Сахар на дне

— Нет, — бурчит, насупившись, таранка и принимает стакан. — Телефон сел. Что ты хочешь знать?

Вывожу машину на трассу и еду не спеша. Я много чего хочу знать, но есть и первостепенные вопросы.

— Расскажи мне о нападении.

— А сам у неё спросить не хочешь? — снова ершится девчонка, складывая губы недовольной уточкой.

— Не умничай. Я помочь хочу.

— И чем это? — презрительный смешок срывается с дерзкого рта офтальмологши, и я начинаю сердиться на Севу, за то, что он не приструнил девчонку. Много она себе позволяет.

— Так. Мы сейчас вернёмся к разговорам о лесополосе и предваряющих поездку туда действиях, если ты не прекратишь выёбываться. Яна мне рассказала о нападении, но, подозреваю, что не всё. Это случилось в сквере Победы? В том, что недалеко от вашего дома?

— Да.

— Подробнее.

Подружка бестолочи сначала ломается, строя из себя верную собачонку, но мой многообещающий взгляд помогает ей решиться на более содержательный рассказ.

— Яна тогда подрабатывала на станции скорой помощи, и поздно возвращалась одна через сквер. На неё напали трое бандитов, ограбили и избили.

— Сильно избили? Она сказала, что несколько раз ударили.

— Сотрясение, хоть и лёгкое, перелом руки и разбитые губы и бровь.

Твою ж мать. Таранка замолкает, и я тоже молчу. Чувствую, как злость на уродов начинает крушить кости. Я найду тварей и буду выдирать их гнилые зубы медленно по одному, пока свиньи не начнут ссать от боли кровью.

— Лиза, скажи, — говорю ровным голосом, надеясь, что подруга подтвердит слова Фоминой. — Они её изнасиловали?

— Нет. Но…

И дальше мой мозг от её рассказа тонет в чёрной жиже бешенства и ненависти. Даже медленное расчленение не сможет утолить этот голод, это желание наказать, стереть с лица земли. Костяшки белеют на сжатых на руле пальцах. Кажется, будто машина тоже сейчас взмолится просьбой отпустить.

Ненавижу.

Им пиздец.

— Почему они её отпустили? — слышу свой голос как из могилы.

— Яна говорила, что из кустов выскочила огроменная псина и накинулась на уродов. Одному вцепилась в лицо, щёку откусила вроде бы. Пока придурки спасали своего товарища, Янка смогла убежать и добраться до стоянки такси.

Откушенная щека — уже примета. Отлично.

— А что полиция? Хотя бы пса нашли?

— Мне кажется, не особо они и старались. Сквер давно имеет дурную славу, но никто особо ничего не предпринимает.

— Так какого же хера она там попёрлась одна?

— Саша не успел, — Лиза пожимает плечами, а в моей голове имя блядского рафинированного пидора начинает гореть красным. — А Янка такая Янка. Решила, что и сама справится.

Всё что я хотел узнать — узнал. Пора вернуть офтальмологшу домой. Предупредил, что бестолочь не должна знать о нашем разговоре. Таранка покривлялась, но согласилась.

— Если что-то случится — звонишь мне, поняла? — останавливаю машину за углом дома.

— Ладно. Только теперь я чувствую себя предательницей. Подруги так не поступают, понимаешь? Хотя о чём это я? Тебе же срать на подобные вещи, да, Шевцов?

— Именно. Дуй, давай, домой.

— Катись уже, придурок.

— И ещё, — говорю уже вслед. — Ты, когда булки качаешь, если хочешь рельефную фактуру, выполняй всё медленнее. В этом отличие женских и мужских тренировок.

Сначала таранка смотрит удивлённо, а потом тычет мне фак и быстро улепётывает. Правильно, а то я могу и выйти. И прости, Сева, чуть не сдал тебя с твоими камерами и влажными фантазиями.

Теперь надо домой. В тишине своего нового обиталища подумать, что делать со всей этой хернёй дальше.

17

Последние две недели прошли в сумасшедшем темпе. Работа, работа и ещё раз работа. Дневные смены и ночные дежурства слились в единую какофонию, а всё потому, что Зоя Ивановна укатила на симпозиум в северную столицу, и мне пришлось отдуваться за двоих. Но вот наставница вернулась, а я теперь с нетерпением ожидаю свои два полноценных, законных выходных.

— Ян, — в ординаторскую протиснулась голова Копыловой. — Там тебя Звягин из нашего отделения ждёт, говорит, ты ему разговор обещала.

Я подвожу глаза к потолку. Этот Звягин просто неуёмный стареющий прилипала.

— Скажи, что психиатр к нему вопросов не имеет, пусть передаст с медсестрой выписку на печать и подпись.

— Так, может, сама ему и скажешь?

— Нет! — сбавляю тон и умоляюще смотрю на подругу. — Нет, Лиза, пожалуйста, избавь меня от него.

— Должна будешь, — подруга искристо улыбается и подмигивает. — Ты домой сейчас? Есть планы на вечер?

— Да, есть — мечтательно улыбаюсь. — Ты, лайт-пиво и пицца.

— Фу, Фомина, какие вредности!

— Ты обещала чит-мил в обществе подруги!

Лизка дразнится, высовывая язык, но соглашается. Только предупреждает, что приедет позже, потому что Миронов, истинная сволочь, свалил с какой-то медсестрой в кафетерий, а все документальные тяготы свалил на Лизку.

Разобравшись с оставшимися историями и подписав выписку Звягина, я засобиралась домой. Вымыла кружку, убрала её в шкафчик подальше, а то кто-то в последнее время повадился пить из неё чай. Повесила на плечики халат и выключила компьютер.

Уже когда я выходила из ординаторской, в сумке ритмичной мелодией отозвался мобильник. Покопавшись, я выудила смартфон и с радостью обнаружила, что звонит Виктор. С ним мы как-то в последние пару лет общались больше, чем с мамой.

— Да, дядь Вить, — я прижимаю плечом телефон, а сама пытаюсь набросить плащ. Время поджимает, и хотелось бы ещё успеть в булочную возле рынка.

— Привет, ягодка, ты отработала? Или снова за всю больницу работаешь?

— Нет уж, — смеюсь. — Довольно с меня уже, уже выбегаю.

— Янка, я тебя сейчас заберу. Уже подъезжаю.

— Хорошо.

Я сбрасываю звонок и топаю к лифту. Голос у Виктора спокойный, значит, ничего плохого не случилось. Может, просто мимо по делам фирмы ехал.

На улице я глубоко вдыхаю. После стойких больничных запахов свежий осенний воздух кружит голову. Осень уже, однозначно, берёт своё, и приходится запахнуть плащ плотнее, прячась от пронизывающих порывов. Недавно прошёл дождь, и влага пробирается за пазуху, заставляя поёживаться. Но в целом приятно оказаться на улице после почти десяти часов пребывания в помещении.