С любовью, Луков

— Я никогда ничего не выигрывала, — сказала я, полностью осознавая, что мой голос звучал надтреснуто и сипло, но что мне оставалось делать? Попытаться замаскировать его? Чем, черт возьми, мне было гордиться? Тем, что я заставила свою мать чувствовать себя настолько никчемной, что она решила не обременять свою дочь, когда попала в аварию и оказалась в больнице?

Ты дрянь, Жасмин.

У меня больше не было причин держаться за свою гордость. Ни одной. Не то чтобы Иван этого не знал. Как будто он не понимал, в какое посмешище я превратилась. Какой неудачницей была на самом деле. Наверное, именно поэтому наше соглашение было заключено всего лишь на год. Зачем ему связываться со мной? На природном таланте далеко не уедешь. Я являлась олицетворением этого. Образцом человека, дочери, сестры и друга, который разочаровал всех.

И это выжгло меня изнутри. Боже, мои внутренности горели до такой степени, что я не смогла остановить свои собственные слова. Они были похожи на маленькие неровные кусочки стекла, острые со всех сторон.

— И ради чего все это было? Ради второго места? Ради шестого? — я покачала головой, и горечь разливалась внутри меня, вытесняя все; абсолютно все. Мою гордость, талант, любовь, все. — Не думаю, что оно того стоит, — я вообще ничего не заслуживала. Правда?

Ответом на мои слова стали две большие ладони, которые легли мне на плечи и обвились вокруг них.

Вся моя жизнь была напрасной. А цели ничего не стоили. Мечты и обещания самой себе разбились вдребезги.

Ладони, лежащие на моих плечах, сжались, и я попыталась отмахнуться от них, но ничего не смогла изменить. Парень только стиснул меня сильнее.

— Прекрати, — сказал Иван мне на ухо. И я почувствовала тепло его тела, стоящего позади меня.

— Я — неудачница, Иван, — выплюнула я и попыталась сделать шаг вперед, но ничего не вышло, так как его руки не дали мне сдвинуться даже на сантиметр. — Я — неудачница, и отказавшись от своей жизни, я потеряла кучу времени, которое могла бы провести с единственными людьми, которые любили меня просто так.

Я потерпела поражение. Во всем. В каждой проклятой мелочи.

Мое сердце болело. Ужасно. И если бы я была чуть более эмоциональной, то подумала бы, что оно разваливается пополам.

— Жасмин… — начал было Иван, но я покачала головой и попыталась снова стряхнуть его руки, так как сердце разболелось еще сильнее при мысли о маме, которая отмахнулась от своих травм из-за уверенности в том, что для меня мои коньки важнее всего.

Родная мать думала, что мне плевать на нее.

Мое горло горело. Мои глаза горели. А я... Я ощущала себя настоящей сукой. И неудачницей.

И винить в этом можно было только себя саму.

Я не узнавала свой голос, но все равно продолжала говорить по какой-то неведомой причине, которую мне никогда не понять.

— Моя собственная семья считает, что не имеет для меня значения, и ради чего? — мой голос надломился, когда гнев и еще какое-то чувство, которое я не смогла опознать, поглощали меня изнутри. — Ради ерунды! Ничего не стоящей ерунды! Мне двадцать шесть. Я не окончила колледж. У меня на счету двести долларов. Я все еще живу со своей мамой. У меня нет никаких профессиональных навыков, кроме работы официанткой. Я не являюсь чемпионкой страны, чемпионкой мира и олимпийский чемпионкой. Моя мать чуть не обанкротилась из-за ерунды. Моя семья заплатила тысячи долларов только за то, чтобы я заняла второе, третье, четвертое и шестое места на соревнованиях. У меня за спиной нет ничего. Ничего…

Мне казалось, или я медленно умирала?

Было ли это похоже на разбитое сердце? Потому что если так, слава Богу, я никогда не влюблялась, так как это ведь, охренеть просто, как больно.

О Боже.

Мне казалось, что мои органы гнили заживо.

Рот наполнился слюной и заболело горло, но каким-то чудом я не разревелась. Хотя мне этого хотелось. Потому что внутри я рыдала. Осыпалась и разваливалась. Чувствуя себя никчемным отбросом.

«Ты можешь быть самой талантливой в мире, но тебе это все равно не поможет», — однажды сказал мой отец, в попытке убедить меня пойти в колледж вместо того, чтобы заниматься фигурным катанием целыми днями напролет.

Я закрыла глаза и затаила дыхание, когда боль в груди стала настолько невыносимой, что у меня даже возникли сомнения, смогу ли я сделать вдох, если попытаюсь. А затем я засопела. Так тихо, что сама себя едва слышала.

— Иди ко мне, — тихо прошептал Иван мне прямо на ухо, в очередной раз сжав мои плечи.

— Нет, — сорвалось с моих губ, но голос звучал так, будто два камня скользили друг по другу.

— Дай мне обнять тебя, — чуть громче произнес парень мне в ухо, а жар от его тела ощущался еще сильнее.

Стыд выжигал меня изнутри, и я попыталась сделать еще один шаг вперед, но Иван никуда меня не отпустил.

— Позволь мне, — потребовал он, игнорируя мои попытки сдвинуться.

Я еще больше зажмурилась и сказала, прежде чем смогла остановиться:

— Не хочу я никаких объятий, Иван. Ладно?

Почему? Почему я делала это с собой? Почему я так поступала с другими людьми? Он ведь просто пытался быть милым…

— Ну, очень жаль, — ответил Иван, сместив свои руки с моих плеч, и скользнув ими по верхней части моей груди, прямо под ключицами, пока не скрестил предплечья на мне. Затем парень потянул меня, и я повалилась назад, ударившись верхней частью спины о его грудь, плоть к плоти.

И он обнял меня. Настолько крепко, что мне стало тяжело дышать, и я ненавидела себя за это. Ненавидела себя за свое лицемерие. За то, что старалась относиться к Ивану с негативом. За то, что всегда ожидала от него подвоха. Было столько моментов, за которые я себя ненавидела, что даже не уверена, смогу ли сосчитать их все до конца жизни.

А Иван продолжал обнимать меня все сильнее и сильнее, пока наши тела не прижались друг к другу.

— Ты — лучший фигурист, которого я знаю, — шептал мне на ухо мой партнер, а его объятия были самыми тесными из всех, что я знала. — Да, именно ты. Самая сильная. Самая выносливая. Самая трудолюбивая…

Я подалась вперед, пытаясь отойти от него, потому что не хотела слышать эту чушь... Однако осталась на месте.

— Ты же знаешь, что это не имеет значения, Иван. Ничто из этого не имеет значения, если ты не победишь.

— Жасмин…

Опустив голову вперед, я сомкнула глаза еще сильнее, потому что жжение в них только усилилось.

— Ты не понимаешь, Иван. Да и как тебе понять? Ты ведь не проигрываешь. Все знают, что ты лучший. Все любят тебя, — прохрипела я, не в состоянии закончить предложение. Не в состоянии произнести «но никто не любит меня так же, кроме людей, которых я подводила каждый раз».

Его теплое дыхание коснулось моей щеки, а руками он обвил меня еще сильнее. Затем Иван прошептал, прижавшись губами к моему уху:

— Ты обязательно победишь. Мы победим…

Я сделала резкий вдох.

— …и даже если мы этого не сделаем, ты настолько далека от того, чтобы быть неудачницей, насколько это возможно, так что заткнись. Уверен, твоя мать не считает, что все твои усилия ничего не стоят. Я видел, как раньше она наблюдала за тобой. Я и сам следил за тобой. Ни один, наблюдавший за тобой на льду, не подумал бы, что все твои жертвы напрасны, — закончил он.