С ними по-хорошему нельзя

– Она не должна погибнуть, - сказал ОТРурки.

– А мы?
– спросил Гэллегер.

– Поделись тогда с ней своим тунцом, - сказал Кэллехер.
– Хотя она, может быть, не любит слишком выбритых мужчин.

– А я ее люблю, - сказал ОТРурки.

– Хватит, - сказал Маккормик.

– А я ее люблю, - повторил ОТРурки.

Он, насупившись, оглядел их по очереди. Они молчали.

Ларри развернулся и направился к маленькому кабинету.

Обстрел так и не возобновлялся.

LVII

Картрайт еще раз прочел сообщение генерала Максвелла.

Надлежало до заката солнца уничтожить последний оплот мятежников. Без чего говорить об окончании, об окончательном окончании мятежа было невозможно. Невозможно было допустить, чтобы последние инсургенты продержались еще одну ночь.

Картрайт вздохнул (но не тяжело) и посмотрел на почтовое отделение на набережной Эден, продырявленное лишь на уровне второго этажа. Близлежащие здания пострадали намного ощутимее. Увиливать дальше и больше представлялось нереальным. Командор Картрайт не мог предать своего короля и свою страну. И потом, что за привидение померещилось ему на том берегу? Теперь он будет стрелять точно в цель.

Он направился к канонирам.

LVIII

Ларри закрыл за собой дверь. Потупил взор. В руках он держал кусок хлеба и консервную банку. Герти сидела в кресле, повернувшись к нему спиной. Он видел лишь ее светлые, коротко остриженные волосы.

– Я принес вам поесть, вам надо подкрепиться, - произнес ОТРурки слегка взволнованным голосом.

– Кто вы такой?
– сурово спросила Герти.

– Меня зовут Ларри ОТРурки. Я студент медицинского колледжа.

– Это вы мне подтирали нос, не так ли?

Смущенный Ларри начал что-то бормотать в ответ, потом замолчал.

– А что вы мне принесли?

– Хлеб и тунца.

– Положите сюда.

Не оборачиваясь, она указала рукой на стол. Ларри подошел к столу и увидел, что указующая рука была обнажена. Затем он заметил платье, разложенное на одном стуле, и комбинацию - на другом. Из чего он сделал надлежащие выводы.

После чего застыл, опешивший и ошарашенный.

– Я слышу ваше дыхание, - сказала Герти, не притрагиваясь к пище.

– О Господи, о Господи, - прошептал ОТРурки, - что я здесь делаю?

– Что вы там бормочете?

– О Святой Иосиф, о Святой Иосиф, я не смог устоять, я не смог устоять, и вот я у ног этой женщины, которая явилась мне в состоянии абсолютной наготы, и я пришел открыть ей свою любовь, свою непорочную, рыцарскую и вечную любовь, но на самом деле мне хочется сделать то же самое, что делали остальные мерзавцы.

– Что вы там лопочете? Вы читаете молитву?

– Теперь я себя понимаю: Кэллинен, Кэффри - вот кому я подражаю. Несчастная девушка, невинная девушка, которую они опозорили и которую я в глубине души тоже желаю опорочить. О Святой Иосиф, о Святой Иосиф, научи меня остаться чистым. О Святая Мария, сотвори чудо и верни девственность моей невесте Гертруде Гердл!

– Отвечайте же: что вы там шепчете?

– Я люблю вас, - прошептал очень-очень тихо Ларри.

– Вы ведь закоренелый папист, не так ли?
– продолжала Герти, так и не услышав признания.
– Но я не понимаю, почему вы пришли святошничать именно ко мне? Вы надеетесь меня обратить в свою веру?

– Да, надеюсь, - громко ответил ОТРурки.
– Я могу жениться только на истинной католичке, а жениться я хочу на вас.

Герти вскочила и повернулась к нему.

– Вы окончательно спятили, - сурово изрекла она.
– Неужели вы не понимаете, что вы скоро умрете?

Но Ларри ее не слушал. Ему было достаточно того, что он ее видел. И видел он ее не просто голой, а еще и в эластичных трусиках и чулках. Блаженный ОТРурки разинул рот.

Она топнула ногой.

– Вы не понимаете, что вы скоро умрете? Вы не понимаете, что через несколько часов вы будете мертвы? Вы не понимаете, что до наступления ночи вы превратитесь в труп?

– Вы красивая, - пролепетал ОТРурки, - я люблю вас.

– Мне противны ваши грязные сантименты. А потом, что это за омерзительные капельки крови на ваших щеках?

– Вы моя невеста перед Богом, - сказал ОТРурки.

Он закатил глаза к потолку; еще немного, и он бы увидел Всевышнего.

Герти снова топнула ногой.

– Подите прочь! Прочь отсюда! Ваши гнусные суеверия мне отвратительны.

Но Ларри уже протягивал к ней руки.

– Моя жена, моя дорогая женушка.

– Уходите. Уходите. Вы сумасшедший.

– Бог благословляет наш идеальный союз.

– Оставь меня в покое, мерзкий поп!

Он шагнул к ней.

Она отступила.

Он сделал еще один шаг.

Она попятилась.

Так как комната была небольшой, Герти скоро уперлась в стенку.

Короче, влипла.

Ларри приближался, вытянув вперед руки, как человек, который ничего не видит в тумане. Его пальцы дотронулись до Герти; уткнулись чуть выше груди. Ларри быстро отдернул руки, как человек, который обжегся.

– Что я делаю?
– прошептал он.
– Что я делаю?

– Сумасшедший!
– завопила Герти.
– Сумасшедший!

LIX

– Слышишь?
– спросил Кэллехер у Маккормика.

Маккормик пожал плечами.

– Надо было сразу пристрелить ее. Только корректно. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное - это наше общее дело. Будет плохо, если скажут, что мы вели себя недостойно в эти трагические минуты.

– Вас простят, - сказал Кэллехер.
– Здесь не только ваша вина.

– Да, но кто об этом узнает?
– спросил Маккормик.

– Нужно, чтобы она осталась в живых, - сказал Кэллехер.
– Она ничего не расскажет. Если британцы найдут ее труп рядом с нашими, получится некрасиво. А вот если она останется в живых, я уверен, что она скажет, что мы к ней отнеслись очень хорошо. Так оно и было, несмотря ни на что.

– У меня идея, - сказал Маккормик.
– Отведем ее в подвал. Здесь же должен быть подвал.

– Пойду посмотрю, - сказал Кэллехер.

Они снова услышали крики.

– Ну и ну, - сказал Гэллегер, - я вижу, что все ее поимели, кроме меня.

– А я? Или ты думаешь, что она меня не интересует?
– спросил Кэллехер.

Кэллинен повернулся к ним и объявил, что на "Яростном" что-то затевается.

LX

ОТРурки заключил Герти в объятья и задумался: он не знал, что с ней делать дальше. Она вырывалась и осыпала его ругательствами. Он крепко, изо всех сил, прижимал ее к себе. Он уже не думал о том, что говорил несколько минут назад. Он продумывал тактику, которой следовало придерживаться, совершенно не отдавая себе отчета в том, что он вообще что-то обдумывал. Он подумал, что лучше всего было бы повалить ее на пол; он не очень хорошо представлял себе, как можно было бы справиться с ней в кресле.