«С Атомной бомбой мы живем!» Секретный дневник 1945-1953 гг

Просто удивительно! В своих воспоминаниях Гинзбург рисует портрет редкого дуболома и хама: «Он говорил другим высшим руководителям из правительства: «В чем дело? Если вам что-то нужно, звоните мне, должность моя вам ведь понятна? Мои заместители по Госплану отвечать вам не могут, потому что я за все отвечаю…» и т. д. Остальные мемуаристы из тех, кто работал с Вознесенским, в оценке поведения Вознесенского даже в «перестроечного» образца мемуарах с тем же Гинзбургом не расходятся.

И тем не менее все расхваливают Вознесенского как исключительного умницу.

Вот уж воистину помрачение социального рассудка!

Зато Берия у них — исключительно матерщинник, никого в грош не ставящий и ценящий только себя.

Но вот Берия разговаривает с вновь назначенным наркомом электростанций Д.Г. Жимериным осенью 1941 года (по воспоминаниям Жимерина от 7 марта 1991 года): «Я ничего не понимаю в энергетике, ты несешь полную ответственность, ты принимаешь решения и будешь отвечать за них соответственно. Ты это учти».

Может так говорить с подчинённым «надменный» (по Байбакову) человек?

Не думаю.

Причём далее Жимерин признаёт, что Берия как управленец был компетентен.

Жимерин, к слову, вспоминает и вот что: «Обсуждается вопрос у Сталина. И вдруг на этом заседании выступает Вознесенский с разгромной речью, я бы даже сказал, с подлой речью. Он не рассматривал мой вопрос по существу, не опровергал мои предложения, обоснования, выводы… Объяснять мое состояние, полагаю, нет необходимости. Ведь мне фактически были предъявлены политические обвинения с наличием таких формулировок как «сознательный подрыв сталинских пятилеток»…».

Но Жимерин… тоже хвалит Вознесенского!

А как же иначе! Ведь это 1991 год, время, когда Берию подают монстром, а Вознесенского — его «невинной жертвой».

Да, Сталин возлагал на Вознесенского большие надежды и благоволил к нему, иначе Вознесенский не стал бы в тридцать пять лет председателем Госплана СССР, а в тридцать шесть лет — ещё и заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР. Но Вознесенский и его будущие подельники по «ленинградскому делу» в своих застольях и конфиденциальных беседах обсуждали не то, как строить могучий Советский Союз, а то, как они им будут править после смерти стареющего Сталина. В своей личной, внутренней жизни они жили не высокими идеалами строительства новой жизни, чем, при всей своей непатетичности, всегда жил Сталин, а мелкими, шкурного пошиба интересами. Это и подвело их в итоге под сталинскую пулю.

За дело, замечу при этом я.

Между прочим, если ещё раз обратиться к воспоминаниям Д.Г. Жимерина от 7 марта 1991 года, то можно узнать следующую небезынтересную деталь:

«Чем Вознесенский «забивал» всех остальных? Единственной(выделение жирным курсивом везде моё. — С.К.) книжицей, которая всегда была у него в кармане. Небольшая такая книжица. Какой бы вопрос Сталин ни задал, Вознесенский, взяв свою книжицу, давал чёткий и ясный ответ.

Никто — ни Маленков, ни Каганович, ни Берия, ни Молотов — этого не имели. И он перед Сталиным, который не терпел словоблудия, пустословия, выгляделхорошо и своей аккуратностью, конечно, повышал свой рейтинг(как сейчас говорят)…»

Иными словами, Вознесенский не столько был умён и всезнающ, сколько ловко изображализ себя гения. Когда Сталин это окончательно понял, Вознесенский пал.

Берия же был действительно самобытной и крупной личностью. На фотографиях и кадрах кинохроники, запечатлевших его в публичной обстановке, Берия, да ещё со своими поблёскивающими стёклами пенсне, выглядит так, как будто ему сам чёрт не брат, то есть очень самоуверенно и даже заносчиво. Но если всмотреться в него на фото в неофициальной, бытовой обстановке (на отдыхе со Сталиным, с женой, сыном, с соратниками и помощниками на рыбалке), то можно увидеть подлинного Берию — весьма простого, скромного, незаносчивого и некапризного в быту человека. Можно понять, что то, что выглядело в деловой жизни Берии как поведенческая заносчивость, было на самом деле ярким проявлением непосредственности и эмоциональности предельно личностного характера.

Берия обладал огромной энергией, способной передаваться людям, незаурядной хваткой, мгновенной деловой реакций и… И природным постоянно развиваемым умом. Его ум и способности к научной (!) работе отмечал сам Капица — Капица с его-то несомненно огромным самомнением!

Берия был личностью и не задумывался — какое он производит впечатление. А впечатление на толковых и преданных делу людей производил неизменно большое. В том числе и на Сталина — без всяких там «книжиц», ловко извлекаемых в нужный для эффекта момент из кармана.

Берия былличностью! Вознесенский же (и ему подобные) не столько был, сколько казался, и поэтому тщился изображать из себя чуть ли не гения, относясь к окружающим — если, конечно, они были нижестоящими — свысока.

А теперь — Николай Байбаков…

Я уже писал в примечаниях к дневнику Л.П. Берии, что если проанализировать жизненный путь Н.К. Байбакова, то можно лишь удивляться чутью Лаврентия Павловича, заметившего в своём «нефтяном» сотруднике времён войны и послевоенных лет что-то «не то».

Нет, Николай Байбаков, в отличие от Николая Вознесенского, гения и избранного из себя никогда не корчил. Он был скромнее и профессиональнее. Вспоминая Пушкина, можно сказать, что он «денег, славы и чинов, спокойно, в очередь добился». Хотя нередко Байбаков возвышался в СССР и в обход очереди на служебной лестнице. Не без поддержки того же Берии.

Что ж, в Стране Советов — в сталинские времена, а потом ещё долгие годы по инерции — умели замечать и поднимать толковых работников.

Но при всех внешних работоспособности и профессионализме Н.К. Байбаков (точнее — Байбак, поскольку его настоящая фамилия звучала именно так) не был человеком стойких внутренних убеждений, зато всегда умел выплыть из тех или иных карьерных передряг. Он пережил временные спады карьеры при Сталине и Хрущёве и даже при Брежневе, но в целом возвышался в служебной «табели о рангах».

Кто-то может сказать, что всё объяснялось управленческим опытом и талантом Байбака. И ему действительно нельзя отказать ни в том, ни в том. Но вот принципиальность…

С ней-то у Байбака и ему подобных высших чиновников хрущёвщины и брежневщины оказалось слабо. Пожалуй, не в последнюю очередь поэтому в годы руководства Байбака брежневским Госпланом окончательно сложились экономические условия для развала СССР, против которого Байбак не протестовал. Он спокойно ушёл на пенсию при Горбачёве в 1988 году, хотя впереди у бывшего сталинского наркома было ещё двадцать лет жизни.

Не протестовал Байбак и против Ельцина с Путиным. К началу XXI века Байбак остался, пожалуй, единственной бесспорно крупной живой исторической фигурой нашей новейшей истории, но доживал он долгую жизнь бесцветно и бесконфликтно с режимом. До 2007 года был главным научным сотрудником Института проблем нефти и газа РАН и занимал хлебный пост вице-президента Международной топливной энергетической ассоциации.

И доживший почти до ста лет Байбак-Байбаков, и расстрелянный сравнительно молодым Вознесенский любили — перефразируя известное выражение К.С. Станиславского — себя в Советской власти, а не Советскую власть в себе. Советское государство было для них в первую очередь не способом усиливать мощь их Родины и улучшать жизнь её народов, а способом обеспечивать себе безбедную и высокопоставленную жизнь.