С мандатом губкома
Шрифт:
То, что ему было надо, Сава увидел издали, под забором. Там сидел рыжий, рябой мужик и держал на коленях великолепные галифе из английского сукна.
— Сколько? — спросил Сава, тщетно пытаясь скрыть свою заинтересованность товаром.
— Восемь «лимонов», — прохрипел рябой.
Сава поспешно полез за деньгами, забыв от радости, что надо ж еще поторговаться. Рябой понял, что перед ним лопух, и, увидев у Савы лишние два «лимона», быстро добавил:
— ...Вместе с обмотками десять «лимонов», — и поднял тут же туго свернутые зеленые обмотки.
— Но мне нужны только штаны.
— Тогда иди и ищи
Мужик понял, что никуда этот парень не уйдет, уж очень ему к душе пришлись галифе. По глазам видно: лопух.
Сава колебался. Рябой, покосившись на его ботинки, воскликнул:
— И он еще думает! У тебя же английские солдатские ботинки. Теперь еще галифе да обмотки, и от тебя будут без ума барышни всей губернии.
Сава посмотрел на свои крепкие ботинки, которые выменял недавно на котелок пшеницы, заработанной на переправе семян через реку. Он на мгновение представил себя в галифе и в этих ботинках. «В самом деле, с обмотками будет красивше».
— Ну! — Рябой поднял вверх свой товар. — Бери, пока не передумал.
— A-а. Давай! — Сунув деньги рябому, Сава схватил галифе с обмотками.
Только прибежав на квартиру к Кашину, он наконец догадался рассмотреть как следует свое приобретение. Галифе оказались совсем не новыми, были Саве несколько великоваты, а в поясе измазаны какой-то краской.
— Куда ж ты смотрел, — ткнул Гриня Саве под нос. — Это ж кровь засохшая. Он же, гад, с убитого их стащил.
— Брось ты. Краска это, — отвечал неуверенно Сава.
Как бы там ни было, Сава, скинув старье, влез в свою обновку. Чтобы штаны держались, подпоясался ремешком. Рубаху-косоворотку пустил поверх и опоясал Грининым морским ремнем.
— Ну как? — спросил смущенно, почувствовав вдруг свою неотразимость в таком наряде.
— На ять, — показал большой палец Гриня. — Настоящий уполномоченный губкома. Жаль, нагана нет.
Потом за обновкой отправился Гриня, отсчитав себе из командировочных точно десять миллионов.
— Поучись, как надо расходовать деньги, — пообещал он Саве многозначительно. И ушел, прихватив материну сумку. Вернулся он и впрямь с набитой сумкой. Поставил ее на стол и с видом фокусника начал извлекать содержимое.
— Фунт табаку-самосаду — товар что надо!
— Табак? — удивился Гриня. — Зачем?
— Чудак, мы же уполномоченные. С цигаркой больше доверия будет. И потом, махра хорошо сбивает аппетит. Если нечего жрать станет, махрой утолим глад наш. И курительная бумага, — продолжал Гриня выкладывать из сумки. — А вот четыре стакана жареных семечек. Тоже хорошо аппетит сбивают. А вот, — голос Грини стал почти торжественным, — вот мои саботки.
— Как, как?
— Саботки, что в переводе обозначает сапоги-ботинки.
И Гриня выложил на стол ботинки с подозрительно длинными голенищами.
— Так это ж дамские, — удивился Сава.
— Ну и что, — не сморгнул глазом Гриня. — Нынче равенство мужчин с женщинами. Зато все это за десять «лимонов». Учись, транжира.
— Ты хоть их примерял? — спросил весело Сава.
— А ты как думал? Это ты — хвать да бежать, а я все вымерил. Смотри-ка.
Гриня, сбросив рвань, стал натягивать ботинки, заправляя под голенища штаны. А голенища у них и впрямь были длинными. Поэтому и шнуровать пришлось
очень долго.— Вот только одно неудобство — шнуровка, — вздохнул Гриня, осилив один ботинок.
— А ты не в каждую дырку шнурок-то тяни, через одну хотя б.
— А и верно.
Второй ботинок Гриня зашнуровал быстрее, скача через дырку, а то и через две.
— Вот и все, — разогнул он наконец спину и притопнул правой ногой. — Как влитые... А ты чего оскаляешься?
Саве не хотелось обижать друга, но и удержаться от улыбки он никак не мог, увидев его в таком наряде.
— Да как-то непривычно, Гриня. Все-таки эвон какие каблуки высокие.
— Ерунда. Каблуки спилить можно.
Но пройдясь туда-сюда по комнате, Гриня решил, что каблуки лучше и не спиливать. Они добавляли ему росту, а это, как он считал, немало значило для человека с мандатом губкома.
Гриня внимательно осмотрел свою обновку, пожалел, что шнуровка спереди, а не сзади (а то бы ботинки здорово смахивали на настоящие сапоги). И наконец, топнув как следует об пол, словно проверял крепость досок, сказал:
— Все. Можно ехать.
4. Вдогонку за товарищем Лагутиным
Возчиком их оказался парнишка лет пятнадцати, с уважением и благоговением смотревший в рот новоиспеченным учителям, да еще и уполномоченным губкома. Гриня сразу дал понять, кто здесь начальник, когда, садясь в телегу, небрежно передвинул за спину кобуру нагана.
Кобура сделала свое дело: возчик понял, что везет настоящее начальство, которое будет ему не только приказывать, но если надо, то и защитить сможет. Где было знать ему, что кобура у начальника пустая...
Гриня никак не мог смириться с мыслью, что ехать придется им без оружия. Нет, он ни в кого стрелять не думал, или, упаси бог, пугать кого-нибудь. Нет. Просто ему страстно хотелось выглядеть внушительным, он пуще смерти боялся, чтоб их не приняли за мальчишек. Поэтому, проснувшись ночью перед отъездом, вспомнил Гриня, что где-то в кладовке валялась старая отцовская кобура.
Осторожно вылез из-под одеяла, чтобы не разбудить сопевшего у стенки Саву. На цыпочках прокрался в кухню, нашел там в темноте огарок свечи и только взял коробок спичек, как на печи зашевелилась мать:
— Кто там? — спросила полусонно.
— Это я, мама.
— Чего не спишь?
— Мне в кладовку надо, — прошептал Гриня. — Ты спи.
— Чего тебе ночью-то там делать? Дня не будет?
— Уезжаем рано. Могу забыть. Мне там одну штуку отцову надо найти.
— А каку штуку-то?
— Спи ты, господи, — начал сердиться Гриня. — Везде-то тебе все знать надо.
— Вот те раз. Я же хозяйка.
— Хозяйка, хозяйка, — поспешил Гриня успокоить мать. — Только спи.
Он ощупью пробрался в крохотную кладовку и лишь там зажег свечу. Кобуру, смятую и позеленевшую от сырости, Гриня нашел в куче хлама за бочкой из-под извести. Тут же схватив какую-то тряпку, он тщательно оттер грязь и плесень. Потом эту же тряпку затолкал в кобуру, туго забил, и, когда застегнул, то кобура оказалась такой раздутой, словно в ней и впрямь был наган.