Сахарный немец

Зайчик вспомнил телегу, свинью с длинным хвостом, Пелагею и не мог решить, что сейчас-то он грезит и дьякона видит во сне, иль и впрямь они пьют самогонку, и Петр Еремеич рядом сидит и осовелыми водит глазами...

– Мне надо бы многое вам расказать... мы хотя и не очень знакомы, а все же...

– Полно, дьякон,- говорит Петр Еремеич,- рассказывать: пей!..

Дьякон глаза закатил, бороду поднял, ус в стакан окунул и потянул по глоточку, как лошадь пьет холодную воду...

– Славна-а-а... ну, так вот, Петр Еремеич, друг закадычный, теперь у нас все пойдет по другому...

– Будет все тоже...

– Знаешь, Петр Еремеич, я ведь в Питер собрался...

– Как же тебя сама-то пустила?..

– Убежал!..

– Почто тебя гонят?..

– Как же брат мой: хочу расстригаться...

– Нно-о-о?..

– Не верю... Вы, г. офицер отсюда куда?..

– Да тоже туда же...

– Микалаша не брешь... Ты ведь прогулкой!

– Ну, значит, вместях и поедем.

Зайчик сидит не припаянный, не может он глаз с дьякона с Николы-на-Ходче отвесть, есть у него тоже кой о чем его расспросить, про крест водо-святный, правда ль, тогда он в Чертухине был и почему потом не заехал, как о том с черной телеги кричал, и почему сейчас дьякон в Питер собрался...

Снилось, дескать, али не снилось?

– Поеду к царю,- говорит дьякон,- скажу, что в бога Больше не верю...

– Он те за косы повесит...

– Не повесит: я ему докажу...

– Чего тут доказывать: пей!..

– Пью, г. офицер, за ваше здоровье...

– И я за твое, Микалаша...

Выпили: дьякон, как лошадь холодную воду, залпом - Петр Еремеич и Зайчик.

– Хороша!
– крякнул Петр Еремеич.

Дьякон отвесил губу:

– Так вот, Петр Еремеич, поеду к царю и скажу: ваше величество, в Бога не верю...

– Экая невидаль,- Петр Еремеич, смеясь, говорит,- да разве это стать-важно: веришь ты или не веришь?..

– Я рясу ношу: мне это важно...

– Рясу ты можешь носить и в Бога не верить: ты, дьякон, не знаешь писания... что про последние дни в писании сказано?...

– Это ты, Петр Еремеич, насчет премудрости что ли, завернул?..

– Хошь бы да: что... не поймешь?.. а ведь сказано, поди, ясно...

– Как же: отдаст господь премудрость свою в руци человеци...

Дьякон пробасил и руки поднял, словно держит апостола, а не самогонный стакан...

– Да, дьякон, в последние веки... а дальше-то, дальше сказано что?...

Дьякон приставил палец ко лбу:

– Дальше: не знаю...

– Ну вот... а дальше все и понятно...

– Что дальше, Петр Еремеич?
– Зайчик впился в ямщика...

– Дальше: господь отринет лицо свое от земли и забудет о ней навсегда... а ты говоришь, дьякон, важная стать: веришь ты или не веришь...

– Мудрено, Петр Еремеич. что-то выходит...

– Ничего и мудреного нет: бог в нас с тобой, дьякон, больше не верит...

– Тэк-с...

– Надо, дьякон, чтоб бог верил в людей, а люди могут в вере блудить сколь им угодно...

– Это, значит, ихнее дело,- вставил косоротый мужик.

– Заворотил, - говорит дьякон,- тут не разберешься без новой бутылки...

– Петр Еремеич уж скажет,- хмыльнул косоротый мужик.

– Лешего встренешь в наше время в лесу?..- подмигнул дьякону Петр Еремеич.

Дьякон подумал:

– Пожалуй, что нет...

– Ну, и вот: все отчего?...

– А от чего бы это... в сам-деле?..

– Человек на горке, а леший внизу, а человек взял да и перестал в лешего верить...

– Ну?..

– Ну, леший и скис, как мухомор от теплой погоды: теперь что леший, что болотная кочка, у него целый день на спине просидишь, не сведаешь...

– Значит, точка!

– Вот, дьякон, и выходит: вера - единый исток дыхания и жизни здесь на земле, оттого и не падает волос без веры, а жизнь, сила земли, стекает сверху вниз по ступенькам...

– Тебе бы, Петр Еремеич, в попы,- говорит косоротый мужик.

– Хороший бы был протопоп,- оскалил хайло рыжий дьякон.

– Езжай-ка, дьякон, к царю, он те под рясой крапивой нажгет...

– И поеду... Вместе с господином офицером поеду... Дойду до царя, потому больше нету моего терпежу: дьякон - и в Бога не верю...

– Да, это правильно: дьякон без веры, как мужик без порток...

– Дык, Петр Еремеич, друг закадычный, как же тут быть... ты подумай...

– Запьешь от горюхи...

– И то уж пью, сколько кто поднесет...

Дьякон уронил рыжую голову, потянулся и карман за красным платком, у Зайчика сами дрогнули губы, а Петр Еремеич подставил стакан под дьяконов нос и сказал:

– Причастись!

* * *

В это самое время часто зазвонили к обедне в чагодуйском соборе, колокола так и залились с высокой колокольни, словно в припляску: веселый был в Чагодуе звонарь.

Мужики порасправили бороды, кой кто на лоб крест положил.

Иван Петухов на табуретке поднялся в угол прилавка и, с широким крестом во все брюхо и плечи, оправил большую лампадку, остриг фитиль в поплавке, и по трактиру пошел, пробираясь золотистым лучем под махорочным дымом, тихий и ласковый свет.

Колокола заходились все чаще и чаще, все быстрее струилась колокольная дробь, и, когда Зайчик выходил с дьяконом из трактира, то показалось обоим, что так уж это и надо теперь, чтобы пьяный в доску мужик в лад колокольному звону застучал каблуком и заорал по всю глотку:

Ни в бору соловушка!..

Ни в дому золовушка!..

По колено кровушка!..

Пропад-ай головушка!..

Стоит Зайчик с дьяконом возле Петровой кибитки, а Петр Еремеич оправляет своих лошадей, снимает с них овсяные мешки, поправляет шлеи и уздечки, хомуты стягивает супонью, упершись левой ногой...

Кони уши подняли, глазами уставились в купол, где галки собрались грачей провожать, откуда льется такой развеселый перезвон колоколов, от которых кажется, сами так вот и ходят копыта...

В дуге шевельнул языком колоколец, пробуя голос в дорогу, с ошейника брызнули бубенцы, когда головой мотнул коренной...

Дьякон подошел к Петру Еремеичу и тихо спросил:

– Куда теперь, Петр Еремеич?

– И сам, брат ты мой, не знаю... Поеду, куда глаза поглядят...

– Ну, значит, пути да дорожки...