С открытым забралом

Не сумели правильно распределить хлебные ресурсы, ничего не оставили на черный день. То же самое получилось с топливом. Движение на ряде железнодорожных линий прекращено постановлением Совета Труда и Обороны. Тридцать одна железнодорожная линия мертва.

— В панику вдаваться нам ни в коем случае нельзя, — говорит Ильич. — У нас положение обострилось тем, что мы сделали ошибки во всех видах работы. Не будем же бояться этих ошибок, не будем бояться признания их, не будем перебрасываться обвинениями...

Умение подняться над частностями. Как его подчас недостает! Только Ильичу дано великое умение почти мгновенно отделять субъективные факторы от объективных, и это всякий раз укрепляет твердость духа.

Транспортный кризис. Он сразу же привлек особое внимание Валериана Владимировича. На транспорте верховодил Троцкий. В ЦК профсоюза транспортных рабочих сидели его люди. Это тот самый Цектран, где «завинчивают гайки». Не так давно Троцкий издал грозный приказ за номером 1042, по которому рабочие-транспортники были превращены, по сути, в солдат, роль профсоюзов сводилась к нулю. Администрирование, авантюризм, безответственность — со всем этим должен был схватиться Куйбышев в первые же дни. Пришлось-таки вступать в ожесточенную дискуссию, чтоб отменить вредный приказ.

Хлеб и еще раз хлеб. Рабочие горячих цехов получают два фунта в день; рабочие особо важных ударных предприятий — полтора фунта; все остальные — фунт, а то и полфунта. Попробуй при таких нормах бороться с дезертирством с заводов и фабрик.

Что же происходит все-таки на транспорте? На узловых станциях Юга, Северного Кавказа и Средней Азии скопились многие тысячи пудов хлеба. Парализован самый важный нерв. Невозможно вывезти.

Сейчас перед Куйбышевым вся необъятная республика. Раньше Восточный фронт казался ему непомерно растянутым, огромным, а приходилось отвечать за политическое состояние всего лишь одной армии или же группы войск. В Туркестане он отвечал, по сути, за три дивизии, пусть даже раскиданные далеко одна от другой. В Бухаре он отвечал за отношения с маленьким государством. Теперь же он должен будет вести самые безнадежные битвы на фронтах, у которых нет ни пространственных границ, нет здесь и конкретного противника.

Все последние три месяца он откликался сердцем на каждое событие, большое и малое в масштабах всей страны, и постепенно стал приходить к мысли: наша биография — это не то, что с нами случается, это интенсивность нашей внутренней жизни, наша общественная отдача. Можно умереть от перенапряжения в своем кабинете, и никто разумно не сможет объяснить, отчего умер человек.

Несколько дней назад пришло сообщение из Петрограда: крупнейший завод «Арсенал» остановился. На запрос председатель Петроградского Совета профсоюзов ничего вразумительного ответить не смог.

— Я выступил с докладом перед рабочими.

— А результат?

Молчание.

Что-то недоброе творится в Петрограде. Меньшевик Каменский, выступая перед рабочими фабрики Леснер, потребовал восстановления крупной частной собственности и коалиции всех социалистических партий. Трубочный завод закрыт. Неизвестные совершили нападение на Дерябинские казармы, разоружили караул гауптвахты. Беспорядки на заводах. В Петрограде введено военное положение.

И вот 4 марта пришло невероятное известие: восстал Кронштадт! Сперва не поверили. Балтийские моряки восстали?! Ерунда какая-то... Те самые моряки, которые...

Но факт остается фактом: в Кронштадте антисоветский мятеж, и он до сих пор не ликвидирован. Можно было подумать, будто мятеж умышленно приурочен к дню открытия партийного съезда, на котором обсуждаются поворотные вопросы политической и хозяйственной жизни страны.

Атмосфера партийного съезда, слова Ленина вселяли уверенность в то, что рано или поздно все придет в норму. И здесь, на съезде, рядом с Куйбышевым находились старые, испытанные друзья: Фрунзе, Тухачевский, вновь обретенный Бубнов, Григорий Иванович Петровский, приехавший с Украины, где он занимает пост Председателя Всеукраинского ЦИК. Уютно и хорошо было Куйбышеву в их кругу.

Но мятеж в Петрограде все разрастается и разрастается. Об этом уже открыто говорит председатель президиума съезда. Ильич то и дело связывается по телефону с Петроградом.

На закрытом заседании принято решение направить часть делегатов под Кронштадт в ряды действующей армии.

Значит, положение серьезное.

И вот отобрано около трехсот человек. И среди них Бубнов, Тухачевский. В мятежной крепости восемнадцать тысяч матросов и солдат, двести орудий, сотня пулеметов. В разработке плана разгрома мятежников принял участие Фрунзе. Для штурма крепости создали две группы. По указанию Ильича командовать войсками должен Тухачевский. В его распоряжение Реввоенсовет Республики передал все войска Петроградского военного округа и Балтийский флот.

Валериан Владимирович даже помыслить не мог, что он останется в Москве. Его почему-то не мобилизовали. Он был озадачен и обратился с прямым вопросом к Ильичу.

Ленин сказал серьезно:

— Вы поедете подавлять другой мятеж. Бескровный, но такой же опасный.

Вскоре узнал: в спешном порядке посылают в Самару. По просьбе самарских делегатов съезда. Оказывается, пока Куйбышев занимался профсоюзной работой, изобличая сторонников Троцкого, Троцкий тем временем вкупе с Шляпниковым и Медведевым отправился в Самару, сколотил здесь антиленинскую группу, которая должна была поддержать его и «рабочую оппозицию» на X съезде партии. «Я хочу опереться на самарский пролетариат», — заявил он самарцам.

И в самом деле, глава самарской делегации на съезде Юрий Милонов выступил с защитой «рабочей оппозиции»; совсем обнаглев, заявил, что-де предложенная Лениным резолюция о единстве партии натравливает партию на оппозицию, что продразверстка и военный коммунизм более соответствуют духу времени, чем предложенный Лениным продналог. Продналог — это отступление, шараханье назад, уклонение вправо. Вся ленинская политика принесет значительную трещину в диктатуре пролетариата.

Слушая разглагольствования Милонова, Валериан Владимирович кипел от ярости, но не знал, откуда ветер дует. А теперь узнал: Троцкий проделал большую предсъездовскую работу. В смысле вербовки сторонников. Нет, он не сидел на месте, зная, что ягоды сами в рот не падают. В то время как другие работники партии были заняты борьбой со всякого рода кризисами, Троцкий шмыгал от одного города к другому, стращал, если его поезд задерживали в пути. Именем Реввоенсовета Республики. Или просто маузером. Даже рукоприкладством не брезговал. Власть должны уважать и повиноваться ей беспрекословно. Железнодорожникам ведь тоже можно устроить децимацию. Воля, воля. Нужно беспрестанно излучать волю. Грубость — это уже характер. Миром движет экономическая борьба, а в этой борьбе есть верхний этаж — борьба за власть. За личную власть. Почитают победителей. Побеждает тот, кто умеет находить таран, пробивающий ворота к властвованию. Слова не имеют значения. Слова, фразы, обещания — все игра, обволакивание главного. Нужно обещать все и не давать ничего. Мир устроен не для простаков. Простаки слишком серьезно относятся к словам, обещаниям.

Прикатив в Самару, Троцкий наобещал местным фракционерам высокие посты в профсоюзах, в ЦК партии, в ВСНХ, в Совете Труда и Обороны, во всех советских и партийных органах. Это был прямой подкуп. Хотя выполнять свои обещания Троцкий и не думал. Ему нужны были люди, сторонники, пусть зыбкая, но опора. Он прекрасно усвоил приемы западных политиканов: до выборов — все, после выборов — ничего!

Власть требует игры, и, чем больше власть, тем больше игра. Он искренне смеялся над теми, кто всю его теоретическую демагогию, позаимствованную у Парвуса, Бернштейна, Каутского, принимал всерьез, пытался развенчать ее. Для него существовало одно-единственное учение — учение о единоличном властвовании, а этому подчинялось все. Он мог бы изобрести десятки сверхреволюционвых теорий — верующим нужен Коран. В теорию вгрызается кучка интеллигентов, а основная масса даже не подозревает о существовании теорий. Усилия большевиков привить массам марксизм казались ему сизифовым трудом, ибо ни в рабочих, ни тем более в крестьян он не верил, это была «глина», «сырой материал», из которого при умении можно лепить то, что тебе хочется. Он признавал только интеллигентов, потому что они могли уличить его в невежестве, в верхоглядстве. Потому с удовольствием расправился бы с ними, будь его власть.

В каждом большом городе он терпеливо и настойчиво вкрапливал во все организации своих людей, надежных, проверенных. Часто бывая наездами в Самаре, он приласкал Милонова, Легких и других руководящих работников. Нет, он не требовал от них преданности своей особе. Он вел более тонкую игру, полную психологических нюансов. Интересы рабочего класса — и только. Конечно, он, Троцкий, за твердость, хотя знает: не всякому она импонирует. В Самаре его такая жесткая платформа может многих оттолкнуть: Самара слишком долго несла на себе тяготы гражданской войны, устала от дисциплины и военного коммунизма. Но цель оправдывает средства. В данном случае важны не методы, а именно цель. Если бы пришлось выбирать между программой Ленина, его «платформой 10-ти», и платформой «рабочей оппозиции», он, Троцкий, конечно же подал бы голос за «рабочую оппозицию», ибо «рабочая оппозиция» права в главном: авангардом рабочего класса являются профсоюзы, а не партия. Партия не должна вмешиваться в руководство народным хозяйством. Ее сфера — политика. Такие люди, как Милонов, Легких, рождены для широкой политической деятельности, а не для копания в хозяйственных мелочах, что под силу рядовым работникам.