Рыжий: спасти СССР

Мы ходили по улицам Ленинграда, просто наслаждались отличным днём, поедали уже по третьей порции мороженого. Можно многое критиковать в Советском Союзе, но есть то, что в СССР было лучшим в мире — космос, балет и мороженое.

— Будет дождь, — посмотрев на небо, уверенно сказала Таня.

— Эка невидаль, в Ленинграде — и дожди! — отшутился я.

Казалось, что если где-то дождь должен пройти, то это будет обязательно Ленинград. Ко всему привыкаешь, вот и я привык к моросящему дождю. По крайней мере, пытаюсь себя убедить, что привык.

— Да нет! Сильно ливанёт! — пугала меня Таня. — Может, в чебуречную, на Маяковского? Или уже не успеем? Эх…

Я мысленно подбил свои барыши. На кармане оставалось семнадцать рублей с копейками, и если бы не подъёмные как молодому специалисту, которые я всё ещё никак не получу, то я бы и не знал, как прожить.

Наверное, именно это и имел в виду мой отец, когда, прогоняя из дому, ухмыльнулся и сказал — мол, через пару недель я сам вернусь домой с поклоном и с извинениями. Надо будет более серьёзно отнестись к своим тратам и стараться жить по средствам. Пока мне и на работе платят лишь среднюю зарплату от ставки. А это в месяц сто двадцать рублей, до которых ещё чуть меньше месяца. Продать, что ли, какие-нибудь свои джинсы? Шмотки-то барские.

Как заработать деньги, я примерно знал. Но многое сводилось к тому, что мне тогда нужно было включаться в противозаконную деятельность, чего я всемерно хотел избежать. Вот экспроприировать у какого преступника — это я не считал зазорным, но наживаться на простых советских гражданах не был готов.

Или, например, производить и продавать — пока это нелегально, но мне не кажется преступлением, не вступает в конфликт с совестью человека двадцать первого века. Реализация ряда задумок займёт немало времени. Так что пока всё равно нужно жить по средствам.

— Это про ту чебуречную, в которую только вход — три рубля? — спросил я у Тани.

Конечно, она меня поняла — мы же вчера стол сооружали, а это тоже траты.

— Меня там знают, мы с папой часто ходим туда обедать, — весело сообщила мне девушка.

Чебуречная на Маяковского только называется чебуречной. На самом же деле это заведение общественного питания Ленинграда было одним из престижных. Там собиралась богема, артисты, отпрыски статусных родителей. Фарцовщики также облюбовали это местечко. И, кроме того, что здесь можно было поесть действительно очень вкусных, славящихся на весь Ленинград чебуреков, всяких котлет, выпить, как говорили, настоящего кофе с «наполеоном».

— Вот же ведьма! — с доброй интонацией, усмехаясь, сказал я.

Дождь начинался. Причём, это и вправду не был какой-то моросящий нудный дождик — нас ожидал настоящий ливень.

— Бежим! — сказал я, когда вода обрушилась на нас, словно из ведра.

Мы забежали в телефонную будку, ещё пока никем не занятую. Но подобное укрытие долго пустовать не могло. Мы с Танюшей были не единственной парой, которая прогуливалась по Невскому проспекту. А спрятаться в телефонную будку — это ещё и романтично. Места мало, можно прижаться друг к другу. Мы, конечно, уже наприжимались, но молодым ведь всегда мало. Мы закрыли за собой дверь, и обнял Таню, согревая.

— Я понимаю, что мы обо всём договорились. Что я у тебя временная… — прозрачным голосом начала говорить Таня.

— Не надо, — сказал я, уже предполагая, что дальше может последовать.

— Надо! — жёстко сказала Таня и добавила уже дрожащими губами. — Ну, пожалуйста!

Что тут скажешь? Пусть произнесет то, что считает важным.

— Я люблю тебя… — сказала Таня, будто в омут с головой окунувшись.

— Вот видишь. Неловко. Ведь я не могу сказать того же. Мне с тобой хорошо, даже очень. А как в дальнейшем жить-то, мне непонятно, — сказал я почти ей на ухо.

В будке было тесно.

— А я большего от тебя и не жду, — грустным голосом сказала Таня.

— Эй, прекращай грустить. Давай лучше целоваться! — сказал я и прильнул к устам моей Тани.

Дождь как резко начался, так и в одно мгновение закончился. На дорогах образовались глубокие лужи, ходить по ним в кедах было не очень удобно, а Тане — хоть снимай босоножки да иди босиком. И так, и так ноги намокнут.

Чебуречная на Маяковского была просто-таки забита. Наверняка, это прошедший дождь и новая туча, несущая очередной ливень, заставили людей прятаться здесь.

— Мест нет! — сообщил швейцар.

Да, здесь был даже швейцар. Я достал из кармана приготовленную трёшку, чтобы дать её грозного вида старичку, но мне было сказано:

— Всё равно мест нет!

Пусть в этот раз швейцар и сказал это с какой-то грустью, всё же не хочется терять трёшку, но отказ прозвучал твёрдо. Неловкая ситуация, когда ты с девушкой, но не можешь оказаться суперменом, который войдёт в любую дверь, проломится в любой ресторан. Я подумал уже показать швейцару пятирублёвую купюру, как последний аргумент, но в дело вступилась Таня.

— Передайте Артуру Вадимовичу, что пришла дочь Калужного, — сказала девушка.

— Мне не нравится идти под твоим именем, — жёстко сказал я.

— Ну это же просто зайти в заведение, — сказала Таня, пожимая всё ещё мокрыми плечами.

— Я не стану закрываться именем твоего отца, — выделяя каждое слово, сказал я.

— Как скажешь, я не хотела тебя обидеть, — сказала Таня,.

— Тольчик, Таньчик! — услышал я знакомый голос.

— Лида… — полным грусти голосом сказала Таня, посмотрев на меня. — Сказка закончилась? Она искала тебя, спрашивала. Хочешь? Иди к ней, я не пойду.

— Глупышка. Нужно же держать фасон. Пошли подойдем, обнимемся, покажем, что мы вместе — и в пышечную сбежим, — сказал я, беря Таню за руку и направляясь к Лиде и той компании, что ее окружала.

Навстречу вышел незнакомый мне парень, весь в джинсе, с модными шузами.

— Тольчик, старичок, ну куда же ты подевался? Сам же приглашал на собрание «Экономического кружка», да не сказал когда. Я подогнал парней, будут, наши с тобой единомышленники, — говорил смутно знакомый мне парень.

И смотрел как-то странно, будто с намёком.

Глава 12

— Ну же, Толик, как будто не узнаёшь! — говорил парень, поворачиваясь при этом в разные стороны, будто бы я по по ушам или по затылку должен был его узнать.

— Эдик, отстань от Тольчика. Я и сама соскучилась по своему поклоннику. Анатолий Чубайсов, а ну-ка признавайся, ты всё ещё любишь меня? — заигрывала со мной Лида.

— Нет, Лидок, те дни, когда я любил тебя, ушли в небытие, растворились, как утренний туман, — сказал я без грана сомнений, а Таня, державшая меня за локоть, сильнее его сжала.