Рыцари былого и грядущего. Том II

В битве под Ла-Форби франко-сирийская коалиция потерпела страшное поражение. Летописец крестоносцев писал: «Дамасский султан и султан Хомса сразились первыми. Они столкнулись с врагами — сарацины против сарацин. Они нисколько не щадили друг друга, как если бы не были одной веры. Довольно там было добрых ударов и великих подвигов со стороны Дамаска и Хомса, но они потеряли много своих людей и были побеждены. В битве остались одни христиане».

Христиане так же сражались с невероятной стойкостью и были не столько разбиты, сколько уничтожены. Боевые потери тамплиеров составили 90 % личного состава.

И всё-таки это была славная битва! Орден и Дамаск плечом к плечу против диких хорезмийцев и отморозков мамелюков из Египта! Египет был уже не фатимидский, а мамелюкский, воины-рабы, захватив в Каире власть, сражались с христианами на истребление, им не нужен был мир, война была для мамелюков единственным способом существования. Христианско-мусульманская партия стабильности сражалась с партией разрушения. Дамаск и Хомс против Каира и Хорезма «как если бы они не были одной веры» — справедливо заметил летописец-франк. А как восхищается наш франк «добрыми ударами и великими подвигами» славных союзников-мусульман! Кажется, именно в этот момент была достигнута главная цель крестовых походов — возвышенно-героический союз двух цивилизаций.

Ла-Форби надо помнить вечно. Но про Ла-Форби забыли.

Буквально через несколько лет грянул седьмой крестовый поход, возглавляемый королём Франции Людовиком IX. Это был классический крестоносец, то есть склонный вести себя в Святой Земле, как слон в посудной лавке. Храбрый, порывистый, исполненный самых возвышенных чувств, Людовик ничего не желал понимать в деталях хрупкого механизма равновесия между крестоносцами и мусульманами, над созданием которого неустанно трудились тамплиеры. У Людовика, который прибыл в Святую Землю сражаться, то есть истреблять мусульман, совершенно не укладывалось в голове, как это тамплиеры могут о чём-то договариваться с мусульманами, да ещё у него за спиной.

Может быть и правда нелегко было понять, почему великий магистр Ордена Храма Гийом де Соннак поддерживает хорошие отношения если не с султаном Каира, то во всяком случае с его эмирами, то есть с врагами. Де Соннак между тем плёл дипломатическую паутину, завязывая с султаном переговоры, которые могли подарить крестоносным государствам, балансировавшим на грани полного истребления, хоть какую-то передышку. Не бывает войны без переговоров с врагами, если, конечно, противники — не тупые быки, с глазами, налитыми кровью. Впрочем, де Соннака обвиняли не только в переговорах, но и в дружбе с султаном, и даже более того — в том, что магистр и султан породнились, став кровными братьями. Один крестоносный хронист так и писал: «Магистр Ордена Храма и султан Египта совместно заключили столь добрый мир, что оба велели отворить себе в чашу кровь». Речь тут идёт о ритуале символического «братания» через смешение крови.

Переговоры между магистром и султаном привели короля Людовика в гнев. Король велел передать де Соннаку «дабы тот отныне не был столь дерзок, чтобы принимать просьбы султана Вавилона без особого повеления короля или вести с сарацинами обсуждение того, что касается короля Франции и его баронов».

Что тут скажешь? Во-первых, Людовик настолько мало понимал в делах Востока, что даже не осознавал разницы между древним Вавилоном и современным Каиром, что, впрочем было обычно для европейцев того времени, но только не для тамплиеров, которые чувствовали себя в политической географии Востока, как рыба в воде. Во-вторых, не вполне понятно, с чего это король Франции считал дела Египта и Палестины своими делами, как будто это были Нормандия и Шампань. Король был на Востоке пришельцем и чужаком, а тамплиеры у себя дома регулировали отношения с соседями, так что, по совести, их нельзя было упрекнуть в посягательстве на королевскую компетенцию. В-третьих, магистр де Соннак вовсе не имел ввиду что-либо решать без короля, полагая подготовить переговоры и сделать королю подарок в виде уже установленных контактов. В-четвёртых, обвинить магистра в дружбе с султаном могли только западные европейцы, совершенно не понимающие, что Восток — мир иных представлений, и под дружбой здесь понимают совсем не то, что на Западе, легко награждая партнёров самыми возвышенными эпитетами, которые в реальности мало что значат. И, в-пятых, что касается «кровного родства» султана и магистра. Это то, что мы называем легендой, а лучше бы назвать просто сплетней — болтать можно всё что угодно. А даже если это и было правдой, речь скорее всего шла о принятых на Востоке политических ритуалах, о некоторых правилах придворного этикета, реальное содержание и последствия соблюдения которых были совершенно непонятны людям Запада, но вполне доступны тамплиерам, которые хорошо чувствовали грань, которую никогда нельзя переступать в отношениях с мусульманами.

По всему выходит, что король вел себе совершенно как ребёнок, возомнивший, что может учить жизни взрослого человека, а магистр вынужден был ему подыгрывать, так что венценосному политическому младенцу понравилось изображать из себя «владыку Востока».

Вскоре на смену де Соннаку пришёл новый великий магистр Ордена Храма Рено де Вишье. Конфликт между королём и Орденом был заново воспроизведён с удивительной точностью. Маршал Ордена Храма Гуго де Жуи провёл с султаном Дамаска переговоры по достаточно частному вопросу, до которого королю и дела быть не должно. Речь шла об уступке не столь уж значительного земельного участка, на половину которого претендовал султан Дамаска. Маршал де Жуи урегулировал вопрос, подготовил текст договора и вместе с одним из дамасских эмиров направился к королю, чтобы представить договор на утверждение. Орден повёл себя по отношению к королю вполне корректно, оставив за венценосным крестоносцем право окончательного решения, лишь подготовив текст договора заранее — обычная практика управления, когда черновую работу делают до того, как представить проект договора первому лицу. Но король опять раскапризничался, как ребёнок, сильно обидевшись на тамплиеров, которые вечно всё решают без него. На сей раз королю захотелось не только грубо одёрнуть, но и унизить храмовников. Он посадил перед собой магистра де Вишье и эмира из Дамаска, сказав: «Магистр, скажите послу султана, что он вынудил вас заключить с ним договор, не сказав мне, и поэтому вы снимаете с себя все свои обещания». Король вообще не вникал в текст договора и вряд ли мог бы сказать что-то вразумительное относительно его содержания, он просто не устоял перед мелочным желанием продемонстрировать свою власть. Магистр мог бы сам унизить короля, и ничего бы ему король за это не сделал, но Рено де Вишье поступил по-христиански, не желая подрывать авторитет королевской власти, и решил лучше сам пережить незаслуженное унижение. Магистр передал эмиру договор, сказав: «Я отдаю вам договор, который плохо составил, и это меня удручает». Тамплиеры, стоя на коленях, должны были принести публичное покаяние, а маршала де Жуи король изгнал из Святой Земли.

Можно представить себе, как позднее магистр говорил эмиру: «Не надо принимать всё это всерьёз. Пусть король и дальше думает, что всё здесь зависит от него, а наше соглашение мы реализуем чуть позже». Обычное дело. Некомпетентный начальник вмешивается в дела помощников-профессионалов. А потом подобные глупые истории порождали среди крестоносцев мифы о том, что предатели-тамплиеры снюхались с мусульманами, и эти мифы имеют хождение до настоящего времени.

Говорили, что во времена Фридриха II армией Дамаска командовал бывший тамплиер, сохранивший верность Христу. Этому тамплиеру была так же доверена опека над малолетним наследником. Умирающий султан Аль-Муаззам будто бы полагал, что верность тамплиера является лучшей гарантией независимости Дамаска от притязаний брата Аль-Муаззима, Аль-Камиля, правившего Египтом.

Правдивость этой истории вызывает большие сомнения. Даже если существовал некий франк, от корого много зависело в делах Дамаска, вряд ли это был тамплиер, максимум — рыцарь, некоторое время служивший вместе с тамплиерами, не принимая обетов. Но рождение мифа о тамплиере, который едва ли не командовал Дамаском, само по себе весьма примечательно.

Дружелюбие мусульманского Дамаска к христианам было общеизвестно. Ещё со времён Иоанна Дамаскина христиане могли претендовать в этом городе на весьма высокое положение. Так же всем известна была вековая дружба между Орденом Храма и Дамаском. Дружба, скреплённая кровью на поле боя под Ла-Форби. Союз Ордена и Дамаска — великий союз. Если бы сегодня некие мусульмане и христиане решили объединиться ради общих религиозных целей (а таковые, безусловно, есть) они могли бы взять своим девизом слова: «Дамаск и Тампль».

Между мусульманами и палестинскими франками (в первую очередь — тамплиерами) существовало необычное джентльменское соглашение. Если они заключали перемирие, а с Запада вдруг шёл крестовый поход, палестинские франки имели право нарушить перемирие. Мусульмане как бы говорили рыцарям-соседям: «Мы хорошо понимаем, что вы не можете нести ответственность за действия ваших европейских единоверцев, и не поддержать их вы тоже не можете. У вас с нами — одна земля, у вас с ними — одна вера. Вера важнее». Это хороший пример политического благородства мусульман.

Дружеские связи между франками и мусульманами на Святой Земле ближе к финалу крестовых походов не только не слабели, но и напротив — крепли. Не прекращая смертельной схватки, они как-то совсем уж сроднились. Легендой стали добрые отношения с мусульманами великого магистра Ордена Храма Гийома де Боже.

С султаном Калауном де Боже связывала дружба, и это не сильно смущало латинскую аристократию Востока. В 1281 году, когда Калаун вёл с франками переговоры о возобновлении перемирия, против султана созрел заговор. Франки узнали об этом и предупредили султана.

Любопытный, кстати, момент — франки лучше самого султана знали, что творится у него при дворе. Орден Храма на Востоке довёл работу своей разведслужбы до такого уровня, какой Западной Европе и не снился. Де Боже располагал многочисленными осведомителями, в том числе в Каире. Основным был эмир Салах, занимавший при султанском дворе весьма высокое положение. Один хронист писал: «Сей эмир Салах имел обыкновение предупреждать магистра Храма на благо христиан, когда султан желал как-либо уязвить последних, и стоил он магистру хороших даров каждый год». Когда Калаун решил разорвать перемирие и напасть на Триполи, де Боже получил об этом информацию и предупредил власти Триполи.