С любовью, Рома
Шрифт:
Почувствовав мой взгляд, он будто бы между делом констатировал:
— У вас еды нет.
Отвечать на это было бессмысленно, поэтому вместо оправданий я спросила совсем другое:
— Как ты здесь оказался?
— Мимо проходил, — пожал плечами Чернов, — смотрю, ты в окне, кошку зачем-то на улицу выталкиваешь и слёзы льёшь. Ну, думаю, что-то здесь не то. А твоя эта, — он кивнул в сторону Муси, — ещё так истошно вопила, я думал, что Бакс от инфаркта поляжет.
— Не полёг? — буркнула, готовая провалиться со стыда под землю. Вот так вот всегда, думаешь, что никто не в курсе твоих проблем, а
— Нет, но он у нас, знаешь ли, крайне чувствительный к чужим проблемам.
Сказано было с явным намёком, поэтому я решила сразу же расставить все точки над «i»:
— У меня нет никаких проблем.
— Да-да, я заметил.
Наверное, я всё же поторопилась с заключением, что на мнение Стаса пофиг. Вообще-то, это в любом случае было стрёмно — признаваться кому-либо, что у тебя нет денег даже на то, чтобы накормить кошку.
— Где твоя семья?
— Бабушку в больницу положили, — почти бесцветным голосом отозвалась я.
— Мне жаль.
— Нормально. Ей уже лучше, на следующей неделе должны выписать.
— А родители?
— Мама. У меня только мама, и она… вышла.
— Понятно, — уже во второй раз изрёк Стас.
Мы оба замолчали. Я сидела на табурете, поставив правую ногу на угол сиденья и обхватив её рукой. Так было проще отгораживаться от обеспокоенных карих глаз Чернова.
Муся не смогла выбрать лучше времени, чтобы заорать на всю кухню, тыкаясь мордой в пустые чашки. Кошка всё ещё хотела есть.
Я опять жалобно шмыгнула носом, понимая, что выхода из ситуации как не было, так и нет.
Разреветься в который раз за сегодня мне не дал Стас.
— Посмотришь за Баксом.
— За кем?
— За Баксом, собакой моей. Я сейчас вернусь.
Хотела было возразить, но ведь меня никто и не спрашивал. Мой гость быстрым шагом вышел в коридор, в два счёта натянул кроссовки и велел своему псу:
— Охраняй, я сейчас, — и захлопнул дверь за собой, оставив обалдевшую меня стоять в проёме кухни и смотреть на лохматую гору, восседавшую под нашей вешалкой с одеждой. При этом вид у Бакса был такой радушный, что я невольно подумала о том, что охранять скорее нужно его, чем наоборот.
За время отсутствия Стаса я успела умыться, экстренно навести относительный порядок в доме (у нас не то чтобы было грязно, но отголоски маминого безумия прослеживались везде), а так же два раза разнять Мусю и Бакса. Кошка продолжала орать и требовательно смотреть в сторону пса, словно намекая на то, что у нас появился реальный шанс завалить «мамонта». Сам же Бакс пребывал в полной уверенности, что с ним играют, поэтому едва не зализал Мусю до смерти. Та, конечно же, оскорбилась до глубины души и с видом попранного достоинства забралась на верх вешалки, залегла там в позе охотницы и будто бы и вправду планировала отгрызть от Бакса кусок побольше.
Чернов вернулся с полным пакетом еды и в лёгком смущении.
— Извини, — с порога начал он, — но у меня на карте денег не так много было. У мамы до сих пор навязчивая идея контролировать мои расходы.
Я же стояла перед ним красная как рак, готовая в любой момент сгореть со стыда. Самым поганым в этой ситуации было понимание, что отказаться от его помощи я попросту не смогу. Парень прошествовал на кухню, попутно потрепав
собаку по холке. И я поплелась следом за ним.— Всего по чуть-чуть взял, — продолжал болтать Стас, водрузив свою ношу на стол. — Но самое главное вот… — на стол посыпались пакетики кошачьего корма. Он ещё не успел договорить, а Муся уже ракетой ворвалась в кухню. Я же с облегчением выдохнула, решив, что собака всё-таки спасена и никто её есть не собирается.
Мусильда рычала, чавкала, давилась, умудрившись за раз схомячить три порции вискаса. И требовала ещё, но мы со Стасом решили, что для начала с неё хватит. Кошка презрительно фыркнула и ушла в коридор — продолжать облизываться на Бакса.
Мы же с Черновым принялись рассматривать его «всего по чуть-чуть»: батон хлеба, упаковка сосисок, банка горошка, килограмм картошки, мешок конфет, бутылка колы и парочка замороженных пицц.
— Вкусные, — насчёт последних прокомментировал Стас, — десять минут в микроволновке — и, вуаля, готово!
— Здорово, — кивнула головой я.
— Разогревай, — тут же с энтузиазмом предложил он, — есть будем.
Закусила губу, не зная, как до него донести очевидное, а уже потом выдохнула:
— У нас нет микроволновки.
Старший из Черновых посмотрел на меня с недоверием, а потом покрутил головой по сторонам, даже наклонился и зачем-то заглянул под стол, будто бы не веря мне.
— Ну-у-у… тогда в духовку?
— Она не работает.
Стас буквально окаменел от моего признания. Кажется, с таким он столкнулся впервые. Я же тяжко вздохнула и полезла в шкаф за сковородой.
— Давай пожарим?
Он озадаченно поскрёб свой подбородок, но согласился. Таким образом, уже через минут двадцать мы с ним пили колу с поджаренной на подсолнечном масле пиццей. На удивление оказалось вкусно, а может быть, просто я уже потеряла всякую критичность в отношении еды.
— Спасибо тебе, — в конце концов выдавила я. От этого тоже было стыдно, что не могу ничего дать ему взамен. Даже пообещать, что однажды верну деньги или что-нибудь в этом роде.
Чернов не стал скромничать и заверять меня в том, что ему это ничего не стоило, вместо этого достал из кармана три помятые сотки.
— Всё что есть, — невесело заключил он.
— Не стоит, — опустив голову, пробормотала я.
— Стоит, — отрезал Стас. — Ладно, малая, мне домой надо. Я постараюсь в ближайшие дни ещё заглянуть. Ты в школе-то собираешься появиться?
Отрицательно покачала головой. Надежда дождаться маму всё ещё тлела где-то в глубине моей души.
— Не увлекайся, — посоветовал мне мой гость и начал собираться домой.
Пока он возился с Баксом, цепляя поводок за ошейник, я стояла всё так же в проёме кухни и думала, сказать или нет, а потом всё же осмелилась:
— Зажуй чем-нибудь, от тебя сигаретами пахнет.
Плечи Стаса напряглись. То, что он не просто так оказался возле нашего дома, я поняла сразу. Дело в том, что наша двухэтажка стояла в отдалении от дороги и вообще плохо просматривалась, так как была окружена деревьями и другими такими же домами-развалюхами. Здесь часто бродили те, кто не желал случайно попасться на глаза родителям или знакомым.
— Только Роме не говори, — наконец попросил Чернов.
— Ты тоже… Роме ничего не говори.