Сахарный немец
Шрифт:
Сорвать бы с руки дорогую браслетку, кольцо укатить в мышиную дырку, чтоб им играли мышата, а слезку с колечка бросить в траву!
Но ничто уже теперь не поможет, в духе дух пребывает, как дары на престоле, они нерушимы в Зайчиковом сердце, а плоть... злая блудница, рассыпавшая золотые волосы в дорожную пыль!
– Коленька, ты ли?
– Да, это я, Клаша.
– Коленька, ты?
– Что ты наделала, Клаша?
– Коленька?!..
Качается все перед глазами, от ветру ль качается рыцарь на шторе, на ветру ли сокол крыльями машет и на ветру ль, не сдержавшись, лебедица камнем падает вниз.
Опавшей
Текут по рукам ее слезы, и губы у Клаши, как два уцелевших на самой вершине листка.
– Верь мне, мой милый, у меня никого нет, кроме тебя...
У Зайчика ж ни охоты, ни воли, ни силы нет не поверить...
* * *
...Сколько так время прошло, ни Зайчик ни Клаша на часы на глядели, только когда медным лбом об пол стукнули гири, в дверь тоже стукнул кто-то тихонько два раза.
Клаша раскрыла глаза, оторвала от Зайчика руки, покраснела, вся загорелась и, тревожно взглянувши на дверь, привстала с постели, рассыпав косы на грудь и на плечи: похожа она стала на Аленушку в темном лесу над водоемом, покрытым зеленою ряской...
– Барыня,- шепчет няня за дверью.
Клаша спокойно спросила:
– Что тебе, няня?
– Алексей Иваныч приехал, прислал спросить о здоровьи.
– Скажи, няня, милая, через минутку приду.
– Свекор, - шепчет Зайчику Клаша, - веришь теперь или нет?
Помутилось все у Зайчика перед глазами. И стыдно, и горько, и больно ему, и обидно, что сидит он теперь, словно вор, попавший в ловушку, из которой иного выхода нет, как только в окно иль на чердак через крышу...
– Клаша, прощай!
– Любишь?
– Люблю...
– Веришь?..
– Верю, но и ты мне поверь.
– Я тебе верю!
– Поверь, как мне тяжело!
– Коленька, мне тяжелее...
– Прощай!
Поцеловал Зайчик Клашины руки, поглядел близко в анютины цветочки Клашиных глаз, висят на цветочках две бисеринки, выпил их Зайчик, чтоб еще раз навсегда отравиться любовной отравой и на цыпочках к окну подошел.
Глядит Зайчик: окно выходит на двор, ворота в ожиданьи скотины настежь раскрыты, и на дворе никого: в Колыгином доме не любили шума и не держали много прислуги, купцы из мужиков степенны и строги в своем обиходе, у них только появляется особая серьезность в лице и сиянье, простое довольство и замысловатая твердость в чертах.
Смотрит Зайчик из занавески: окно не высоко, раньше в лунатные ночи он прыгал и выше, сходило, а сейчас сойдет и подавно. Вгляделся Зайчик, лежит большая полуторасаженная, облитая жиром на четверть свинья возле самого дома, положивши в истоме пудовую голову на-земь, хрюкая и изредка поводя ухом, большим и круглым - с добрый хозяйский картуз.
Поглядел Зайчик на рыцаря в шляпе с длинным пером, на сокола в тонкой руке, на коня, разметавшего белую гриву, и горько стало ему и смешно,шутит окаянная судьба злые и хитрые штуки, на яву подставляя ему, чтоб не вывихнул ноги, свинью.
Обернулся он к Клаше еще раз. Клаша в подушку уткнулась, и Зайчика Клаша не видит и видно, Клаша не слышит, как Алексей Иваныч Колыгин, заждавшись ее и плотно с дороги уже закусив белужьей ухи, сам пришел навестить и в дверь к ней громко
стучит...* * *
Отряхнула с крыльев красные перья заря, как птица в большой перелет. По котловинам, по желтым дорогам, бегущим по сторонам, как нити в ряднине, встает вечернее марево. То ли поднялась пыль от мужицких телег, побывавших в чагодуйском приказе, где всем лошадям повыжгли сегодня каленым железом круглые пятна на крупах,- оттого они и несутся что духу домой, да и мужики почитай все под сердцем с самогонным запалом,- оттого и хлещут они лошадей и вожжой, и кнутом, лишь только скорей бы до дома доехать и спать на полати залечь.
То ли поднялись с берегов Чагодуйки закутанные в белые саваны Манамаевы бабы и девки, сказанные крепко за длинные русые косы, идут они большою татарской дорогой в темень и синь, откуда выглядывает краешком ущербный месяц, как Манамаева мурмолка из парчи, с загнутым кверху тонким концом.
Идут Манамаевы девки и бабы, над ними порхают десять голубых голубиц, роняя на-земь из крыльев сизые перья зари.
Словно большие холсты с торопливым рисунком углем, раскинулись поля и поляны, по краям почернели лесные короны над ними,- как в полусне, на тонких паутинках замигали зеленые осенние звезды, будто боятся они вниз оборваться и прочертить по небу вещую золотую строку, по которой чагодуйские невесты будут гадать о возвращеньи своих женихов, а нагадают их верную гибель, смерть и безвестие в чужой стороне.
Стоит Чагодуй, как старик с сукастой палкой, возле железной дороги, по которой то и дело снуют красные червоточки вагонов, а впереди них, похожий на большого жука, пыхтит черный паровоз, обдавая пристанционные избы, уткнувшие в насыпь носы, неожиданным свистом и паром, будто хотел бы на смерть их распугать, если бы только они не были слепы и глухи.
Только одна колокольня стала еще будто выше.
Горит на ней крест, распластавший по небу руки, словно хочет сброситься вниз, и под ним и над ним - синева, синий купол и синее небо, и от купольных звезд, как лучи протянулись к крестным рукам золотые цепочки.
На соборной колокольне веселый звонарь держит наготове колокольные вожжи, чтобы вовремя стронуть звонких чугунногривых коней, чтобы повеселее ударить к вечерне, когда молодой протопоп выйдет из дома против собора с вишневым садом у окон.
Держит звонарь за узды чугунных коней и, пока протопоп расчесывает у зеркала гриву, взбивая высокий зачес, смотрит звонарь кругом на поля вокруг Чагодуя: по полю катят телеги, - как тараканы в них лошаденки,- колеса стучат и гремят о дорогу, мужики с самогона горланят и свищут, все как всегда, полсотни лет одна и та же картина...
Только от рощи, где Колыгина дача смотрит красной крышей и над ней, как чортовы рожки, две дымо гарных трубы,- по направлению к сжатым в кучу вагонам на запасном пути, бежит что есть духу большая свинья, а на свинье верхом кто-то сидит и бьёт сапогом, держась за длинные уши.
Что в жизни не может случиться подчас с человеком?...
Диковины нет никакой, диковиной все кажется людям, которым ил час еще не приспел, или совсем не приспеет: с каждым судьба по-своему шутит, она большая шутница, хоть шутки ее часто дорого стоят.