слыша ни одного Его обещания в своей голове. Именно поэтому я не двигаюсь и, ожидая, пока слепящая вспышка настигнет меня, раскидываю руки. Она настигает. Бьет. И гаснет, не причинив боли.

— Что?.. — Впервые тот, кто был так уверен в себе, отшатывается.

Страшно, когда верный револьвер вдруг впервые дает осечку. Мне ли не знать? Я усмехаюсь так же, как Райз недавно, — с жалостью.

Он даже не понял: то, что должно было снести мне голову, не просто растворилось. Оно ушло в грудь и там изменилось до неузнаваемости. А вот суть осталась. И пора ее вернуть.